Она помрачнела:

— О чем ты?

Мару улыбнулся:

— Ты не даешь шанса забыть, как работают твои маленькие демонические надзиратели. Неужели ты всерьез думаешь, кто-то не учел, что первым делом у нас будет допрос в закрытой комнате?

— И? — упрямо не понимала Ольга.

Он терпеливо заблокировал планшет.

— Да, ложь — техническая противоположность истины. Но не все, что не равно истине, равно лжи. Есть еще вымысел. Он не истинен и не ложен — его просто не с чем соотнести. Поэтому, кстати, Сцилла не спойлерит тебе сериалы. Еще есть ответы вопросом на вопрос. Их тоже…

— Знаю! — рявкнула Ольга. — Я все это знаю, не учи меня! То, о чем я собираюсь спрашивать, реально! И однозначно! И произошло прямо здесь, на реальном пороге реальной комнаты!

— Мне нравятся твои ноги, — вздохнул на это Мару.

Это была ложь. По многим причинам. Даже я понял, бесконечно далекий от того, чтобы соображать в числе первых. Но Сцилла молчала. Ольга отдернулась:

— Хам!

Мару откашлялся.

— Все потому, что ты не ходишь с нами на пляж.

— Но как? — растерялся я. — У Минотавра ни разу не получалось.

Ольга цыкнула. Мару это развеселило.

— Я не такой гордый.

Он примирительно покосился. Ольга мрачно повторила:

— Хам, — и, подумав, добавила: — Не гордый, но хам, — и еще сказала: — Ты дурнеешь, когда проводишь с ним много времени.

Мару согласился по всем пунктам.

— И? — Ольга сцепила руки на груди.

Он безмятежно улыбнулся.

— Я способен оценить только те ноги, какие видел без одежды. Такое уж у меня недоверчивое воображение. До того я могу представить любые ноги, примерить их к тебе, сказать об этой конструкции правду или солгать — но это не будет иметь отношения к объективной истине. А вот если Михаэль скажет, что ему нравятся твои ноги…

— О нет-нет! — Я поспешно вскинул руки. — Не втягивай меня в это!

Мару рассмеялся, Ольга фыркнула. Дождь вдыхал в бумаги на столе тихую шелестящую жизнь. Я вдруг подумал, что, может, он все делал правильно; может, нам стоило отвлечься от подозрений и вести себя как всегда.

Затем я подумал: вдруг это он. Что, если, зная каждого, Мару намеренно подвел Ольгу к тому, чтобы она — чтобы она не.

Я отвел взгляд. Если до вечера мне не удастся понять, как читать амальгаму, меня сожрут не столько подозрения, сколько мучительный стыд за них.

В дверь постучали.

— Вот же… — пробормотал Мару. — А я хотел об Охре-Дей еще пару слов…

Имя это, слишком наружное, чтобы вдруг прозвучать сейчас, подковырнуло меня с какого-то другого края. Но прочувствовать я не успел. Ольга водрузила ладони на громоздкую спинку Минотаврова кресла и сказала:

— Пусть. Нам нечего скрывать.

Ариадна открыла дверь. Я увидел широко зевающую Куницу. В многослойном ансамбле из хлопкового платья и тяжелого атласного халата поверх она напоминала актрису из середины прошлого века, приехавшую на минеральные воды лечиться от нервного срыва. На треть отпитая бутылка вина художественно завершала образ. Куница держала ее цепко, на весу, как только что убитую курицу.

— Серьезно? — не выдержала Ольга. — Девять утра.

— У меня стресс. — Куница церемонно вплыла в комнату.

— Пожизненный?

Куница улыбнулась мне и Мару, но особенно ей, протяжным сопряжением взглядов. Затем она оглядела мансарду. Улыбка перешла в энергосберегающий режим.

— Насколько все плохо?

— Семь из десяти, — ответил Мару.

— Двенадцать, — процедила Ольга.

— Семь и три четверти? — без надежды предложил он.

— А это уже восемь, — понимающе кивнула Куница. — Полагаю, Дедал назвал преемника? Ввел код Тесея на время непоняток с Минотавром? Все как обычно?

Ольга молча прожигала взглядом обивку кресла.

— Значит, ты… Ох, конечно ты. А кто же еще…

— Это ничего не значит. Простая формальность. На случай, если придется принимать какие-то решения или…

Куница вздохнула:

— Придется, дорогая. Всегда приходилось.

Мару тут же поспешил сбить градус драмы обратно до восьми:

— На деле, код Тесея — это даже хорошо. Да, Дедалу неважно, вернем мы старого Минотавра или ты станешь новым — главное, чтобы тот всегда был в лабиринте. Но сейчас он хотя бы замечает нас. То есть — вас. Преемников. Отвечает на какие-то технические вопросы. Учитывая обычную политику невмешательства, это апогей сотрудничества.

— В знак которого он направо и налево раздает оружие, — фыркнула Ольга.

— Что поделать, — насмешливо развел руками Мару, — у Дедала старомодные способы борьбы с интервенцией.

— Не только с ней, — Куница скользнула по мне таким красноречивым взглядом, что я поспешил затупить в окно. — Напомните, мы попросили Дедала не пороть без Минотавра мобилизацию по старой схеме?

— Еще тогда. Он сказал: посмотрим. Не знаю, стоит ли это рассматривать как обещание.

— Самое время ему снова напомнить, что люди стали жить дольше и счастливее.

К красноречивому взгляду присоединился мрачный и украдкой сочувствующий, но я стоически перетерпел их все. Однажды они смогут обойтись без завуалированных разговоров о том, что, умирай Криста двумя днями позже, меня здесь не было бы. Но, похоже, не сегодня.

Куница еще немного постояла у стульев, затем отошла к стене.

— Как он?

— Жив, — ответил Мару. — Ему повезло. Не окажись ты рядом в первые минуты заражения…

Куница поднесла к губам темное, в обрывках марочной фольги горлышко, но не отпила.

— Так вы не слышали выстрел?

Мару с Ольгой переглянулись. Мы с Ариадной — выразительно нет. Я знал, что нужно было рассказать о выстреле, но не понимал, как сделать это, не вывалив все остальное.

— В моем возрасте коридоры утомляют. Я часто хожу насквозь. Вот и ночью… — Куница почесала горлышком кончик носа. — Кто-то стрелял.

— И ты никого не видела? — спросила Ольга не-делающим-выводы голосом.

— Мм… нет. Но и стреляли не в него. Это его добило бы.

Разблокировав планшет, Мару начал быстро что-то набирать. Не цифры — текст. Ладные, длинные строчки. Куница тоже заметила, привалилась к стене.

— А я знаю эту загадку. Как звучит выстрел, который никто не слышал? — Она весело сощурилась. — Как обвинение.

Мару вскинул голову, но возразить не успел.

— Это мой третий Минотавр, родной, — Куница сделала вид, что интересуется лишь ватерлинией красного сухого. — Я знаю, что происходит, когда все собираются с такими лицами.

Ольга стиснула спинку кресла.

— Я извинюсь перед каждым, кто будет незаслуженно оскорблен и обвинен. Но только после того, как мы найдем предателя.

— А дальше? Хорошо, найдем. Может, уже в следующий час, как ты и задумала. Мафия засыпает. Город просыпается. Чудненько. Дальше-то — что? Что ты собираешься делать с этим… предателем?

Ольга подобрала пальцы, плотно сжала губы и, наконец, беспомощно покосилась на Мару.

— Все просто, — продолжила Куница. — Убийц среди нас не осталось. Потому он и жив. Так что, каким бы праведным ни казалось задуманное тобой линчевание, золотце, ты покусишься на две жизни сразу. Умираем мы — гибнут наши контрфункции. Ты готова к этому? — Она вдруг кивнула на Ариадну. — К тому, сколько на самом деле случается жертв, когда предатель загнан в угол.

— И что ты предлагаешь? — примирительно спросил Мару.

— Ничего, — пожала плечами Куница. — Вообще ничего не делать. Отменить собрание, разойтись по делам…

Ольга отшатнулась.

— Нет!

— Почему? Он жив. Думается мне, и не в Минотавре дело. Опять что-то украли, верно? Какую-нибудь искру? Бог с ними. Пусть катятся.

— Из лабиринта один выход… — процедила Ольга. — Феба с Костей…

— Именно, — кивнула Куница. — Сколько народу было бы живо, если бы мы просто отпустили Фебу с Костей.

Ольга остолбенела.

— Как ты смеешь… Так легко рассуждать о сокращении жертв, зная, за чье убийство они собирались расплатиться этой самой искрой?!

— А что толку в другом исходе? Те, кого они планировали убить, все равно оказались мертвы.

— Ах! Конечно! Раз так!.. Раз в конечном счете мы все умрем, и они тоже — не будем откладывать!

— Ну вот, она опять орет…

— Обретем свободу, заведем семьи, начнем голосовать! Станем полноправными членами общества! Всего-то и нужно, чтобы сбежать от Дедала…

— …убить свои контрфункции?

Я не знал. Даже помыслить не мог. Это отразилось на твердости голоса. Все замолчали, и развернулись ко мне, и долго-долго смотрели, как на пожизненно одиннадцатилетнего. Наконец, Ольга цыкнула и отвернулась. Мару начал издалека:

— Феба и Константин — это…

— Я знаю, кто они.

За мягкой улыбкой он скрыл удивление.

— Ах, точно… Минотавр слишком громко кричит.

Нет, конечно, я знал, что после смерти контрфункции мы переставали быть функциями Дедала — иначе за тысячелетия перестановок он разросся бы до пары мегаполисов. Сначала исчезала восприимчивость к системе, затем ослабевал откат. Атра-каотика-сумма переставала размножаться, завершая свой жизенный цикл или типа того, и через пару недель мы снова становились обычными людьми. Просто это не имело значения. Большинство контрфункций доживало до старости — в этом был весь смысл — и я даже не думал, что там, за горизонтом, где сияло вечное зарево их следа в истории, оставалось что-то для нас. Но, оказывается, мне просто не хватало воображения представить, как и куда двигать горизонты.