— Вик, — позвал Мару.

— Тэм, — позвал Виктор.

— К вам это тоже относится! — рявкнула Куница. — Кыш отсюда! Отстаньте от ребят и поскролльте за чайком ленту!

Я медленно выдохнул и оглядел умытую поверхность комода. Без пыли и «Генриха Восьмого», без медово-бурых отсветов торшера — это был не его комод. Не его чистый стол. Не его пустые сувенирные полки. Кто-то вторгся в наш мир, обобрал его, но, черт возьми…

Я еще не знал, что с этим делать.

— Миш, — осторожно позвал Мару.

— Все нормально, — сказал я и обернулся. — Я в порядке, правда. Только очень хочу кофе.

— Я сварю, — ответила Ариадна. — Идем.

Судя по выражению их лиц, я даже улыбнулся.

* * *

Наверное, я задремал, убаюканный вибрирующим теплом салона, потому что вдруг хлопнула водительская дверь — а я не заметил, чтобы кто-то проходил мимо.

Ариадна протянула мне термос и спросила:

— Спишь?

— Кажется, — я закрыл книгу и протер лицо.

Дождь прекратился. Утро стало тихим и белым, от его заоконной яркости болели глаза. Мы молчали. Я пил кофе. Ариадна смотрела вперед, на череду одинаковых, забликованных небом лобовых стекол.

— Надо возвращаться, — наконец молвила она.

— Иди одна. Я должен разобраться с амальгамой.

Ариадна повернулась, склонив голову, с одной из тех пауз, в которых пристальный взгляд заменял вопросительную интонацию.

— Какой смысл быть там обоим? — вздохнул я. — Ольга меня даже не подозревает. И она права. Я такой безобидный, что тошно.

— Когда она смотрит на тебя, то видит не тебя. Разве ты этого не знаешь?

Я пожал плечами, опуская термос в подставку между креслами.

— Если хочешь что-то спросить — спрашивай, — продолжила Ариадна

— У меня опять такой взгляд?

— Ты всегда задаешь вопросы, на которые не хочешь знать ответа.

— Неправда, — я снова вздохнул. — Ладно. Правда. Когда мы расскажем про книжку и вторую искру? Хотя бы Мару. Он не может быть причастен. Ты же знаешь, как он относится к Минотавру.

— Феба с Константином… — начала Ариадна.

Я отвернулся, не дослушивая. Я был беспомощен перед ними. Не только потому, что они ее убили.

В крупных, застывших на стекле каплях мир искажался. Все казалось немного выпуклым и сияло брызгами, как ртутью. Свет мой, зеркальце, обратился я к боковому, с круглым для слепых зон глазком. Оно молчало, отражая то, что отражало. В этом был весь смысл. Каким бы способом амальгама ни переносила информацию с одной вещи на другую, читать ее должно быть очень легко. Только так миф о говорящем зеркале мог сохраниться, переложиться и обрести десятки новых прочтений, но все равно остаться собой. Мифы — это просто.

— Ариадна… Какие у предыдущего Минотавра были часы?

— Что конкретно тебя интересует?

Я повернулся на ее профиль, сглаженный светом прояснившихся окон.

— Циферблат, наверное. Он же на циферблат поставил метку? Это кажется логичнее всего.

Ариадна по-прежнему смотрела сквозь лобовое стекло, но зрачок ее сместился на звук моего голоса. Неподвижный, скованный льдами, его можно было принять за стеклянный, если бы не дрожащий всплеск света глубоко на дне, и ресницы, вдруг покачнувшиеся, когда Ариадна сказала:

— Под.

Я не понял. Она посмотрела на меня, но по правде — за меня. Копируя ее, я уставился в свое боковое окно.

— Минотавр поставил метку изнутри, — сказала Ариадна. — Под стекло.

— Под, — до меня стало доходить. — Погоди. А как вообще делают зеркала?

Ответом мне стала ее захлопнувшаяся дверь.

Ариадна обошла пассату и встала с моей стороны. Я приоткрыл окно. Наружная промозглость мгновенно перебила суховей обогревателя.

— Книгу, — молвила Ариадна.

Я молча протянул ее.

— Подними стекло.

За мной не заржавело.

Сквозь оставленную щель я слышал, как на ветру свистели страницы. Долистав до амальгамы, Ариадна разогнула корешок и сделала то, от чего любой человек, учившийся жизни по книгам, испытал бы острую фантомную боль. Она прижала разворот к воде на стекле.

Следом за тем произошли две вещи.

Пятнышко в углу страницы разрослось. Оно заволокло прилегающие строчки, перекинулось на разворот. Секунды не прошло, как амальгама, выплеснувшись из книги, затянула стекло целиком. Из нее тут же проступили символы — цифры и буквы, их сложносочиненные комбинации пересыпались друг в друга, как значки на барабане игрового автомата. Я мгновенно активировал уджат.

— Что там? — спросила Ариадна.

— Не знаю, — пробормотал я, выискивал знакомые сочетания. — Какие-то параметры… Химические формулы… Да тут вообще все…

— Ищи координаты.

Затем зазвонил априкот.

Я услышал его не сразу, по остаточному принципу, так что не понял, почему Ариадна отняла книгу от стекла. Оно снова стало пустым и прозрачным. Я заморгал.

— Ольга? — склонилась Ариадна.

Я рассеянно нашарил смартфон.

— Мару. Последний предупредительный.

Ариадна схлопнула книгу и отступила, позволяя мне открыть дверь.

— Иди, — я выбрался наружу. — Я знаю, как сделать это одному.

Забрав у Ариадны книгу, я подошел к лобовому стеклу и осторожно отогнул ближайший дворник. Их двубортные щетки всегда напоминали мне смычки.

— Если выяснишь что-то конкретное, не требующее доказательств, приходи, — обошла меня она. — Если нет, оставайся здесь. Обсудим, когда вернусь.

— Ага, — пробормотал я, протискивая книгу в образовавшийся зазор. — О. Нет. Погоди!

По правде, я вспомнил об этом еще в мансарде — фамилия Обержина звучала так часто, что прогнала по кругу мои скромные знания о нем раз пять. Столько же раз, глядя на Фица с Элизой, утопающих в своем засекреченном горе, я думал сказать:

— Мерит Кречет.

Ариадна поглядела на меня уже с разворота.

— Это преемница Обержина, — пояснил я. — Минотавр рассказал о ней вчера. Мы должны были встретиться насчет тебя, но, вероятно, она также теперь и главная в этой… «Эгиде». Скажи о ней Мару и Виктору, хорошо? Даже если я сейчас узнаю, где, кхм… — я инстинктивно оглядел пустой двор, — в общем, надо спасать его по всем фронтам.

Ариадна кивнула, но не отвернулась.

— Как вы поссорились с Минотавром? — спросила наконец.

Я удивился:

— Мы не ссорились.

— Не вчера.

Я помолчал. Обычно с ней это работало. Отвернулся, проверяя, хорошо ли прижат уголок с амальгамой.

— У тебя его фамилия.

— У близнецов тоже.

— Вы одинаково пытаетесь оправдать ее.

Я подвигал книжку, чтоб наверняка: чуть-чуть влево, настолько же вправо.

— Ты был с ним несколько лет, а потом вдруг оказался у Мару. Зная характер Минотавра, причину понять несложно. Дети требуют внимания. Это трудно. Но тогда неясно, за что тебе извиняться.

Я вздохнул, выпрямляясь. Я знал, что поступал так себе. Многострадальная, распятая под щеткой стеклоочистителя книга не заслужила подобного обращения даже от ярых противников любовных романов.

— Он меня достал. Я молча ушел. Все просто.

— Это ожидаемо.

— Это неправильно. Мне следовало объясниться. Сказать все лично. Мару говорит, кто-то всегда должен быть умнее.

— Так не работает в асимметричных отношениях.

Я окинул Ариадну взглядом — такую безвозрастную в плаще на три размера больше нужного и без следа эмоций на лице.

— Иногда мне хочется принять твое беспокойство на свой счет, — я устало улыбнулся. — Но увы.

— Увы, — ответило мне эхо колодезного двора.

Ариадна отвернулась.

— Будь осторожен.

— Не думаю, что здесь мне что-то угрожает.

— С тем, что узнаешь, — пояснила она и ушла.

Я проводил ее взглядом, вернулся в салон. Трюк с дворниками сработал. На заболоченном амальгамой лобовом стекле проступили знакомые нагромождения. Я активировал уджат. Ртуть смешалась с золотом. Продублированные им символы стягивались в комбинации, и я спросил у них как, и я спросил у них где. Они ответили координатами. Уджат перевел.

Южный вокзал.

Я судорожно выдохнул. В кармане снова зазвонил априкот. Я полез за ним, потому что все равно собирался записывать. Потому что думал: Мару. Думал: Ариадне осталась пара дверей. И только машинально приняв вызов, я заметил незнакомый номер. Впрочем, меня это не смутило. Я был находкой для телефонных соцопросов.

— Предположим, мы друг друга не знаем, — услышал я мужской голос, мягкий и вкрадчивый, как на ночном радио. — Предположим, я говорю: «Согласно ежегодной статистике, тридцать два процента жителей нашего города начинают готовиться к новогодним праздникам с последней недели октября». Если кто-то слышит наш разговор, ты отвечаешь…

— Нет.

Я выпрямился, заметавшись взглядом по салону.

— Меня никто не слышит, — хрипло пояснил. — Кто вы? Откуда у вас этот номер?

Динамик замолчал. Но тихо в нем не стало. Я слышал поток людей, дребезжание железных колесиков и интуитивно знакомую, запрограммированную певучесть объявлений.

Я слышал Южный вокзал.

— Ты пацан с гетерохромией? — уточнил априкот. — Отсюда не видно.

— А вы… — Я судорожно перебирал взглядом цифры, буквы перед собой. — Вы энтроп, который ночью проник в лабиринт? Вы заразили Минотавра дрезденской чумой?