Она хотела сказать что-то еще, но осеклась, глядя мне за спину. Я обернулся. В зал вылетел Влад. Шаг у него был пружинистый и злой, распущенный шарф полоскался по воздуху. Симбионт пронесся мимо музыкального автомата и вдруг резко, не меняя выражения лица, застыл. Я успел метнуть тревожный взгляд на Шарлотту, плывшую следом, прежде чем его роскошные замшевые ботинки — не иначе из шкуры новорожденных оленят — отрисовали по паркету скользящий разворот. Обернувшись, Влад уставился на джукбокс.
— Что он делает? — пробормотал я.
— Ставит музыку, — сказала Ариадна. — Они ее любят.
И Влад, подойдя к автомату, на самом деле защелкал кнопками. Внутри ретроскорлупки засветилось, зашуршало вполне по-современному. Через пару секунд из колонок под потолком хлынула бодрая джазовая мелодия.
— Миленько тут! — Влад плюхнулся рядом с Ариадной.
Его движения вновь сделались вальяжными и сытыми, как в поезде.
— Что-то не получилось? — спросил я.
— А. — Энтроп бросил на стол свой априкот. — Вопрос времени.
— У нас его нет, — сказала Ариадна.
Влад поддернул рукав, сверился с часами:
— Миллионы тысяч миллисекунд, снежка. Ты не умеешь ими пользоваться.
Шарлотта села рядом со мной и потянулась за водкой. Грязи на ее лице стало меньше. Синяки они приглушили чем-то купленным походя в косметическом. Это был максимум, на который я уговорил Влада, и то — под убийственно невпечатленным взглядом Ариадны.
— До сих пор не могу поверить, что у вас есть своя Ариадна, — заговорщически придвинулся ко мне энтроп через стол, — но она никак не связана с Дедалом и его лабиринтной темой.
— Это распространенное имя, — ответил я, по правде так не считая. — Как у дочери Цветаевой.
Влад хмыкнул, приподнявшись, рявкнул в сторону бара:
— Гарсон! Еще пять минут и я начну убивать! Серьезно! Либо ты, либо шницель! — Нам же задушевно сообщил: — Я впрягся устроить вам встречу с госпожой-великой, и все будет. Но, может, для повышения моей мотивации вы поясните, в чем замес? Что за цацки такие? Кто фермер, кто индюшка?
Я посмотрел на Ариадну.
— Не знаю, — ответила она.
— О-о-о, — умилился Влад. — Многообещающе.
Я вспомнил, что, стоя перед Нимау, она сказала то же самое. Но все это уже происходило. Наши разговоры наверняка повторяли предыдущие. Кто-то был на моем месте, задавал те же вопросы, а ответ на них оставался неизменным и вчера, и восемь лет назад. Я знал, что он лежит там: за северно-ледовитым океаном и сном в долгие месяцы, за кучей бессмысленных смертей. Оставалось только подобрать правильный вопрос, как это вышло с амальгамой.
— А Стефан… знал?
Я был слишком аккуратен с его именем. Влад это почуял, подобрался:
— Кто такой Стефан? — Мы промолчали. — Твой бывший? Хотя, судя по лицам… — Энтроп ухмыльнулся, покосившись на меня: — Похоже, твой.
Я не выдержал:
— Иди на хрен.
— Михаэль, — окликнула Ариадна. — Дело не в том, что именно я не знаю предикат. Его никто из нас не знает. Вот почему все повторяется. Никто не понимает, что и когда предотвращать.
— Но Эс-Эйт… — попытался возразить я.
— Даже после официального заявлении о вине и самоубийстве Пройсса у Эс-Эйта не удалось ничего выяснить. Хольд стал Минотавром только через две недели после смерти Эрнста. К тому времени команду первой «Эгиды» раскидали по бессрочным отпускам, а записи уничтожили. Никому в лабиринте не известен предикат искр, из-за которого все повторяется.
Я протяжно вздохнул. Да, предположим, такое случалось. Предикаты терялись. Мифы забывались. Синтропы, стоявшие у истоков эпох, погибали. Но тогда и их атрибуты становились антиквариатом из самых дальних залов, посещаемых лишь Дедалом. Как в Эс-Эйте могли знать, что́ они брали в пользование, а лабиринт, что́ отдавал им — нет?
— В конце концов… — продолжил я с нервным оптимизмом. — Знают же предикат те, кто пытается ее украсть. И не от госпожи-старшего-председателя, верно? Зачем-то искра им нужна?
— Они тоже не знают.
— Что? — переспросил я, и дело было не в громкой музыке.
— С большой долей вероятности, — повысила голос Ариадна, решив иначе. — Они тоже не знают, какой у искры предикат. Они просто хотят того же.
А я говорил, подчеркнуто напомнил Минотавр. Чтобы использовать атрибут…
Замолчи, мрачно отмахнулся я.
Но если ты хочешь то, ради чего он создан…
— …то можешь даже не знать, что используешь атрибут.
Я мученически протер лицо.
— Дело не только в этом, — продолжила Ариадна. — Чтобы изъявиться, искре необходимо условие. Как с мечом в камне.
— Да… его надо вытащить.
— Встретив созвучную волю, искра вторит ей, но условие не выполняется. Это приводит к зацикленному сопряжению воль.
У официанта, прогремевшего тарелками над нами, был странный пирсинг в носу и однозначный интерес к Шарлотте. Это сказывалось на скорости рук. Нарвемся, с тоской подумал я, следя за их томными переглядываниями. Не пройдет и пары дней, как кому-то хватит смелости заговорить с ней или, не дай бог, попытаться спасти, и тогда я узнаю развязку истории с окровавленной туфлей за диваном.
— Поправьте меня, если я неверно понял ход беседы, увлекшись ее философичностью, — продолжил Влад, когда официант ушел. — Но мы здесь потому, что какой-то невротизированный господин не знает, чего он хочет, а искра хочет того же? И теперь они, сцепившись хотелками, наводят шухер, потому что он не может понять, а она — исполнить?
Ариадна поглядела на Шарлотту. Бутылка водки как раз опрокинулась толстым донышком вверх.
— Ой, да ладно вам. — Симбионт подобрал вилку. — Она все равно умрет. Пусть слушает.
— Атрибуты, предикаты… — Шарлотта ощупала ссадину на губе. — Похоже на дискретную математику…
— Нет, вы это слышали?! — воскликнул Влад. — Почти поверил!
Я вздохнул, вернулся взглядом к Ариадне.
— Если грубо, все так, — молвила она.
— И для вас это — сезонная забава?
— Это не забава.
— Да-да, умирают люди, все понятно. Но кто-то всегда развлекается — как я, например.
— Это ненадолго.
Влад красноречиво скрипнул вилкой мимо шницеля.
Чуть ранее, уверив нас в своей платежеспособности, он заказал себе четверть меню, и теперь наш стол ломился как новогодний. С немалым усилием я выцепил собственные тарелки с теплым салатом и огромной телячьей котлетой, которую миндальные хлопья и томатный соус преобразили в изысканное блюдо с названием на три строки.
— О, — пробормотал я, оглядев стол. — Официант забыл одну вилку.
Влад застыл, не донеся до рта свою.
— Пойду схожу. — Я попытался встать, но он предостерегающе вскинул руку.
— Остановись.
Влад перевел взгляд на Шарлотту. Стежок его вкрадчивой усмешки распустился до плотоядной гримасы мухоловки.
— Любовь моя, — проворковал энтроп.
Над тарелками проплыла его благожелательная ладонь. Шарлотта потянулась навстречу, и Влад звучно хлестнул ее по руке.
— Острые предметы, может, и разнообразят нашу личную жизнь, но не завершат ее. Верни.
— Милый, я не…
— Верни немедленно. Не хочу, чтобы мои новые друзья думали, что мне нравится причинять тебе боль.
Шарлотта опала обиженным выдохом, а воспряла ленивым смешком.
— Ничего личного, — бросила мне, запуская руку под юбку.
И я, по глупости проследив за ней взглядом, увидел полуобнаженное загорелое бедро. Еще бельевую резинку, отороченную кружевом — из-под нее торчала вилка зубцами наружу. Но главное все же бедро. Оно действительно было как у танцовщицы.
Шарлотта одернула юбку и молча вернула вилку на стол.
— Теперь ты сходишь за другой.
— Но я наступила на стекло, — запричитала она. — Ты, вообще, заметил?
— Кровь тебя красит, родная.
— Эй… послушайте… — попытался вмешаться я.
— Встала и пошла.
— Нет.
— Мне и так нормально, в принципе…
— Сам сходи. Это твои друзья.
— Да я тоже могу…
Ариадна резко встала. Мы разом подняли головы.
— Я принесу, — обронила она и вышла из-за стола.
Я рассеянно поглядел в удаляющуюся спину. Мой шарф оттенял ее похоронный черный до стильно-классического. До тепло-мягко-черного — как безветренная майская ночь.
— Со снежкой не будет никаких сюрпризов? — тихо уточнил Влад. — Таких в гроб не кладут — вся земля на кладбище промерзнет…
— Прости, но это не твое дело.
Энтроп пожал плечами.
— Ты только сообщи, когда станет моим. Чтоб я успел подготовиться, лады?
Я не знал, какие его могли ждать сюрпризы, но все равно кивнул. Ариадна была единственной, на кого энтроп глядел не сильно утруждаясь улыбкой.
— Я пожил достаточно, чтобы знать, как выглядит кома, — продолжил он, и я невольно напрягся. — Но все же недостаточно, чтобы понимать, как человек с пульсом тридцать два ходит за столовыми приборами. Хм… — Влад ткнул шницель в бок, задумчиво поковырял панировку. — Какой же воспаленный разум придумал жарить в масле сухари…
Ариадна положила вилку у моей руки. Я знал, что она нас слышала, но с той же вероятностью среагировала бы на грохот пронесшейся фуры. Человек, которого мы с Владом обсуждали, был ей неинтереснее столовых приборов.