Вконец измученный, Матиуш прилёг на траву, положил голову на берёзовый пень и заснул.
И приснился ему сон. Будто на троне сидит отец, а перед ним навытяжку стоят все министры. Вдруг в тронном зале пробили часы, которые испортились, кажется, лет четыреста назад, и в зал торжественно вступил церемониймейстер, а за ним четыре лакея с золотой короной. Отец подозвал к себе Матиуша и протянул ему корону с такими словами: «Передаю тебе свою корону и свой ум, потому что корона без разума — кусок золота, который может принести большой вред людям». Сказал и положил Матиушу руку на плечо.
Тут Матиуш проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо, говоря:
— Ваше величество, скоро четыре часа.
Матиуш поднялся с земли, на которой так сладко спал, и — странное дело! — отчаяния и растерянности как не бывало. Он не подозревал, что не одну ночь проведёт ещё на голой земле, под открытым небом и надолго расстанется с роскошным королевским ложем.
Сон сбылся: Матиуш возложил на голову корону, но подал её не отец, а церемониймейстер. Ровно в четыре часа Матиуш позвонил в колокольчик и произнёс:
— Господа, объявляю заседание открытым!
— Прошу слова, — сказал канцлер.
Он произнёс длинную, нудную речь, которая сводилась к тому, что ему весьма прискорбно покидать юного короля в столь тяжёлых обстоятельствах, но он болен и поэтому уходит в отставку.
Примерно то же самое повторили за ним четыре министра.
Матиуш нисколько не растерялся и спокойно, но твёрдо сказал:
— Господа, причины у вас бесспорно уважительные. Но на время войны придётся забыть о болезнях и усталости. Вы, господин канцлер, в курсе всех дел и уйти сейчас в отставку никак не можете. Вот выиграем войну — тогда поговорим.
— Но в газетах уже сообщили о моей отставке.
— А теперь сообщат, что по моей просьбе вы остаётесь на своём посту.
«По моему приказанию», — чуть не вырвалось у Матиуша, но, видно, отцовский разум подсказал ему вместо слова «приказ» слово «просьба».
— Господа, наш священный долг — защищать родину.
— Значит, ваше королевское величество собирается воевать одновременно с тремя государствами? — спросил военный министр.
— А вы думали, внук Павла Завоевателя запросит пощады?
Министры не ожидали услышать такой ответ. А главное, канцлер был польщён, что сам король просит его не уходить в отставку. Он немного поломался для вида, но в конце концов согласился.
Когда совещание кончилось — а продолжалось оно очень долго, — мальчишки-газетчики опять разбежались по городу.
— Экстренный выпуск последних известий! Правительственный кризис ликвидирован! — кричали они.
Это значило — министры помирились.
Матиуш был разочарован: на заседании ни словом не обмолвились о том, что он, Матиуш, обратится к народу с воззванием, а потом на белом коне поскачет во главе отважной армии на войну.
Вместо этого они толковали о каких-то пустяках: о железных дорогах, деньгах, сухарях, о сапогах для солдат, о сене, овсе, говядине да свинине, будто речь шла не о грядущих битвах, а о чём-то совсем будничном.
Матиуш много слышал о минувших сражениях, а о современной войне понятия не имел. Но скоро ему самому предстояло убедиться, какая связь существует между сухарями, сапогами и войной.
Разочарование и беспокойство Матиуша возросли ещё больше, когда на другой день в обычный час явился на урок гувернёр.
Но не прошло и пол-урока, как Матиуша позвали в тронный зал.
— Послы тех государств, которые объявили нам войну, уезжают.
— Куда?
— На родину.
«Чудно́, представители вражеских держав преспокойно уезжают домой, как будто ничего не случилось! — недоумевал Матиуш. — Но, пожалуй, даже лучше расстаться с ними по-хорошему».
— А зачем они явились?
— Попрощаться с вашим королевским величеством.
— А какой у меня должен быть вид — оскорблённый или разгневанный? — тихо спросил он у церемониймейстера, чтобы не расслышали лакеи, а то они перестали бы его уважать.
— Нет, будьте любезны и приветливы. Впрочем, не беспокойтесь, они сами знают, как вести себя в подобных случаях, — вывел его из затруднения церемониймейстер.
Двери широко распахнулись, и в зал величественно вступили чужеземные послы. «Без стражи, без наручников и кандалов», — с удивлением отметил про себя Матиуш.
— Прощайте, ваше королевское величество! Очень прискорбно, что дело дошло до войны. Мы со своей стороны приложили все усилия, чтобы избежать этого. Но увы, наши старания не увенчались успехом. С сожалением возвращаем ордена — нам не пристало носить ордена враждебной державы.
Церемониймейстер взял у послов ордена.
— Соблаговолите, ваше величество, принять выражение искренней благодарности за гостеприимство, оказанное нам в вашей замечательной столице. У нас сохранятся о ней самые отрадные воспоминания. Мы не сомневаемся, что в ближайшее же время досадное недоразумение будет ликвидировано и наши страны по-прежнему заживут в мире и согласии.
Матиуш встал и с достоинством промолвил:
— Передайте вашим королям: я рад войне и постараюсь поскорее разбить вас, а условия мира предъявлю необременительные. Так всегда поступали мои великие предки.
Послы низко поклонились. Один незаметно усмехнулся.
— Аудиенция окончена! — объявил церемониймейстер, трижды ударив серебряной булавой об пол.
Напечатанное во всех газетах обращение Матиуша к послам вызвало у населения восторг. Перед дворцом собралась огромная толпа. Восторженные крики «ура» сотрясали воздух.
Напрасно Матиуш прождал три дня. Ничего не изменилось. «Король во время войны зубрит грамматику, пишет диктанты и решает задачи — на что это похоже!» — возмущался он.
Огорчённый, сбитый с толку, слонялся он по саду, как вдруг услышал знакомое «ку-ку».
И в следующее мгновение уже держал в руках долгожданное письмо от Фелека.
...Я еду на фронт. Отец сдержал обещание только наполовину: напился, но спать не лёг, а стал собираться в дорогу. Не найдя фляжки, перочинного ножа и патронташа, он решил, что это я украл, и всыпал мне по первое число. Сегодня или завтра ночью я удеру из дома. Я был на вокзале. Солдаты обещали взять меня с собой. Если у вашего королевского величества есть какие-нибудь поручения, буду ждать в семь часов. Очень пригодились бы колбаса на дорогу, желательно копчёная, бутылка водки и табак.
Неприятно украдкой, как воришка, удирать из дома, особенно если ты не простой мальчик, а король. Ещё неприятней потихоньку прокрадываться в столовую, залезать в буфет и впопыхах хватать первое, что попадёт под руку: бутылку коньяка, банку икры и большой кусок лососины.
«Ничего не поделаешь, война есть война, — утешал себя Матиуш. — На войне свои законы».
Матиуш был печален, а Фелек так и сиял от счастья.
— Коньяк даже лучше водки, — говорил он. — А что табака нет — тоже не беда.
Фелек, оказывается, насушил листьев, а на фронте ему, как и всем солдатам, выдадут табак. Всё хорошо. Жалко только, что главнокомандующий — растяпа.
— Растяпа? А кто назначен главнокомандующим?
Кровь ударила Матиушу в голову. Опять министры обманули его! Оказывается, войска уже неделю как выступили в поход, было даже два сражения — не очень удачных для наших. А во главе войска поставили старого генерала, которого отец Фелека, когда изрядно выпил, назвал растяпой и олухом. Ах вот как! Министры воображают, что они свозят Матиуша разок-другой на фронт, и вдобавок в безопасное место, как на экскурсию. Он будет прилежно зубрить грамматику и решать задачки, а народ за него — кровь проливать! А когда привезут в столицу раненых, ему милостиво разрешат навестить их. И во главе похоронной процессии, если убьют генерала, тоже пойдёт Матиуш — это ему можно.
«Значит, народ будет защищать меня, а не я его?»
А королевское достоинство? А честь? Что подумает о нём Иренка? Покупать девчонкам кукол до потолка ему можно, а идти на войну нельзя. Нет, господа министры, вы глубоко ошибаетесь, Матиуш не таков!
Матиуш схватил Фелека за плечо, когда тот запихивал в рот пятую пригоршню малины.
— Фелек!
— Слушаюсь, ваше королевское величество!
— Хочешь быть моим другом?
— Так точно, ваше королевское величество!
— Фелек, я сообщу тебе тайну. Только смотри не проболтайся.
— Есть, ваше величество, не проболтаться!
— Сегодня ночью я вместе с тобой убегу на фронт.
— Есть, ваше величество!
— Давай поцелуемся!
— Есть поцеловаться!
— Говори мне «ты».
— Есть говорить вашему величеству «ты»!
— С этой минуты я больше не король. Погоди, какое бы придумать себе имя? Ага! Томек Пальчик. Тебя зовут Фелек, а меня — Томек.
— Есть! — сказал Фелек, чуть не подавившись большим куском лососины.
Они условились: сегодня в два часа ночи Матиуш будет ждать Фелека у дворцовой ограды.
— Послушай, Томек, на двоих провизии нужно вдвое больше.
— Ладно, — буркнул Матиуш недовольно. Ему показалось, что в такой ответственный момент думать о еде недостойно.
Гувернёр брезгливо поморщился, заметив на щеке Матиуша красное пятно — след перепачканных малиной Фелековых губ, но ничего не сказал: в королевском дворце тоже ощущалось веяние войны.