— Расчетное время прибытия — одиннадцать минут, — промолвил Дедал под тихое многомерное перестукивание.
Наверное, так было нужно. Наверное, обеззараживая, Дедал не хотел ничего повредить. Но от чувства, что Минотавра списывали у меня на глазах, я на секунду потерял связь с реальностью.
— Да хватит… отпусти… — послышалась возня со стороны, и отчаянный вскрик Элизы оборвал гипнотический стук. — Вы! Вы можете его спасти! Уже спасали!
Я бездумно посмотрел на близнецов. Фиц соображал даже меньше моего. Потому что Элиза, вырвавшись из его рук, уже дернулась к Дедалу, а он по-прежнему держался за воздух на уровне ее локтя.
— Тогда он тоже был болен, разве нет?! Но вы забрали его сюда даже без контрфункции! Почему вы не можете помочь ему еще раз?!
Я знал ответ на этот вопрос. Они тоже знали, не могли не — теперь они были к нему ближе всех. В прошлый раз Дедал был не один.
— У каждого своя оптимизирующая функция, — молвил курьер, разматывая скотч.
— Чушь! Вам просто плевать!
Стюардесса посмотрела на нас сквозь перьевую маску, расписанную золотом, и сообщила:
— Расчетное время прибытия — восемь минут.
Фиц нетвердо подошел к сестре, поймал ее за руку. Элиза отдернулась, размазывая слезы по лицу. Скользкий средиземноморский шелк ее блузки разъехался по ключицам, оголяя узкокостную, смуглую, совсем не двадцатипятилетнюю мальчишескость.
— Что за… — вдруг прохрипела Ольга.
По-прежнему сквозь уджат я посмотрел вглубь галереи. Из дымных сумерек, сквозь вихрь атра-каотики, проступила фигура. Босая, прямая и черная, с пятном света вместо лица.
— Ариадна!
Мимо напрягшегося Викторова плеча, мимо окаменелой Ольгиной спины я шагнул к ней навстречу — и замер. Ее тело подергивалось золотой рябью. Ее голову окружал венец скудных отражений реальности. Ее рука сжимала пистолет. Хотел бы я сказать, что в последнем не было ничего необычного.
— Лабиринт не выдает артемисы без крайней необходимости, — выдавила Ольга. — Как? Почему он у нее?
— Артемисы защищают лабиринт, Минотавра и Дедала, — откликнулся Виктор. — Чтобы использовать их, нужно хотеть того же. По крайней мере еще в полночь атрибуты работали так.
Конечно, Ольга задала другой вопрос, но Виктор был прагматиком и слышал только то, что слышал.
Ариадна приблизилась. Пораженный, я до сих пор смотрел на нее сквозь уджат, в мыслях почти безмолвную, объятую холодом, и пустотой, и завивающей волосы влажностью; наконец поглядел на босые ступни в черных колготках. Глаз не видел, но уджат знал: они были мокрыми. Мой легкий озноб, как после душа, оказался настоящим.
Она протянула мне артемис. Я машинально принял его и почти выронил, не готовый к весу настоящего оружия. А Ариадна молвила:
— Девушка из галереи.
— Что? — растерялся я.
— Девушка, — спокойно повторила она. — Которую ты закрыл от саннстрана. Она была здесь. Полагаю, в обществе энтропа.
— Смотрительница? Но… как? Зачем?
Ариадна смерила меня долгим, ничего не выражающим взглядом.
— Она не работала там, Михаэль.
Ольга накрыла нас в шаг — гневной, звенящей цепями тенью.
— Что за девушка? Какая галерея?!
Я открыл рот, чтобы ответить, но не смог. Мне не позволили рассыпавшиеся по белому паркету волосы. Волосы-волосы-волосы. Окаймленные серебром глаза.
— Обержина… — наконец выдавил я. — Ян Обержин. Мы были там, когда он умер. Мы…
Ольга застыла, пораженная узнаванием. В мире, где не бывало совпадений, эти секунды значили все.
— Входная дверь была открыта, — продолжила Ариадна и поглядела на Мару. — Минотавр мертв?
— Нет. Но без прогнозов.
— В смысле — открыта? — пробормотала Ольга.
— Ждем скорую. Похоже, у нас дрезденская чума.
— Что значит открыта?!
Ариадна посмотрела на Ольгу, как и все мы, снизу вверх, только взгляд ее мало отличался от того, с каким Дедал упаковывал сувениры.
— Это значит, что кто-то не закрыл ее, когда вошел. Или, с очевидной целью, открыл изнутри.
От того, как она это сказала, — будто это ничего не значило; будто из нашего потрясенного молчания не проступало то, чего она не сказала, — я понял, что совершенно не готов к правде.
— Что с атрибутом? — спросила Ариадна.
— Атрибутом? — помедлив, уточнил Мару.
— Минотавр успел вернуть его в хранилище?
Он промолчал, и я просяще обернулся. Я знал: если Мару не сохранит спокойствия, никто не сможет.
Он глядел на Ариадну, нахмурившись. Но, может, то была игра света и тени, преломлений системы — потому как самообладание его, монументально-космическое, расходилось гладкими кольцами Сатурна. И все же, на секунду, в их толще отозвалось. Вспыхнуло, чтобы тут же раствориться. Но я успел, я увидел — и вздрогнул.
Потому что зазвонил априкот.
Ольга дернулась. Мару выдохнул. Ариадна сказала:
— Конечно не успел. Он ничего не делает вовремя.
Мару ушел за стеллажи и только там, у самой двери, взял трубку. Я слышал, как он объяснялся со скорой, мягко, но собранно, называя привычные нам вещи не своими именами. Но все же… оно было там. Я видел, как оно осело на дно его благоразумия.
Мару не хотел думать о том, о чем подумал. Не из-за уджата или потому, что ему было что скрывать. Причина заключалась в самой мысли. Ведь Ариадна спросила: что с атрибутом?
И он подумал: искра?
Если речь шла о ней, Мару не знал, что теперь делать.
Вода была горячей, неуловимо сладкой от антибиотика. В детстве я совсем не замечал его. А сейчас, стоя под гудящим от напора душем, бездумно продавливая пальцем шов между запотевшими дверцами, вдруг поймал себя на мысли о целых поколениях, у которых проточная вода была совершенно безвкусной.
Завернув скрипучие краны, я раскрыл створки и потянулся за полотенцем. От смутного чувства вины опускались руки — то есть буквально; еще минуту я стоял, глядя в никуда, пока кончик полотенца наливался водой со дна кабины. Я прокручивал в голове галерею, слово за словом, кадр за кадром. Неужели молодая женщина знала, кто мы? Знала, что́ на самом деле было у Ариадны в контейнере? Но, даже если так, разве она могла предугадать, чем все закончится? Что у Обержина случится инфаркт, саннстран влетит в витрину, мы вернемся, отдадим Минотавру атрибут и…
Нет. Не могла.
Энтроп мог.
У них это называлось «решить матрицу вероятностей».
Из комнаты послышались шаги. Я догадался, что вернулась Ариадна, принимавшая душ где-то еще. Кое-как вытеревшись, я натянул заранее подготовленную одежду и, не чувствуя себя согретым — с головы текло за шиворот, — вышел в комнату.
Там я увидел ее спину.
Не то чтобы на Ариадне совсем не было полотенца. Оно, конечно, было, широкими бордовыми складками обхватывало поясницу — и ниже, до пола. Но вот выше… Выше она была полностью белая.
— Оденься, пожалуйста, — пробормотал я, отводя взгляд.
— Что? — развернулась Ариадна. — А. Извини.
Краем глаза я видел, как она отложила априкот к брошенному на покрывало артемису и подошла к шкафу. Скрипнули створки. Полотенце скатилось по ногам. К тому времени я уже смотрел в окно — на пустую, застывшую в бронзе улицу.
— Так что? — наконец решился я.
— Что? — эхом откликнулась Ариадна.
— Ты понимаешь, что происходит?
Она встряхнула, расправляя, одежду.
— Кто-то пытался убить Минотавра, используя носителя дрезденской чумы.
Я шумно вдохнул. Навигатор в пассате уведомил бы об этом с бо́льшим участием.
— Да, но… Господи. Ольга права, дрезденская чума в войну убила кучу людей. Разве Эс-Эйт не должен контролировать ее? Разве теперь это не нарушение параграфа четыре-точка-восемь?
— Распространенное заблуждение.
— Что из этого?! — чуть было не развернулся я.
— Носителей дрезденской чумы не нужно контролировать. Превалирующую часть жизненного цикла они проводят как обычные энтропы. С соответствующими навыками и контагиозностью.
— Тогда… я не понимаю…
— Мне неизвестны подробности. В конце концов, это оружие. Знаю только, что дрезденская чума — эволюционно свежий и редкий скрытый штамм. Он маскируется под наиболее распространенную форму атра-каотики, но выдает себя при определенных воздействиях на организм носителя.
— Каких? Например?
— Выстрел. Например.
Я вздрогнул, взглядом и мыслями возвращаясь в комнату. Вместо улицы в темно-коричневом окне проявились наши разрозненные отражения.
— Выстрел?
— Выстрел.
О, это могло длиться до утра.
— Какой выстрел?
— Который, очевидно, не слышал никто, кроме меня.
— То есть… погоди… Ты говоришь, носители дрезденской чумой заразны, только когда ранены. Получается, та женщина из галереи пришла сюда с одним из них, а затем специально ранила, чтобы он заразил Минотавра?
— И чтобы Дедал поспешил произвести дезинфекцию, уничтожив следы, которые могли бы нам пригодиться. Да. Думаю, так и было. Конечно, есть вероятность, что энтроп ранил себя сам. Но, во-первых, существуют более удобные способы самоповреждения, чем огнестрельное ранение. Во-вторых, как ты уже сказал, в качестве сознательного акта это нарушило бы параграф четыре-точка-восемь.