Глава 3. Безмолвная
…невеста Сотмира. Дева в черном…
Призрак
Эта девчонка… Снова попалась мне под ноги. Могла ли она служить силомантам? Возможно, они ожидали здесь кого-то вроде меня. Охота на Проблеск началась.
Моя рана все еще свежа — в Малые Королевства пробрались и другие, которые желают заполучить невиданную силу. Двое силомантов-новичков, достаточно дерзкие и отчаянные, чтобы пересечь Кольцо, но сноровки им точно не хватает. Они едва научились пользоваться силоцветами и сразу отправились по поручениям. Орден уже далеко не тот, что прежде, и шлет за исполнением пророчества молодняк, пока их самые мощные бойцы заседают в своих дворцах.
И все же один из силомантов ранил меня.
Накладываю мазь поверх раны, с ухмылкой вспоминая хорошенькое личико этой девчонки… Ирис. Слишком милая и наивная для шпионки. Или же она мастер маскировки. Это мне, возможно, предстоит выяснить. Что-то подсказывает, что мы еще пересечемся, и не раз.
Ирис
— Признаюсь, я не слишком-то хорошо тебя запомнил, — говорит дед Мадьес, когда мы выходим из апотеки. Он долго возится с огромным навесным замком, хотя дверь еле держится на петлях. — Но если так посмотреть, тебя сложно не запомнить, — озадаченно говорит он, будто поражается самому себе. — Так мне и себя недолго запамятовать!
До сих пор моя голова не покрыта, и, вспомнив об этом, я накидываю капюшон. Не могу выдавить из себя и слова. Как случилось, что всего несколько мгновений назад я стала свидетельницей невероятного, а теперь, выйдя на улицу, вижу, что все по-прежнему? Но внутри меня, в самом сердце, вспыхнула искра, когда тот мужчина проявил свою… силу. Что это за сила? Знаю лишь то, что она связана с сияющим камнем в его мече.
Подношу к носу мягкие листья мяты. Успокойся, Ирис. Ты обдумаешь все после, а пока нужно спешить к бабушке.
— Выглядишь неважно, курочка, — говорит Мадьес.
Мне снова зябко, в душе растет волнение.
— Завтра начнется моя новая жизнь, — тихо отвечаю я.
— Новая жизнь? Это прекрасно, — бурчит старик. — Цени каждое ее мгновение. — Мадьес задумчиво потирает усы, будто вспоминает что-то из прошлого.
Улицы пустынны, лишь временами скрипнет дверь или зажжется фонарик. Люди в Диамонте суеверны и прячутся по домам с наступлением темноты. Я же, напротив, обожаю момент, когда сгущаются сумерки и мир проваливается в ночь. Тогда я могу раствориться в этой темноте, забыть о ярком свете, что преследует меня во время приступов.
— Хочу кое-что у вас спросить, — шепотом произношу я, сомневаясь, что Мадьес услышит. Не знаю, кто потянул меня за язык, но так хочется поговорить с кем-то, а Мадьес похож на человека, готового выслушать любую чушь. Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. — …Вдруг вы знаете. Просто, похоже, никто не знает или не хочет об этом говорить.
— Спрашивай, дочка. — Мадьес перекидывает мешок с копривой на другое плечо.
— Кто такие силоманты?
Мадьес пристально смотрит на меня, спустив очки с круглыми линзами на нос.
— Силоманты, значит? — говорит он чересчур громко, и я уже жалею, что спросила. Об этом же нельзя говорить!
— Да. — Мой голос похож на мышиный писк.
— Силоманты — это зло. — Голос Мадьеса не громче ветра, шелестящего в складках моей накидки. Он сообщает мне то, что я и так знаю. — Величайшее зло, от которого нет спасения. — Кустистые белые брови Мадьеса сходятся над переносицей. — Ты беззащитен перед ними. Они забирают у тебя самое дорогое, самое любимое… А знаешь, Ирис, ты очень похожа на моего сына, — вдруг говорит Мадьес.
Но я не хочу сейчас обсуждать отца. Я так редко вижу его, что скоро забуду, как он выглядит. Он уйдет из моей памяти, как ушел призрак мамы.
— Но на нее намного сильнее… — выводит меня из забвения голос Мадьеса.
— Что?
Его слова вызывают в душе смятение. Чем ближе мы к особняку, тем мне тревожнее. Вот уже видна живая изгородь, заслоняющая дом темной стеной. Когда приближаемся к воротам, волнение усиливается. Должно быть, на меня так повлияли вести о завтрашнем дне. Как я перенесу церемонию? Почему меня похоронят при жизни, в то время как другие будут радоваться? Я не верю в того, кому молюсь. Мне так хочется убежать, но что-то заставляет остановиться. Страх? Трусость? Долг?
Из сада через стеклянную дверь я завожу Мадьеса внутрь дома. На кухне, некогда теплой и уютной, сейчас темно и тихо. Лишь мерцает одинокая свеча на овальном, словно озеро, столе. Я подхватываю этот крошечный источник света и иду дальше. За спиной шаркает башмаками Мадьес, приговаривая, как давно не был в этом доме.
У бабушкиной комнаты мы замираем — дверь приоткрыта. Мое тело пронзает иглами, здесь что-то не так, я явно чувствую это. Темнота внутри дома не похожа на ту, что снаружи. Она слишком… плотная, живая. По спине бежит холодок.
— Деда? — зову я Мадьеса.
Он открывает дверь вместо меня. Сердце замирает в груди. Что, если с бабушкой что-то серьезное?
— Бабушка! — тихо зову я, заходя внутрь следом за Мадьесом, и тут же зажимаю рот ладонью.
Бабушка распростерлась на кровати совсем бледная, возле ее постели на табурете сидит Нана, протирая лоб бабушки смоченной в воде тряпицей. Как ей могло так быстро поплохеть?
— Ирис, подойди сюда, — шепчет бабушка.
— Лирия! — Мадьес опускается на колени перед кроватью и обхватывает бабушкину руку своими ладонями с длинными, похожими на лапки паука пальцами. — Лирия, я здесь. Я так и знал, что все это до добра не доведет! Они близко, да?
— Господин Северьян! — восклицает Нана. — Неужто вы?
Круглые темные глазки экономки выглядывают из-под чепчика, напоминая пуговки. Только сейчас я понимаю, насколько Нана похожа на тряпичных кукол, которых любила шить для нас с Эгирной бабушка, — пусть мне и удавалось поиграть с ними совсем недолго. Обычно отец находил их у меня и забирал.
— Нана, принеси еще воды! — говорит ей Мадьес, и Нана немедленно подскакивает на ноги, а я пытаюсь обдумать слова деда. Кто уже близко? — Нет, пойдем вместе, я возьму все, что нужно.
Мадьес поднимает медный канделябр, выполненный в форме троицы девушек — их платья и волосы развеваются, лица вырезаны в мельчайших подробностях, а голову каждой венчают синие цветочки из эмали.
— Нана, — окликаю я экономку. — А где Эгирна?
— Спит себе наверху. Я пыталась разбудить ее, но она захрапела еще громче. Как можно спать в такое время?
Да что же такое творится! Как все могло разом перемениться? Моя спокойная жизнь в мгновение ока перевернулась. Но не об этом ли я всегда мечтала?
Когда Мадьес и Нана уходят из комнаты, я сажусь на табурет, но не касаюсь бабушки.
— Ирис… — снова зовет она, и мне приходится склониться ниже, чтобы услышать ее слова.
— Это я, бабушка, это Ирис. — Мне страшно пошевелиться или лишний раз вздохнуть. Жизнь бабушки словно свеча, и я боюсь затушить ее одним неверным вздохом. — Нам следует позвать лекаря, — вдруг понимаю я.
Травы — это хорошо, но есть специально обученные люди. Я встаю, и бабушка цепляется рукой за мое платье, вынуждая снова сесть.
— Не надо, девочка. Сядь. Слушай. У меня осталось несколько вздохов. Я так рада, что дождалась тебя. Я слишком долго молчала. Отец и мать очень любят тебя, — произносит бабушка, а я ничего не понимаю, ведь моя мать давно мертва. Слезы сами бегут по щекам.
— Моя мать была колдуньей? — отваживаюсь произнести я на пороге ужасного, что вот-вот случится.
— Больше, куда больше. Сила… У нее была сила… Сирин выросла здесь, в приюте, вместе с сестрой, — выдохнула бабушка. — Селестина — твоя тетка, она завистливая женщина, но она твоя кровь. У нее не было силы как у твоей матери и как у… — Она тяжело вздыхает, я чувствую, как по телу бабушки пробегает судорога. — Сирин была твоей матерью, Ирис. Что с ней стало, я не знаю. Но Сирин украла нечто важное. Будут те, кто захочет вернуть это. Они придут. Они обязательно придут. Я говорила ему, но он не желает слышать. Может, они уже здесь.
Ее слова звучат зловеще. Я не могу понять, о чем говорит бабушка, но хочу услышать ее слова. Пусть они льются, ведь пока она говорит, пока в сознании… она жива. Представляю, как бабушка встает с постели и уверенно, выпрямив спину, шагает на кухню, чтобы испечь вкуснейший яблочный пирог.
— Ее вещи… Они в сундуке. На кухне. Все самое ценное я держу там… — С каждым словом бабушка слабеет. — И возьми…
Я ничего больше не слышу. Моя голова идет кругом. Холодный вихрь подхватывает меня вместе с табуретом и уносит далеко-далеко за пределы мироздания. Темнота черными волнами пульсирует вокруг меня. Из нее выползают тени, их глаза горят белым огнем. И тогда темнота сменяется ослепительным светом, у меня перехватывает дыхание. Пространство заполнено этими серыми сущностями, они не видят меня, зато я вижу их. А среди теней играют на белом песке трое детей — они лишь призраки, но для меня они как живые.
— Сирин, слезай с дерева! — кричит мальчик. — Ты упадешь и расшибешь голову!
— Хватит осторожничать, Корто! — раздается озорной голос девочки, но я не вижу ее.