Ил. 13. Солнце и хиппи его первой Системы, 30 апреля 1971 года. Фото из личного архива В. Бояринцева

Никто не мог предположить вначале, что термин Система станет таким популярным. То, что региональные компании хиппи медленно, но верно поддавались ее влиянию, говорит в пользу квазиколониальной силы «культуры, созданной в Москве». Идея Системы родилась в столице, но москвичи были не первыми, кто пытался установить связь между разными хипповскими «филиалами». Балтийские хиппи создали в своем регионе сеть задолго до того, как в этих местах появились хиппи из Москвы. Выше уже упоминалась серьезная попытка провести в Таллине в 1970 году хипповский съезд, на который были приглашены сотни людей почти со всего Союза. То же самое можно сказать про Каунас и Львов: в обоих городах общины хиппи появились довольно рано и без всякой связи с Москвой, но с определенным ощущением общерегионального сообщества. На протяжении первой половины 1970‐х слово Система было известно как что-то, что «они там используют в Москве», но оно мало что значило за пределами советской столицы [Интервью с Егоровым.]. Однако даже в Москве не все соглашались с тем, что «центровая Система» воплощает истинное хипповство. Джазовый музыкант Алексей Козлов в своих воспоминаниях описывает «центровых тусовщиков» как «мимикрирующих под хиппи» [Козлов А. «Козел на саксе»… С. 263–264.]. Его больше привлекала компания Светы Марковой и Саши Пеннанена, поскольку она казалась ему более интеллектуальной, возможно, потому, что они были ближе к миру интеллигентных стиляг, в котором он вращался в юности. (В действительности Козлов скорее поиграл в хиппи, чем серьезно ими увлекся. Его сотрудничество с Игорем Дегтярюком, «московским Джими Хендриксом», прекратилось из‐за хипповской безответственности последнего — неприемлемая черта для Козлова, который был профессиональным музыкантом.)

На самом деле границы между разными хипповскими группами в столице, как и между разными частями андеграунда, были достаточно расплывчаты, а личные предпочтения обеспечивали постоянное внутреннее разнообразие [Интервью с Казанцевой, Александром Дворкиным. См. также интервью Офелии с Альфредом Френдли: Friendly A. The Hair Group // Newsweek. 1975. December 8.]. Солнце обладал талантом организатора, воздерживаясь от узких определений и вступительных требований в своем растущем сообществе, и не боялся последствий. Его уверенность в том, что хиппи с их поисками правды должны занять свое место в советском обществе, сделала для стремительного роста его тусовки больше, чем сама идея хипповства в целом. Он говорил, что быть советским хиппи — это нормально, это весело и, безусловно, правильно даже в социалистическом мире. Он никогда не давал никаких определений Системе — ни в своих сочинениях, ни, возможно, даже в разговорах. Как вспоминала Надежда Казанцева, он часто мечтал вслух: «Как хорошо было бы хиппи иметь свой остров, где мы могли бы жить в мире», — и это выглядит так, как будто он представлял Систему таким параллельным миром [Интервью с Казанцевой.]. Тем не менее до 1971 года Солнце также постоянно пытался взаимодействовать с советской официальной сферой. Слабые попытки продолжились и после злосчастной демонстрации, о которой речь пойдет чуть позже. Он хотел опубликовать в советском издательстве повесть «Бегство», в которой рассказывал о московских хиппи и, конечно, о себе самом [Интервью с Арбатовой; Арбатова М. Мне 40 лет. Автобиографический роман. М.: Захаров, 1999. С. 94–95.] и в которой Система скорее дополняла комсомол, чем противоречила ему. В конечном счете само название, концепция и практика Системы оставляли открытыми все возможности, что, без сомнения, сделало ее такой привлекательной в качестве как самоопределения, так и программного заявления. Это слово можно было использовать, интерпретировать и переосмысливать в зависимости от времени и разных потребностей — именно так и случилось в течение двух последующих десятилетий: оно нашло отклик не только у тусовки Солнца, но и в салоне Марковой и позднее в группе Офелии «Волосы».

Система распространялась с помощью расширяющегося словаря «системного» сленга. Использование сленга в разговоре показывало, что вы принадлежите к пиплу. Слова разлетались быстро, распространяя Систему все дальше и дальше. Сленг прижился в Прибалтике, вероятно сперва появившись в Таллине, куда часто приезжал Солнце и где жил его друг Александр «Сассь» Дормидонтов, этнический русский, чья семья издавна жила в Эстонии, который был важным связующим звеном между русскими и эстонскими хиппи. Рига, Вильнюс и Каунас быстро этот сленг подхватили. К середине 1970‐х Система достигла Львова, в котором уже были свои хипповские сообщества. В Симферополе Юрин приятель, уже упоминавшийся Сергей Кондрат, сделал форпост хиппи, существующий благодаря тому, что каждый, кто хотел добраться до крымского побережья, должен был проехать через город. Система стала основной, а вскоре и единственной системой координат для советских хиппи. В Ленинграде в 1978 году независимая коммуна близких к хиппи молодых людей просуществовала недолго, пока ее «не нашла Система и не превратила во флэт» — место тусовки и проживания «волосатых» [Интервью с Виноградовым.]. В 1980‐х понятие Система вытеснило понятие «хиппи» в самоидентификации своих участников так серьезно и надолго, что и теперь многие «системные» люди ошибочно считают, что они и не были «хиппи». Невозможно было серьезно участвовать в субкультурных и андеграундных практиках и не слышать о Системе. Она подразумевала хиппи, но по сути включала в себя много других проявлений нонконформистского поведения. Когда в конце 1980‐х была предпринята попытка определить, что означает Система, одним из ее отличительных признаков оставалось твердое нежелание ее участников давать ей хоть какое-то словесное определение. Словарь сленга Системы, составленный за время последнего советского десятилетия, определяет ее как «ее собственную мораль, этику и эстетику, идеологию, литературу, художество, музыку, религию, образ жизни и бог знает что еще» [Запесоцкий А., Файн А. Эта непонятная молодежь… С. 98. С тех пор как интернет стал важной площадкой для бывших советских хиппи, были предприняты разные попытки ретроспективно дать определение Системе и ее охарактеризовать, и многие из них содержат фактические исторические ошибки. См. подробное и интересное эссе Евгения Балакирева «Сага о Системе», опубликованное в 2002 году: Балакирев Е. (Крот). Сага о Системе // Технология альтруизма. URL: http://www.altruism.ru/sengine.cgi/8/4. Еще один короткий комментарий см. на одном из форумов хиппи: Система // Хиппи. URL: http://hippy.ru/f59.htm.].

РЫТЬЕ ОКОПОВ

Советским хиппи удалось достичь большей сплоченности не только благодаря своим собственным усилиям. Пожалуй, надо отметить, что понятие и практика Системы стали намного более важными в тот момент, когда советский режим решил бороться со своими хиппи. Потребовалось пять лет на то, чтобы линия фронта отчетливо определилась, но уже начиная с 1972 года война с длинноволосой молодежью развернулась полным ходом, и ее механизмы были хорошо отлажены. Репрессии варьировались от травли в прессе до исключения из школ и университетов и включали в себя принудительную стрижку, частые задержания комсомольским патрулем и аресты милицией на пятнадцать суток. Вскоре к борьбе против хиппи присоединилась психиатрия с ее учреждениями тюремного типа. В ответ хиппи демонстрировали все больше презрения ко всему советскому и официальному. Но так или иначе, прежде чем началась серьезная конфронтация, обеим сторонам пришлось поближе познакомиться друг с другом, и на это ушло какое-то время.

Первые признаки того, что власти узнали о существовании «доморощенных» хиппи, появились в 1968 году, когда русскоязычная газета «Советская Латвия» высмеяла местных длинноволосых молодых людей, назвав их при этом поименно, в стиле, очень похожем на тот, в каком ранее песочили стиляг: подчеркивая их интеллектуальную пустоту и выражая сомнения в их политической благонадежности [Пустые цветы // Советская Латвия. 1968. 6 октября.]. Скорее всего, статья была местной самодеятельностью, потому что центральная пресса все еще хранила молчание. Было такое ощущение, что разные звенья советского режима пока не определились, как им относиться к этому новому явлению. Поэтому в газетах и журналах еще появлялись вполне одобрительные статьи про хиппи и протестующую молодежь на Западе. Представление о молодежных протестных субкультурах как о реакции на капитализм застило глаза властям, не давая увидеть возможное пагубное влияние отечественных бунтарей на моральные принципы молодежи. Поэтому в конце 1960‐х хиппи еще могли вести относительно беззаботное существование. Вот как об этом вспоминал Липницкий: «Мы жили действительно как цветы в те годы: несколько лет были очень счастливые, веселые, нас часто забирали в милицию, но каких-то вещей я просто не помню. Например, когда мы сидели на Маяковской, подъезжала машина, нас запихивали и увозили в милицию. Но не это вспоминается, а вспоминается что-то веселое: прогулки по Москве, сидения на травке» [Интервью с Липницким.]. Его однокурсница по факультету журналистики, дочь корреспондента газеты «Правда» в Нью-Йорке Татьяна Стрельникова, хипповавшая время от времени, с ним соглашается: «Мы ощущали себя абсолютно свободными» [Интервью со Стрельниковой.].

В то время как милиция инстинктивно чувствовала, что длинноволосой молодежи, сидящей прямо на газонах, не место в Советском Союзе, комсомолу, партии и, возможно, КГБ потребовалось чуть больше времени, чтобы присмотреться к новому явлению и понять, что это такое. В 1969 году КГБ Украины якобы в первый раз докладывает «наверх» о «движении хиппи». Они уже категоричны: это не проявление антикапитализма, а, наоборот, поклонение всему западному. С одной стороны, КГБ был достаточно хорошо информирован, там уже знали о намечавшемся «республиканском съезде хиппи» в Таллине (или в Риге — они еще не знали точно). С другой — советские спецслужбы пока совершенно этих хиппи себе не представляли, отставая от реальности лет на десять. Например, они считали, что хиппи собираются в квартирах и слушают джазовую музыку. Действительно ли там имели место сексуальные оргии, как также утверждалось в докладе, или нет, остается вопросом интерпретации. Но для того чтобы консервативный и уже не первой молодости состав украинского ЦК партии действительно понимал, о каком именно явлении идет речь, КГБ включил в доклад выдержки из статьи социолога Кеннета Кенистона (Kenneth Keniston) «Перемены и насилие», опубликованной в 1969 году в журнале «Америка», где кратко объяснялось, кто такие западные хиппи и «новые левые» [ГДА СБУ. Ф. 16. Д. 974. Л. 114–119 (Письмо в Центральный комитет Коммунистической партии Украины. 20 мая 1969 года).]. Еще большая путаница по поводу того, что это за новая «штука» появилась среди молодежи, была в головах у номенклатуры на местах. В 1970 году Московский горком комсомола описывал «группу молодых ребят», которые привлекали к себе внимание прохожих тем, что, собираясь на улицах и скверах Москвы, пели английские и американские песни или песни собственного сочинения на мотив «Марсельезы», где звучали такие слова: «Пусть не будет войн и революций! Любовь! Любовь! Любовь!» [Центральный архив общественно-политической истории Москвы (далее — ЦАОПИМ). Ф. П-635. Оп. 1. Д. 2837. Л. 38 (Стенограмма отчетно-выборной конференции Московской городской организации ВЛКСМ. 5–6 марта 1970 года).] Бедный комсомольский секретарь не знал, что то, что он услышал, было знаменитой песней «Битлз» «All You Need Is Love», в конце которой исполняется гимн французской революции. Как бы то ни было, столичные хиппи сильно озадачили комсомольцев: «Марсельеза», в конце концов, была песней, которую использовал Коммунистический Интернационал, да и любовь вроде бы не находилась под запретом. Поэтому единственное, к чему удалось придраться, — это политическая незрелость молодых людей и то, что они находились под влиянием «буржуазного Запада» [Там же.]. В январе 1971 года письмо, опубликованное в «Литературной газете», обозначило раскол среди официальных лиц. Михаил Маляров, первый помощник генерального прокурора, через газету ответил на жалобу девушки, приятеля которой насильно остригли комсомольские дружинники. Он заявил, что меры против длинноволосой молодежи могут носить исключительно воспитательный характер, а закон не позволяет насильственных действий [Long-Haired Russians Get a Tepid «Defender» // International Herald Tribune. 1971. 9 January.]. Его позиция очевидным образом не нашла поддержки у других, более высокопоставленных ответственных лиц. Массовые аресты 1 июня 1971 года в Москве стали примером того, как следует обращаться с хиппи.