— Машери, — молвил энтроп с ласковым французским акцентом. — Я обожаю твои коленные чашечки. Постоянно думаю, с какими блюдцами их сервировать. Прошу, не вынуждай меня ломать то, что мне дорого. А затем сращивать. А потом ломать еще раз.

Не-смотрительница вздохнула:

— Любовь моя… Что за последний довод королей?

— Двигай к окну.

— Не могу. И не хочу.

— Зато я могу, — сообщил я, попытавшись встать. — Пожалуйста, можно…

Рука энтропа впечатала меня обратно в кресло.

— Пересядь к окну, любовь моя, — повторил он с улыбкой, в которой не было ничего от улыбки.

Выдержав молчание, достойное пыточной камеры, молодая женщина перебралась на дальнее кресло.

— Ты тоже двигайся, малой.

Меня просить дважды не пришлось.

Энтроп сел рядом, приподнял манжету. Минотавр рассказывал, что для решения матриц энтропы Эс-Эйта использовали по двое-трое часов, но у симбионта были одни, самые простые, с секундной стрелкой и крохотным глазком хронографа. Я не хотел знать, насколько везения в нашей встрече было больше, чем расчетов.

— Меня зовут Влад. — Он одернул рукав. — Не очень рад знакомству, если честно.

— Взаимно, — согласился я.

Он пригладил полосы шарфа на груди.

— Я зову ее Шарлоттой. Знаешь, пирог есть такой? С печеными яблоками, на савоярди. Конечно, тирамису намного изысканнее, и даже панна котта… Но машери сказала, это похоже на клички для мальтезе…

— Для бишон фризе, дорогой.

— Да хоть для мартышки, родная.

Влад подпер пальцем висок и неожиданно перешел к делу:

— Ваши синтропные цацки… Она их сожрала.

— Знаю. Теперь их микробиом убивает ваш микробиом.

— Внутри машери — да. Но раз ты из местных, то понимаешь: это работает не по принципу антибиотика. Синтропы убивают нас не так, как мы убиваем людей. Сначала вы делаете нас крайне, я бы даже сказал эпидемиологически, неприятными для окружающих. Технически мы убиваем себя сами, за компанию.

Конечно, я знал. По словам Минотавра, это чуть ли не единственная причина, почему в древности синтропы держали при себе энтропов — в качестве оружия. Не вилами же расправляться с неугодными. Не топорами. Оставалось лишь порадоваться, что внутри меня, как и внутри всех, чье существование разделено с контрфункциями, атра-каотики-суммы было намного меньше, чем у полноценных функций, в которых Дедал был авторизован. Так что я не делал Влада сильно опаснее для людей, чем он уже был.

Чего не сказать об искрах.

— Если она умрет… вы нарушите параграф четыре-точка-восемь. Энтропам и синтропам запрещено убивать людей.

Симбионт сощурил глаз.

— Готовый фарш не прокрутить обратно, верно. Однако повторю: пока это в моих силах, я не позволю ей умереть. Но не по доброте душевной, ясное дело.

— То есть… мы торгуемся?

Он приподнял бровь.

— По телефону ты не казался таким сообразительным.

Я и сейчас не был таковым. По правде, до меня только дошло, зачем энтроп вытащил меня сюда. И почему, блин, меня, а не любого другого, кто не слажал бы еще в самом начале, поведясь на телефонные угрозы.

Что ж. Похоже, Влад все-таки умел считать вероятности. Это была хорошая новость, просто не для меня.

— Послушайте… — медленно начал я, — как бы вы ни пытались меня использовать, я ничего не решаю. Вот вообще ничего. Я даже, чем ужинать, не выбираю. Если вы хотите меня шантажировать или предложить что-то в обмен на что-то, даже если я соглашусь, там… ну, дома мое слово не будет иметь вес. Вы ничего от них не получите. А мне только запретят гулять после шести. Понимаете? Меня никто не воспринимает всерьез. И вам не стоит. Единственный человек, кто мог послушать меня… после чего остальные послушали бы его, сейчас находится в коме. Из-за вас. И я…

И он.

Я замолчал, подумав: искры. Подумав: если Шарлотта будет у нас, мы сможем выполнить условие госпожи-старшего-председателя. Сказать, что искры под контролем (технически). Подтвердить договоренности с Обержином (или что там ей нужно). Тогда Эс-Эйт начнет обещанное лечение. Тогда Минотавр проснется. А там уж, проснувшись, пусть разбирается сам: кому нужна искра, почему все снова повторяется. Сейчас имела значение только его жизнь. Ради этого мы с Ариадной скрыли и поездку к Нимау, и вторую искру, и амальгаму. Я — так точно.

— О да, — многозначительно протянул Влад. — Люблю сообразительных.

Я покосился, пытаясь оценить свои шансы. Что знал он. Что не знал я.

— Кто помогал вам ночью? — спросил наконец.

— Никто, — ответил энтроп.

Я повел головой.

— Не может быть. Кто-то должен был открывать вам двери.

Влад пожал плечами.

— Машери открывала. Мы все время были вдвоем. Признаю, в какой-то момент и я счел это сомнительным, но с улицы самый закрытый клуб в городе выглядит как бывший доходный дом. В таких постоянно ждут скорую и дезинфекторов. Так что…

В ушах гудело скоростное движение поезда. Гудело: это не могло быть правдой.

— Это плохо, малой? — полюбопытствовал энтроп.

— Это невозможно, — признался я.

Я повернулся к не-смотрительнице. Привалившись к окну, она улыбалась с безмятежностью, прячущей физическую боль, но и моральное превосходство тоже. Если Влад не врал и Шарлотта сама провела их к Минотавру… да кто она такая, черт возьми?! Только лабиринт решал, кому и куда открывать двери. И хоть никто до конца не понимал, как именно это работало, правило было фундаментальным. Без него лабиринт назывался бы как-то еще.

— Раз ты так уверен, что нас кто-то впустил, — меж тем продолжил энтроп с неприятно растущим довольством, — полагаю, у вас тоже детективное шоу?

Я развернулся и бездумно повторил:

— Тоже?

Влад не сводил с меня плотоядного, полного пугающей нежности глаза. У него определенно были планы на этот цугцванг.

— Нам нужны искры, — собрался с силами я. — Что нужно вам?

Энтроп уселся поудобнее. Сделал вид, что задумался.

— Хм… хочу… Чего же я… О! Хочу, чтобы ты и твоя большая синтропная семья забыли о крохотной роли какого-то там симбионта в вашем междусобойчике… Или что там у вас происходит.

Я догадывался, что услышу примерно это, а потому напомнил:

— Вы заразили Минотавра дрезденской чумой. Он чуть не умер.

— Фуу, опять активный залог. — Влад скривился. — Человеческая жизнь бесценна. Так на военном трибунале решили, когда утомились менять ценники. Это машери предала мою безграничную веру в ее необремененную интеллектом красоту, разрушив нашу любовь попыткой моего убийства. В такие моменты с некоторыми из нас случается то, что случается. И быстро заканчивается, если ты понимаешь. Хорошо, что зараза к заразе не липнет: у меня еще есть шанс недосмотреть за любимой возле бассейна с акулами. А вот вашему главному… Да. Не повезло.

Меня аж передернуло, как легко он это сказал. Опоздал на встречу. Умер в муках. Такого рода невезение.

— А Ян Обержин?

— А что с ним?

— Он умер. При вскрытии обнаружили атра-каотику. Говорят, в пределах дружественной нормы, но Эс-Эйт может это не подтвердить.

— Ого… Видать, какой-то энтроп посидел в его роскошном саннстране минут десять. Белая кожа, даешь.

Я моргнул.

— Вы… вы только что признались?

— В чем? — Влад удивился так искренне, что ни разу нет. — У этого Обержина было больное сердце. Об этом сейчас весь интернет. Как о смерти его супружницы. И этих, пропавших… детях? Песиках? Какая цепочка трагических совпадений.

Он придвинулся. Я отодвинулся, чувствуя, как стремительно у меня развивается клаустрофобия меж двух кресел с таким соседями.

— Послушай, малой. Не хочу нагнетать… хотя чего это — конечно хочу, — но машери осталось немного. Кое-где я перегнул. Цацки дошлифуют остальное. Пока мне удается латать пробоины — плоть от плоти как-никак. Но перещелкнуть может в любой момент. Тогда мне придется выйти из нее, ну, знаешь… параграф четыре-точка-восемь. Тогда она мгновенно развалится на куски. С одной стороны, это решило бы ваши проблемы с нашим дерзким ограблением спустя буквально одно вскрытие. С другой… Между нами. Я тоже считаю, что машери провернула все не для себя. Уж слишком у нее… альтернативные интересы, чтобы подстроить такое славное стечение обстоятельств. Кто-то тайно благословил наш союз и рассказал ей, как им пользоваться, и, по-хорошему, вам бы узнать кто и зачем. До того, как ее смерть обрубит все концы. Я прав?

Вопрос был риторическим. Влад прекрасно знал, что прав. Поэтому я и мотнул головой:

— Понятия не имею, — и добавил, расшатывая его невозмутимость: — Почему бы нам просто не сдать вас в Эс-Эйт, а, если она умрет, обвинить в нарушении соглашений? А заодно и в том, что вы рассказываете всем подряд о своей дрезденской чуме, а потом вас используют как оружие.

Влад снова сощурился, но с куда меньшей благосклонностью. Теперь он как будто рассматривал меня в микроскоп.

— И как ты меня сдашь? Если я выйду на следующей остановке?

— Ну… я знаю ваше имя. И как вы выглядите.

— О-о-о… и как же я буду выглядеть завтра?

Я осознал вопрос и мысленно чертыхнулся. Модусы, конечно. Они были отдельными наборами генов, а не только ментальной прошивкой, и чаще всего каждого нового себя энтроп упаковывал в отдельную внешность. В Эс-Эйте было принято перекидываться в «родственников», чтобы не тревожить людей долгожительством, но сохранить регалии и связи. С симбионтами дело обстояло иначе. Летальность долгосрочных связей с ними требовала частого чередования… всего. Минотавр говорил, они используют модусы как наживки. Разводят из них целый арсенал.