За десять минут он успел впрыснуть два пузырька этого раствора и уже готов был впрыснуть третий, когда услышал рядом голоса. Две фигуры вышли из-за кустов, и он подумал, что это, должно быть, те самые, которых он видел.
— Эй! — услышал он мужской голос.
Старик инстинктивно вскочил на ноги и встал перед деревом так, что длинные полы пальто закрывали шприц, по-прежнему торчавший в стволе. В следующее мгновение его ослепил свет. Он выставил вперед руки.
— Убери этот фонарь, Том, — послышался женский голос.
Свет ушел в сторону, и старик увидел, как между деревьями в парке заплясали тени.
Двое подошли к нему совсем близко, и одна из них, женщина чуть старше тридцати, с правильными, но самыми обычными чертами лица, выставила ему в лицо свое удостоверение так близко, что даже при тусклом лунном свете он мог различить ее фотографию, на которой она была, несомненно, моложе, чем сейчас, и с очень серьезным выражением лица. И имя. Эллен какая-то.
— Полиция, — сказала она. — Извините, если испугали вас.
— Что ты делаешь здесь в полночь, папаша? — спросил мужчина. Он, как и напарница, был в гражданском, из-под черной вязаной шапочки на старика пристально смотрели холодные синие глаза.
— Я просто прогуливаюсь, — ответил старик, надеясь, что они не заметят, что его голос дрожит.
— Вот как, — сказал тот, которого звали Томом. — За деревом в парке, в длинном пальто. Знаешь, как это у нас называется?
— Замолчи, Том, — оборвала его женщина. — Еще раз извините, — обратилась она к старику. — Несколько часов назад здесь в парке было совершено нападение. Избили мальчика. Может, вы что-нибудь видели или слышали?
— Я сам только что пришел сюда, — сказал старик, стараясь смотреть только на женщину, чтобы не встречаться с испытующим взглядом мужчины. — Я ничего не видел. Только ковш Большой Медведицы. — Он показал на небо. — Я очень сожалею. Он сильно пострадал?
— Довольно-таки. Простите за беспокойство, — улыбнулась она. — Приятного вечера.
Они пропали в темноте, и старик закрыл глаза и прислонился к дереву спиной. В следующее мгновение он вздрогнул оттого, что кто-то вцепился ему в плечо и тяжело задышал ему в ухо. Потом послышался голос того молодого человека:
— Если я еще раз поймаю тебя с поличным, ты у меня получишь. Понял? Как же я вас всех ненавижу.
Он отпустил его плечо и пропал.
Старик бессильно опустился на землю. Он чувствовал, как сырость проникает сквозь одежду. А из головы все не шел голос, повторявший снова и снова все тот же стишок:
Вяз, береза, тополь, дуб,
В черной мантии бледный труп.
Эпизод 19
Пиццерия «У Герберта», площадь Юнгсторгет, 12 ноября 1999 года
Сверре Ульсен зашел внутрь, кивнул парням за столиком в углу, взял за стойкой стакан пива и пошел с ним к столику. Не к тому, что стоял в углу, а к собственному столику. Уже больше года у него здесь был собственный столик, с тех пор, как он поколотил того узкоглазого в «Денис-кебаб». Он рано приходил, когда еще никого не было, но публика постепенно заполняла эту пиццерию на углу улицы Торггата и площади Юнгсторгет. Сегодня был как раз день уплаты старых долгов. Он кивнул парням в углу. Среди них было и трое из тех, кто составлял твердое ядро, но с ними он уже сто лет не разговаривал. Они стали членами новой партии — «Национальный альянс», и с ними у него, так сказать, внутренние расхождения в идеологии. Он знал их еще со времен «Молодежи Партии Отечества», в известной степени они патриоты, но могут переметнутся к ренегатам. Рой Квинсет, с безупречно выбритой головой, как всегда, надел свои потрепанные узкие штаны, сапоги и белую футболку с красно-бело-синей эмблемой «Национального альянса». А вот Халле — новенький. Он покрасил волосы в черный цвет и прилизал чуб. Но, конечно, больше всего должны были провоцировать народ усы — черная, аккуратно постриженная полосочка, точь-в-точь как у фюрера. Вместо широких галифе и сапог он носил зеленые камуфляжные штаны. Грегерсен был единственным, кто выглядел как обычный парень: короткая куртка, козлиная бородка и темные очки на лбу. Из этих трех он был, без сомнения, самым элегантным.
Сверре стал разглядывать и других посетителей. Девушка и парень запихивали в себя пиццу. Он раньше их не видел, но на шпиков не похожи. И на журналистов тоже. Может, они из «Монитора»? [«Монитор» — норвежский антифашистский журнал.] Зимой он разоблачил одного парня оттуда, типчика с бегающими глазками, который что-то сюда зачастил, играл в брис с ребятами и заводил с ними разговоры. Сверре почуял неладное, они вытащили парня на улицу и сорвали с него свитер. У него на животе был прикреплен диктофон и микрофон. Он сознался, что из «Монитора», еще до того, как дошло до рукоприкладства. До смерти перепугался. Эти мониторщики идиоты. Верят в байки, в эти бредни, будто фашизм — это настоящая опасность, а сами они — секретные агенты, что постоянно подвергают свою жизнь опасности. Ну да, не без того. Тот парень, во всяком случае, был уверен, что они собираются убить его, и до того струхнул, что даже обмочился. В буквальном смысле. Сверре заметил, как темная струйка потекла по его штанам и дальше по асфальту. В тот вечер это запомнилось ему лучше всего: как, слабо мерцая в тусклом свете, по мостовой бежит ручеек мочи.
Сверре Ульсен подумал, что эти двое — просто проголодавшаяся парочка, решившая заскочить в пиццерию. Скорость, с которой они ели, указывала на то, что они тоже уже разглядели посетителей и стремятся как можно скорее уйти отсюда. У окна сидел старик в шляпе и пальто. Наверное, алкаш, хотя по одежде не скажешь. Впрочем, они часто так выглядят поначалу, когда ребята из Армии спасения приносят им одежду: добротные, хотя и поношенные пальто и немного вышедшие из моды костюмы. Но, когда он смотрел на него, старик вдруг поднял голову и встретился с ним взглядом. Нет, это был не пьяница. У него были пронзительные синие глаза, и Сверре невольно отвел взгляд. Старик таращился на него, как черт!
Сверре сосредоточился на своей поллитре. Скоро надо будет раздобыть деньжат. Отрастить волосы, чтобы прикрыть татуировку на затылке, надеть рубашку с длинными рукавами и устроиться на работу. Работы навалом. Грязной, дерьмовой работы. Хорошую работу расхватали черномазые. Паршивые черномазые ублюдки.
— Могу я присесть?
Сверре поднял глаза. Это был тот старик, он стоял над ним. Сверре даже не заметил, как он подошел.
— Это мой стол, — попытался возразить Сверре.
— Я хочу только кое о чем поговорить. — Старик положил газету на стол между собой и Ульсеном и сел на стул прямо напротив.
Сверре настороженно посмотрел на него.
— Расслабься, я один из вас, — сказал старик.
— Кого «вас»?
— Вас, которые ходят сюда. Национал-социалистов.
— Да ну?
Сверре облизнул губы и поднес стакан ко рту. Старик сидел и неподвижно смотрел на него. Спокойно, как будто у него в запасе имелась целая вечность. Хотя, наверное, она у него правда есть: на вид ему лет семьдесят, не меньше. Может, он из тех старичков из «Zorn-88»? [«Zorn–88» — норвежская нацистская организация; Zorn — ярость, гнев (нем.).] Из тех трусливых подстрекателей, о которых Сверре что-то слышал, но которых никогда не видел?
— Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу, — сказал старик тихо.
— Да ну? — сказал Сверре. В его интонации звучало неприкрытое пренебрежение. Но сам он об этом, конечно, не догадывался.
— Оружие, — продолжал старик.
— Какое еще оружие?
— Мне кое-что нужно. Можешь мне помочь?
— А с чего мне тебе помогать?
— Взгляни на газету. На страницу двадцать восемь.
Сверре подвинул к себе газету и начал листать ее, продолжая смотреть на старика. На двадцать восьмой странице была статья о неонацистах в Испании. Автор: Эвен Юль — йоссинг, ну конечно. Поверх большой черно-белой фотографии молодого человека с портретом генералиссимуса Франко над головой лежала тысячная купюра.
— Если сможешь мне помочь, — сказал старик.
Сверре пожал плечами.
— И еще девять тысяч — потом.
— Да ну? — Сверре глотнул пива. Потом огляделся по сторонам. Молодая парочка уже ушла, но Халле, Грегерсен и Квинсет еще сидели в углу. А скоро придут другие, так что поговорить обо всем без посторонних не удастся. Десять тысяч крон.
— А какое оружие?
— Винтовка.
— Охотничье ружье подойдет?
Старик покачал головой:
— Винтовка Мерклина.
— Мерклина?
Старик кивнул.
— Это который игрушечные паровозики делает?
На морщинистом лице под шляпой появился какой-то просвет. Наверное, старик улыбался.
— Если не сможешь мне помочь, скажи об этом сейчас. Можешь оставить себе эту тысячу, и мы больше об этом не говорим, я уйду отсюда, и мы больше не увидимся.
Сверре ощутил прилив адреналина. Это вам не обычная болтовня про топоры, дробовики, динамит и прочую дребедень. Это уже серьезно. Парень говорит о солидных вещах.
В дверь вошли. Сверре посмотрел поверх плеча старика. Нет, это не парни, это какой-то алкаш в красном вязаном свитере. Если он не будет клянчить пива, проблем с ним не будет.
— Я посмотрю, что смогу сделать, — сказал Сверре и взял тысячную купюру. Он не понял, что произошло — рука старика вцепилась в его руку, будто орлиными когтями, и пригвоздила ее к столу.
