Обе туалетные двери были закрыты. Я посчитала нетактичным дергать за ручку. Славик так не считал, ибо с тактом он был не знаком. Однажды даже попросил кофе по-турецки в армянском ресторане. Такому все ни по чем. Оттого Славик смело дернул первую же дверь, за что едва не получил в глаз авоськой. За дверью копошилась какая-то бабка, не посчитавшая нужным закрыться.

К несчастью, мне пришлось отвлечься от чудесной картины избиения Славика: у меня завибрировал телефон. Звонила мамуля, но когда я сняла трубку, поняла, что в здании связь ловит откровенно плохо. Как в каменном мешке. Оттого я направилась к выходу, сделав Славику знак караулить служебный туалет.

Родительница отчиталась, что они уже едут домой. И попросила захватить хлеб. В это время краем глаза я заметила Славика, который вышел из магазина на полусогнутых ногах и замер у урны. Нажав красную трубочку, я вопросительно уставилась на приятеля. Отметила про себя, что выглядит он странно.

— Ты чего покинул пост, туалетный утенок? Марина вышла?

— Марина труп.

— Знаешь, Славик… Как только я начинаю думать, что ты уже окончательно спятил, ты выкидываешь очередной номер, и я понимаю: тебе есть куда расти! Что значит труп? Ты что, опять угрожал ей…

— Она мертвая. Напрочь.

Поразглядывав его с полминуты, я направилась назад в здание. Не слишком, впрочем, испугавшись. Славик, по обыкновению, несет бред. Может, решил пошутить. Как всегда — не смешно.

Навстречу мне неслась бабка из туалета, катившая за собой тележку на колесиках. На тележке висела табличка «Семечки». Завидев Славика, который плелся следом, она снова накинулась на него с кулаками, назвав извращенцем. У Славика всегда были очень напряженные отношения с бабками.

Уже подходя к туалету, я заволновалась: вдруг эта Марина упала в обморок? Или ей стало плохо? Выглядела-то она неважно…

В коридоре книжного никого не было. Только Славик, атакованный туалетной бабкой, верещал что-то сзади. Отчаянно взывал к «людям добрым».

Распахнув дверь в туалет, я замерла на месте, потому что увидела лужу. Из крана хлестала вода. Видимо, труба засорилась, вода не уходила, а переливалась через край мойки на пол.

А еще я сразу же споткнулась о ноги. То, что это были ноги Марины, я поняла по балеткам, потому что запомнила ее красную обувь. Едва я задалась вопросом: «Что происходит?», как осознала, что балетки здесь не сами по себе. Они в туалете вместе со своей хозяйкой…

Чуть подавшись вперед, я увидела, что девушка лежит лицом вниз. Волосы на затылке успели слипнуться от воды, которая продолжала хлестать из крана. Я даже не могу вспомнить, сколько простояла так, с подступающей к горлу тошнотой. Стояла, не в силах оторваться от представшей мне картины, словно это было бог весть какое приятное развлечение. Зато смогла констатировать — она не дышит.

Запыхавшийся Славик вырвался из объятий старушенции, схватил меня за руку и пропищал:

— Бежим!

Мой мозг, хоть и очень неохотно, заработал. Голос дрожал и вибрировал:

— Куда? А как же Марина!

— Подальше отсюда! Ей уже не поможешь. Это я тебе как бывший медик говорю. Она уже труп, а с трупом пусть возятся те, кому положено.

Конечно, я не могла не согласиться со Славиком, что труп Марины сейчас был очень некстати (глупая фраза, но как есть). Как будто труп хоть когда-то бывает кстати. Но нельзя же вот так вот просто взять и бросить человека. Хоть и мертвого. Я осторожно прикрыла дверь и напустилась на Славика:

— Какая нелегкая занесла тебя в туалет? Постояли бы, подождали, а потом ушли. А сейчас что? Надо срочно вызывать скорую и полицию! Давай, звони…

— Что происходит? Где Марина?

Мы со Славиком синхронно подпрыгнули, услышав сзади голос Кролика Бори.

— Мы ее ждем, — Славик среагировал первым, отступая от двери на шаг. — Может, постучишь сам? Что-то она долго не идет. Не иначе почечуй замучал. Или живот скрутило? Не в курсе, она у бабки на колесиках семечки не покупала? Эта старая ведьма явно греет в семечках свои артритные ноги, отравиться — раз плюнуть.

Боря с сомнением покосился на Славика, потом на меня, и шагнул к двери. В этот момент мне очень захотелось оказаться за пару километров от злосчастного книжного магазина, но ноги мои словно приросли к полу. И когда Кролик принялся кричать — сначала тоненько, взвизгивая, после басовито, все больше расходясь — я только обреченно вздохнула.

Глава 6

Как я встретил вашу папу

Когда мы, выдержав долгие расспросы и опросы сначала скорой, потом и полиции, попали домой, дело близилось к вечеру. Уже по дороге решили не рассказывать никому о происшествии в книжном. Третий отец расстроится, что его книга попала в такой ужасный переплет (да простят меня за эту двусмысленность его издатели и редакторы), а второй, чего доброго, испугается, что мы могли запятнать его репутацию накануне выборов. Мамуле вообще лучше меньше знать, лишние печали добавляют ей морщин.

К счастью, дома всем было не до нас. Родня бурно дискутировала, попивая заваренную папой № 3 ромашку.

— Не пойду, — отмахивалась мамуля.

— Вот заладила…Чем меньше деревушка — тем душевнее концерты, — твердил второй отец, блаженно раскинувшись в плетеном кресле.

Славик поинтересовался, о чем речь, и мамуля охотно пояснила:

— Упырь уговаривает нас пойти на день деревни.

— День деревни?

— Ну да, час назад мимо нас проезжал этот милый спортивный мужчина… Староста деревни. Тимофей, кажется? На своем велосипеде. И пригласил нас, как гостей Заполья, посетить этот праздник.

— А она уперлась — не царское дело, не царское дело. Пошли веселиться, бабуся Ягуся. Когда ты в последний раз выходила в народ?

— Сегодня, имела несчастье выйти в народ с тобой…

Третий отец сидел с видом «моя хата с краю» и, кажется, отсутствовал в своем физическом теле.

— Куда ездили? — поинтересовалась я их экскурсией, чтобы отвлечься от нехороших мыслей.

— К такой-то матери на тихом катере, — брякнул второй отец, наливая себе еще чаю. Чай его не вставлял, и папа был зол.

— Не слушай этого дикаря, — махнула рукой мамуля, а папа № 3, вынырнув из небытия, принялся честно перечислять все достопримечательности:

— Мы видели панорамы Угличской ГЭС — первой на Волге, Воскресенского монастыря и храма Рождества Иоанна Предтечи «на Волге», Угличский кремль, главный причал и набережную. И чудесный храм, построенный дедушкой известного драматурга Сухово-Кобылина…

— А я вот впервые узнала, что такое гальюн, — скривилась мамуля. — Ты знала, что так в старину называли нос корабля, куда все ходили по нужде? Оказывается, в наше время это тоже практикуют! Не хочу больше об этом вспоминать! И кормили на корабле не очень.

— После такого обеда только в гальюн и бежать! — снова буркнул второй отец. — Такая тоска меня взяла, хорошо, что у меня с собой была бутылочка виски. Хлебнул — и меня немного попустило. Все эти пузожопые туристы оттоптали мне все ноги.

Мамуля глянула на второго отца со скепсисом:

— Пузожопые… Вот какой из тебя политик? Ты же не любишь наш народ! А народу нужен любящий отец…

— Что ты смыслишь в политике, женщина? — огрызнулся «отчим» народа.

— Да уж смыслю, мразь всякую видала. Кровь проливала за свободу слова!

— Ой, один раз палец о край бумаги порезала, когда письмо с жалобой на коммунальщиков писала…

— Я и на митинги ходила!

— Там просто рядом был салон красоты, где ты вправляла себе нос после пластики. Ты же сама рассказывала, что когда из салона назад к машине через толпу пробиралась, нос опять свернули.

— А ведь она права. Нам нужна Любовь. Нам нужна Вера. Нам нужна Идея! — подал голос третий отец, снова заглянувший куда-то вглубь себя.

— Пока нет Идеи, путь будет Надежда, — предложил Славик, пытавшийся всех примирить. — Надежда, Вера и Любовь!

— Надейся и жди, — пропел второй папа, потихоньку подливая себе в ромашковый чай коньяк. — Ну что, идем на праздник?

Сил на праздники деревни у меня не нашлось, хотя и было у меня в районе часовни одно секретное дело, которое я хотела провернуть. Но решила оставить это на потом. Оставшись одни, мы еще раз обсудили события сегодняшнего дня, выдули пару чашек чая и отправились отдыхать.

Ночь была нежна, но уснула я не скоро и спала не долго. Проснулась от собственного крика, потому что мне снилось, что я лечу в машине на бешеной скорости, а на дорогу выходит неповоротливый лось. И в самый последний момент произошло чудо: я поняла, что теперь отождествляю себе с лосем. А на меня в данный момент несется машина.

И теперь сидела на кровати, тяжело дыша и испуганно оглядываясь, силясь понять, где я. А главное — кто я.

— Сон, — пробормотала я, потирая лицо. — Обычный сон про лося.

Ничего себе, обычный. Как будто я вот-вот разобьюсь… А потом вдруг меня вот-вот… Пришлось включить ночную лампу, чтобы переждать накативший тошнотворный страх.

Успокоилась и решила сходить за водой. Спускаясь, я замерла между этажами, вглядываясь в темноту из-за стекла, задернутого гардиной.

Соседний заброшенный теремок, окутанный темнотой, притягивал взгляд. В свете луны белели бока мешков со строительным мусором, притулившихся у ворот. Поблескивали стекла, а из-под крыши доносился какой-то стучащий звук. Наверное, ветер раскачивал жестяной лист. Я попыталась представить, кто когда-то давно жил в это доме, и уже сочинила целый детектив… Как вдруг… Что это? Не может быть! В темном окне мелькнул луч света. Я отшатнулась, поначалу приняв это за отблеск луны или фары машины. Но луч становился настойчивее, и теперь я была уверена: в домике кто-то ходит с фонариком.