— А кто? — удивился дяденька еще сильнее.

— Э-э… — замялся мусорщик.

— Го-го-го… Горячие поклонники, — вмешался влюбленный крановщик.

— Тогда не положено.

Не сводя глаз с покойницы, Даня дрожащими руками вытащил из кармана бумажник и протянул вершителю судеб всю имеющуюся у него наличность.

— Обижаете, — помрачнел дяденька и как-то особенно негуманно задвинул покойницу: «Вж-жик… Бам-м!!!» — Русские за деньги не продаются.

— Даня, ты чего? — принялся укорять товарища Иван. — Ты чего делаешь-то, Даня? Разве можно так с человеком?.. — потом выхватил у него червонцы, заглянул в глаза хозяину и, подняв ладонь, мол, «спокойно!», бросил: — Я мигом!

Даниил, потупившись, остался висеть возле презрительно разглядывающего его хозяина, но на счастье вернулся Ванечка действительно очень быстро. Притом в руках его, между каждыми двумя пальцами торчало по горлышку. Усердно загребая этими стеклянными ластами в невесомости, он напоминал толстую, плывущую под водой лягушку. Приняв бутылки, страж покойных подобрел и от щедрот предложил:

— Может, еще кого возьмете? — ввиду занятости рук он описал дугу бородой, указывая ею на ячейки. — От чистого сердца…

— Не, нам кроме нее никого более не надобно, — помотал головой Ванечка.

— Ну что ж, — вздохнул дяденька. — Жаль. А то ведь, знаете, как… Не всегда в хорошие руки отдавать приходится. Бывает, и медики для опытов забирают. Просто сердце тогда кровью обливается. Ну что ж, берите на здоровье. Заходите еще. Милости, как говорится, просим. Только вот вы что: будет баба Зина дежурить — про меня не спрашивайте. Я здесь на хорошем счету, знаете ли. Сразу когти рвите, а спросят чего, говорите, мол, ошиблись…

— Хорошо, хозяин, — покивал головой Ванечка, беря невесомую покойницу на плечо. — Слышь, еще чё… Мы в этом деле новички, ты уж посоветуй нам, как за ней ухаживать.

Дяденька с озадаченным выражением заглянул Ванечке в лицо и пожал плечами.

— Ухаживать? В смысле, цветы, там, дарить, в киношку?.. Чего за ней ухаживать-то, она же мертвая.

— Я, в смысле, чтобы не испортилась, — разъяснил Ванечка.

— А-а, вот ты про что! Так не роза, не завянет. Консервант — штука надежная.

— Это что же получается, она вообще никогда не испортится?

— Нет, конечно! Орбитальное погребение, это, брат, тебе не мавзолей имени Ленина.

* * *

… После обнаружения в каюте покойницы с Даниилом сделалось нехорошо. Забившись в самый дальний угол, он спрятался за шкаф и изредка украдкой выглядывал из-за него. Каждый раз убеждаясь, что русалочка ему все еще мерещится, он тут же прятался обратно. Та же, в свою очередь, вместе со стулом совершала в невесомости медленные кульбиты.

«Белая горячка!» — вот первое заключение, которое сделал Даня. Он действительно весь взмок, и у него скакнула температура. Как это бывает в экстремальных ситуациях, он потерял ощущение времени и потому позже не мог припомнить, сколько минут или часов длилось это их первое свидание с глазу на глаз. Но конец ему положил нежданный негаданный звонок в дверь.

Что тут началось! До этого Даня боялся к русалке даже приблизиться, но теперь, по сравнению с опасностью оказаться застуканным в компании с миловидной покойницей в кружевном белье, страх этот превратился в никчемное суеверие.

Оперативно отвязав русалку от стула, Даня принялся, как тряпичную куклу, запихивать ее в шкаф. Когда он убедился, что из-за полок она туда не поместится, он пристроил ее в угол возле входа, так, чтобы пришедший не мог увидеть ее от двери. А за порог он решил никого не впускать.

— Здравствуйте! Меня зовут Вениамин Светлов, — с привычной торжественностью представился наделавший переполоху гость в невзрачном сером плаще. — Будучи французских кровей, я предлагаю вам себя на весь остаток жизни. Ежедневный завтрак в постель и кофе; тихая, уравновешенная свекровь или, если хотите, теща; зарплата от трехсот долларов США и выше. А также в ассортименте имеется толстенный фаллос длиною, и это не шутка, в фут. — Торговец распахнулся…

Даниил облегченно выдохнул и хлопнул по красной кнопке.

— Что за жизнь? — риторически промямлил коммивояжер, повесив голову перед задвинувшейся дверью.

* * *

…Что греха таить, Даниил подумывал даже, как от нее избавиться. Опасаясь ответственности, в первые минуты он забыл про любовь и, хватаясь за голову, метался по каюте. А прекрасная русалочка, распушив банты, как танцовщица в замедленной съемке, вертелась от создаваемых им вихревых потоков воздуха.

Не найдя решения самостоятельно, Даня хотел было спросить совета у людей духовного звания, коим беззаветно доверял, но, припомнив последнего орбитального батюшку, от этой идеи отказался.

А если не в церкви, то где же она — истина? Как и большинство благочестивых русских людей, Даниил ответил на этот вопрос так: у гадалок и экстрасенсов. Он знал, что путь оккультизма не ведёт ни к чему хорошему, но только здесь он мог надеяться на, хотя бы платное, понимание.

Сначала он записался на прием к орбитальному экстрасенсу Брюквину, но, обнаружив, что почти все его наличные деньги куда-то пропали, он посчитал оставшуюся мелочь и направился в цыганский блок. Гадание заказал на бубновую даму.

Раскинув на столе намагниченные карты, толстая старуха в цветастом платке удивленно сморщилась.

— Бриллиантовый мой, — сказала она, — тяжелый рок висит над тобой! — и, смешав колоду, начала в третий уже раз раскладывать ее сызнова. Истомившийся бледный как стена Даниил смиренно ждал. Наконец, цыганка, вздохнув, вскинула на клиента притворно сочувствующий взгляд:

— Женись, карта говорит. Теперича не отвертишься.

— Жениться?! — опешил Даня. — Как так жениться?!

— Как-как? Как русским людям положено. И не тяни с этим. А то хуже будет.

— Но она же мертвая.

— Вот как? — подняла бровь цыганка. А затем развела руками: мол, я-то тут причем?..

«Господи, помилуй меня, окаянного, — молился Даня по пути домой. — За что мне такие наказания? Я же и впрямь люблю ее. Всем сердцем люблю. Но как быть-то мне, а?»

6

Белый холст боится попасть в чан

с индиго.

Китайская пословица

Позже к Дане и Русалочке присоединились Ванечка и Маша. Было похоже на похороны. Все сидели молча, потупившись. Даже принесенный душевным пустолазом портвейн они пили, не чокаясь. Особенно страдал Даня. Машенька же, будучи добрейшей девушкой, забыв обиды, прониклась к нему искренним состраданием.

— Она, конечно, невесомая, — вздохнув, сказал Даня, — но, может быть, вы все ж поможете мне в церковь ее сносить? Цыганка ведь сказала, женись, а то хуже будет… Боязно мне одному-то.

— Так не повенчают же! — помотал головой Ванечка.

— Знаю, что не повенчают, — кивнул Даня. — Но попытаться я должен, иначе не прощу себе. Мы в грехе жить не станем. Я обожаю ее и преклоняюсь. А потому до венца ничего между нами не будет… Так поможете?

— Об чем речь, Даня?! — заверил Ванечка. — Конечно же, мы поддержим товарища в такой недобрый час. Но сперва договориться надо.

Пока Маша приводила Русалочку в порядок, друзья-мусорщики направились в часовню.

— Батюшка, как у вас тут венчаются? — спросил Ванечка.

— Вы закажите побольше в свечном ящике, я вас хоть сейчас сочетаю, — улыбнулся батюшка понятливо. — Дело-то хорошее.

Сакулин и Антисемецкий переглянулись.

— Да нет, батюшка, вы нас неправильно поняли, — робко улыбнулся Ванечка. — Это вот товарищ мой с девушкой своей обвенчаться хочет.

— С девушкой? — переспросил батюшка, озадаченно погладив бородку. — Ну что ж, можно, конечно, и с девушкой. Но дороже встанет.

— Только вот тут какая штука получается… — замялся Ванечка. — Она… Ну, в общем… Она у нас мертвая.

— Как? — испугался батюшка и, прикрыв рот рукой, осмотрелся по сторонам. — Что, совсем?

— У нас и свидетели имеются, — с успокаивающей интонацией заверил Ванечка.

Но слово «свидетели» напугало батюшку еще сильнее.

— Видите ли, — перекрестившись, сказал потемневший челом служитель культа, и его передернуло. — В церкви есть свои традиции, и мы непременно должны соблюдать их. В общем, извините, молодые люди, но — только с высочайшего благословения. Порядок есть порядок…

— Как же мне быть?! — вмешался Даниил. — Ведь я люблю ее, я жить без нее не могу!

— Ну, коли так, — вдруг смягчился батюшка, — можно подождать до Воскресения.

— Да?! — радостно удивился Ванечка. — А по воскресеньям и с покойницами венчают?

— Нет, — помотал головой батюшка. — Но хоть просто, по-человечески, подружат, поболтают…

Ваня и Даня вконец запутались.

— Она что, оживет, что ли? — осторожно спросил влюбленный.

— А куда ж она денется? Конечно, оживет. Ведь сказано: «… И мертвые воскреснут нетленными…»

Тут только Даня сообразил, о каком Воскресении толкует батюшка, и опечалился.

— Так мне что, до Судного дня свадьбы ждать, так что ли выходит?!

— Нет, юноша, свадьбы тогда будут не положены. Ибо сказано: «… Когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут, как ангелы на небесах». Так что, извините, но с венчанием у нас ничего не получается. Вот отпеть её если — это завсегда.

С этими словами батюшка удалился в алтарь.

— Им бы только отпевать, — недобро буркнул Ванечка вслед.

* * *

Безразличная ко всему невеста и растерянная свидетельница, как и полагается, ждали дома. Жених с товарищем вернулись невеселые.

— Свадьбы не будет, — с порога объявил Даня и повесил голову.

— Почему? — нахмурившись, спросила Машенька.

— Батюшка ерепенится, — объяснил Ванечка. — Этого и бутылкой не возьмешь. Пока за столом украдкой не напоишь, дело с ним не сладишь.

— Так пригласите его, — предложила Машенька. — Все ж куплено.

— Нет, — отрезал жених. — Духовные дела так не делаются. Раз батюшка сказал нельзя — значит, такова воля Божья.

— А вот и неправда! — как матрос на митинге, взорвался Ванечка и взмахнул кулаком. — Это папа римский непогрешим, а наши попы как раз очень даже погрешимые! Один не повенчал, другой повенчает!

Даня потупился, потом поднял голову и поскреб подбородок.

— Что-то в этом есть, — наконец согласился он. — Можно и в другой раз счастье попытать. — Он снова задумался, затем добавил. — Только уже не с каким попало батюшкой, а с тем, который наверняка волю Божью исполнит.

— Где ж ты такого найдешь? — вмешалась Машенька.

— Найду! — отозвался крановщик решительно, вспомнив при этом о своем логопеде, который был когда-то попом и наверняка имел в этих сферах какие-нибудь связи и знакомства.

* * *

Доктор Аркадий Эммануилович Блюмкин обитал в центре Екатеринбурга — столицы Российской Империи, в огромном здании, где только по официальным пропискам насчитывалось более ста тысяч жителей. Пространные комнаты его захламленной квартиры были обставлены старомодной мебелью красного дерева, стены и паркет не видали ремонта, минимум, полвека, а тяжелые шторы создавали здесь вечный полумрак и прохладный сонный покой.

Доктор имел уже внуков, но, будучи человеком разведенным, давно жил один, если не считать английского бульдога по кличке Пиночет да кота с благозвучным именем Отец Виктор.

Тут же, прямо в квартире, была у доктора небольшая приемная и логопедический кабинет. Занимался он в основном с детьми, потому у него было полно всевозможных игрушек — крокодил Гена и Винни Пух, юла и кубики с буквами… А также Терминатор и голограммка ядерного взрыва — излюбленная концовка всех детских игр. Когда-то, еще ребенком, бывал в этом кабинете и Даня, и с тех пор, когда он заходил к доктору в гости, у него екало сердце и просыпалось чувство сладкой ностальгии.

Благообразная внешность Блюмкина выдавала старого интеллигента. Аккуратная бородка, густые брови над хитроватыми глазками и взбитые на затылке кудри. Несмотря на возраст и грузное телосложение, почему-то всегда казалось, что он вот-вот пустится в пляс. Доктор любил выпить водки, но не по-русски, а на западный манер, чтобы не вдруг и в хлам, а регулярно и по чуть-чуть. Хобби ж его было — изготовление коктейлей, хотя сам он их не пил, а лишь пробовал, угощая гостей, так как его собственный организм перестал с некоторых пор выдерживать «алкоголесодержащие смеси».

Когда раздался звонок из космоса, доктор занимался работой.

— Ну-ка, высунь язычок, — просил он семилетнюю девочку.

— Мама мне запретила язык показывать, — категорично отозвалась та.

— Это дома и в школе, — увещевал Блюмкин. — А здесь тебе за это никто ничего не сделает.

— Все равно не буду.

— Ну, пожалуйста, ну, деточка, ну, я тебя очень прошу. Я тебе и спасибо скажу, и конфетку дам.

— Точно?

— Всенепременно!

— Бе-е-е!!! — оттянулась девочка на полную катушку.

И тут зазвонил телефон.

— Блюмкин слушает, — нахмурился логопед, прижав трубку плечом.

— Здр-здра-здравствуйте, док, это я.

— А, Даня! — несмотря на то, что его оторвали от работы, доктор искренне обрадовался. — Как твоё здоровье? Чем обязан?

— Аркадий Эммануилович, у меня к вам дело, и очень серьезное.

— Понятно, понятно… — все также обрадовано, но уже с некоторым угасанием интонации произнес доктор. — Однако, знаешь ли, дорогой, прямо сейчас я работаю. У меня тут ребенок. Перезвони-ка ты мне вечерком. Часа эдак через три.

— Ладно, док, — в голосе Сакулина прозвучали нотки разочарования. Не замечая этого, Блюмкин сказал:

— Тогда удачи, дружище.

Он положил трубку и обнаружил, что девочка исчезла.

— Сашенька! Ау-у! Де-точ-ка! Где ты?!

Шаркая шлепанцами, доктор отправился искать непослушную пациентку по всей огромной квартире.

* * *

В космосе тем временем творилась полная лажа. Только что позвонили в дверь, и Даниил, подойдя и глянув на экран, сделал такое лицо, будто ему на ногу уронили утюг, к тому же горячий.

— Менты!!! — сказал он диким шепотом.

— Поп заложил, сука! — просипел в ответ Ваня.

Пока мужчины, растерянно переглядывались и топтались на месте, находчивая Машенька схватила нарядную Русалочку и заперлась с ней в сортире. Даня с Ванечкой тут же бросились к дверям, чтобы затянувшаяся заминка не вызывала у представителей закона подозрения. Хотя у обоих и была полная уверенность, что их уже накрыли.

— Здравствуйте, — поздоровался милиционер.

— Здрас-сьте, — покивали мусорщики.

— Извиняемся за беспокойство, — деликатно сказал страж порядка. — К вам сегодня не заглядывал человек, представившийся Вениамином Светловым?

Облегченно выдохнув, Даня припомнил:

— Кажется, заглядывал. А что?

— Видите ли, судя по всему, произошло самоубийство.

— Какой ужас, — холодно буркнул Даня.

— Его нашли час назад удавившимся в вакуумном унитазе, — продолжал милиционер. — Мы проверяем остальные версии случившегося. Он вам, случайно, ничего не предлагал?

— Только любовь до гроба.

— А вы не заметили в нем ничего странного? Чего-нибудь особенного?

— Да, вроде, ничего, — уже нервничая, сказал Даня. — Не считая толстого фаллоса длинною в фут.

— Вот как? Это важная деталь. Что ж, спасибо. И еще раз извините за беспокойство. Если припомните что-нибудь, звоните непосредственно в отдел космических преступлений или дежурному — на ноль-два.

— Хорошо. Обязательно, — пробормотал Даня и нажал на дверную кнопку.

Так что лажа оказалась вовсе не такой уж полной. Но чувство тревоги с этих пор товарищей уже не покидало. Мысль о ненадежности давешнего батюшки даже навела Ванечку на идею «замочить суку», но Даня с Машенькой его не поддержали.

* * *

Вечером, как и договаривались, перезвонили доктору. Разговор длился целый час, но имел крайне беспредметный характер, так как обсуждать криминал по телефону Даня теперь боялся. От ощущения беспомощности он почти сразу разрыдался и бормотал в трубку что-то нечленораздельно-отвлеченное. Но Блюмкин был неплохим психологом, и к концу беседы крановщик слегка приободрился.

— Ты, Даня, только не волнуйся так, — приближаясь к финалу разговора, посоветовал доктор. — А то опять придется от заикания лечиться, — на стереоэкране телефонного аппарата он все это время успокаивал и обнадеживал Даню не только словами, но и всем своим оптимистическим видом. — Я тебе как врач говорю: все проблемы в жизни решаемы.

— А как бывший священник? — утирая слезы, спросил Даниил.

— А как бывший священник — тем более, — подтвердил Аркадий Эммануилович. — Когда у тебя вахта кончается?

— Через два дня.

— Ну, вот и все. Как приземлитесь — сразу ко мне. Там и разберемся. И я уж придумаю, как вас выручить.

— Спасибо, док, — швыркнул носом Даня.

— Пока не за что. С Богом, друзья. Молитесь Александру Македонскому.

— А поможет? — удивился Данечка.

— А как же! Мне всегда помогал, и вас в беде не оставит.

— Ну, с Богом, док, — отозвался Даня благодарно и повесил трубку.

Пару минут после разговора Блюмкин, бредя по коридору, о чем-то сосредоточенно думал и жевал челюстями, словно пробуя какое-то слово на вкус. Потом остановился, хлопнул себя по лбу и сказал сам себе возмущенно:

— Какому Македонскому?! Невскому!