Харри не отвечал, просто сидел и кивал головой, глядя на клетчатую скатерть, кое-где прожженную сигаретами.
— Я буду себя потом ненавидеть за то, что я сказала это, Гарри, но ты сделал бы мне большое личное одолжение, если бы завтра пришел на работу. Только попробуй мне перечить, и я перестану с тобой разговаривать. Ты будешь бояться дыхнуть на меня. Понял?
Харри ткнул мизинцем в одну из черных дырок на скатерти. Потом подвинул стакан на другую. Эллен ждала.
— Там, в машине, что ли, Волер сидит? — спросил Харри.
Эллен кивнула. Она прекрасно знала, как эти двое не любят друг друга. Ее посетила идея, и, немного поколебавшись, Эллен решила попытать счастья:
— Вообще-то он поспорил на две сотни, что ты не появишься.
Харри снова мягко рассмеялся. Потом снова поднял голову и, подперев ее руками, посмотрел на Эллен.
— Не умеешь ты врать, Эллен. Но спасибо, что хоть пытаешься.
— А ну тебя к черту.
Она сделала вдох, чтобы что-то еще сказать, но передумала. Посмотрела на Харри долгим взглядом, затем опять глубоко вздохнула:
— Ладно. Вообще-то это должен был тебе сказать Мёллер, но скажу я. Тебя хотят сделать инспектором СБП.
Харри расхохотался. Его смех был громким, как рев «кадиллака».
— О’кей, немного тренировки, и врать ты, пожалуй, научишься.
— Но это правда!
— Это бред. — Его взгляд снова стал блуждать по окну.
— Почему? Ты у нас один из лучших следователей, ты уже проявил себя чертовски способным полицейским, ты изучал право, ты…
— Я говорю, это бред. Даже если кому-то в голову вдруг придет такая идиотская идея.
— Но почему?
— По очень простой причине. Разве шестьдесят процентов этих — как их там, этих птичек? — Он отодвинул скатерть со стаканом на край стола.
— Они называются завирушки, — сказала она.
— Вот-вот. От чего они там дохнут?
— От голода. Хищников. Мороза. Измождения. Кто-то, может, разбивается о стекло. Все возможно.
— О’кей. Но я готов спорить на что угодно — никому из них не стрелял в спину норвежский полицейский, у которого нет лицензии на ношение оружия, потому что он не сдал стрельбы. А такого полицейского надо судить и посадить в одно местечко на срок от года до трех. Не сильно смахивает на повышение по службе, а?
Он поднял бокал и со стуком поставил его на стол рядом с краем скатерти.
— Какие стрельбы? — невозмутимо спросила Эллен.
Он пристально посмотрел на нее. В ответ она поглядела на него абсолютно честными глазами.
— Что-что? — переспросил он.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Харри.
— Ты прекрасно знаешь, что…
— Я прекрасно знаю, что в этом году ты проходил стрельбы. Это знает и Мёллер. Он даже ездил сегодня узнавать это у инструктора по стрельбе. Они все сверили и выяснили, что ты показал превосходные результаты. Знаешь ли, в СБП не назначали бы человека инспектором, если он застрелил секретного агента, не имея при себе лицензии.
Она широко улыбнулась Харри. Тот от удивления даже немного протрезвел.
— Но у меня нет никакой лицензии!
— Да нет, ты ее просто куда-то подевал. Но она найдется, Харри, обязательно найдется!
— Нет, ты послушай, я…
Он внезапно замолчал и посмотрел на пластиковую папку перед собой. Эллен поднялась.
— Ну что, увидимся завтра в девять, инспектор?
У Харри хватило сил только молча кивнуть в ответ.
Эпизод 16
Гостиница «Рэдиссон САС», площадь Хольбергс-пласс, 5 ноября 1999 года
У Бетти Андресен были светлые кудрявые волосы, как у Долли Партон [Долли Партон (р. 1946) — американская актриса и певица в стиле кантри, ставшая в 1980-х эстрадной звездой. (Прим. перев.)], похожие на парик. Это не был парик, и вообще волосами все сходство с Долли Партон и ограничивалось. Бетти Андресен была высокой и стройной, и, когда она улыбалась, как сейчас, ее верхняя губа слегка приподнималась, чуть-чуть обнажая зубы. Сейчас эта улыбка адресовалась пожилому мужчине по другую сторону стойки в холле гостиницы «Рэдиссон САС» на Хольбергс-пласс. Собственно стойки — в привычном понимании этого слова — не было; это был один из нескольких многофункциональных «островков», оснащенный мониторами, что позволяло обслуживать нескольких посетителей одновременно.
— Мы рады вас приветствовать этим утром, — сказала Бетти Андресен. В школе гостиничного сервиса их учили акцентировать время суток, здороваясь с клиентами. Соответственно еще час назад она говорила: «этим ранним утром», через час будет говорить — «в этот полдень», через шесть часов — «в этот вечер», а еще через два часа — «этим поздним вечером». А потом поедет домой, в двухкомнатную квартиру на Турсхов, мечтая о том, чтобы было кому сказать: «Спокойной ночи».
— Я бы хотел посмотреть номер, и чем выше этажом, тем лучше.
Бетти Андресен перевела взгляд на мокрое пальто посетителя. На улице лило как из ведра. С полей его шляпы свисала дрожащая капля.
— Хотите посмотреть?
Бетти Андресен продолжала улыбаться. Она научилась неукоснительно придерживаться принципа, что всех нужно считать гостями до тех пор, пока не доказано обратное. Но так же хорошо она понимала и то, что сейчас перед ней стоял типичный представитель вида «старик-который-приехал-в-столицу-и-хочет-насладиться-видом-из-окна-гостиницы-и-не-платить-за-это». Они постоянно появлялись здесь, особенно летом. И не только для того, чтобы полюбоваться видом. Как-то раз одна дама попросила показать ей номер люкс на 22-м этаже, чтобы потом описывать его, рассказывая подругам о том, где она жила. Она даже предложила Бетти пятьдесят крон за то, чтобы та занесла ее в гостевую книгу в качестве подтверждения рассказа.
— Номер на одного или на двоих? — спросила Бетти. — Для курящих или нет?
Тут большинство обычно начинает нервничать.
— Это не так важно, — сказал старик. — Главное — это вид. Я бы хотел, чтобы окна выходили на юго-запад.
— Да, тогда вам будет виден весь город.
— Именно так. Так какой номер у вас самый лучший?
— Самый лучший — естественно, люкс, но подождите, пожалуйста, я посмотрю, нет ли у нас свободного номера подешевле.
Она пощелкала по клавиатуре, ожидая, пока он заглотнет приманку. Много времени на это не потребовалось.
— Я бы хотел посмотреть этот номер.
Конечно, ты бы хотел, подумала она. Она посмотрела на старика. Бетти Андресен не любила спорить. И если самое заветное желание старика — полюбоваться видом из окна гостиницы «САС» — не стоит ему в этом отказывать.
— Пойдемте посмотрим, — сказала она и улыбнулась самой очаровательной своей улыбкой, которую обычно берегла для постоянных гостей.
— Должно быть, вы приехали в Осло по чьему-то приглашению? — вежливо, безо всякого интереса спросила она, заходя в лифт.
— Нет, — ответил старик. У него были седые кустистые брови, такие же, как у ее отца.
Бетти нажала на кнопку, двери плавно закрылись, и лифт понесся вверх. Бетти никак не могла привыкнуть к этому, ей казалось, что ее засасывает в небо. Потом двери плавно раскрылись, и она по привычке немного подождала, будто собиралась войти в новый, непохожий мир, как та сказочная девочка, которую смерч занес в волшебную страну. Но мир всякий раз оказывался старым и самым обычным. Они шли по коридору, оклеенному обоями под цвет ковра и дорогих нудных картин на стенах. Она вставила ключ в замочную скважину и любезно открыла дверь старику, который прошел мимо с выражением лица, в котором она прочла предвкушение.
— Площадь номера люкс составляет сто пять квадратных метров, — сказала Бетти. — В номере две спальни, в каждой стоит кровать king-size [Здесь: широкая двуспальная (англ.).], и две ванные комнаты, в каждой имеется джакузи и проведен телефон.
Она вошла в гостиную, где старик уже стоял и глядел в окно.
— Мебель с авторским знаком датского дизайнера Поула Хенриксена, — сказала она, проводя рукой по тонкой стеклянной крышке стола. — Может, вы хотите осмотреть ванные?
Старик не ответил. Он все еще не снял свою мокрую шляпу, и в этой тишине было слышно, как с нее на паркет вишневого дерева падают капли. Бетти встала рядом с ним. Отсюда им было видно все, что заслуживает хоть какого-то внимания: ратуша, Национальный театр, Королевский дворец, здание стортинга [Стортинг — парламент Норвегии. (Прим. перев.)] и крепость Акерсхус. Под ними был Дворцовый парк, где деревья тянулись в стальное небо, растопырив свои черные скрюченные пальцы.
— Вам лучше было бы прийти сюда весенним днем, — сказала Бетти.
Старик повернул голову и непонимающе посмотрел на нее, и вдруг до нее дошло, что именно она сказала. Ей еще не хватало добавить: «Раз уж ты пришел сюда, только чтобы посмотреть в окно».
Она улыбнулась так мило, как только смогла.
— Когда трава зеленая и на деревьях в Дворцовом парке распустятся листья. Это очень красиво.
Он смотрел на нее, но казалось, что его мысли где-то далеко.
— Это верно, — наконец сказал он. — На деревьях листья, об этом я не подумал. — Он указал на окно: — Это можно открыть?
— Только чуть-чуть, — сказала Бетти, радуясь возможности сменить тему разговора. — Поверните вон ту ручку.
— Почему только чуть-чуть?
— Чтобы ни у кого не возникло разных глупых мыслей.
— Глупых мыслей?
Она мельком посмотрела на него. Что, у этого старика уже совсем плохо с головой?