— Если сунусь глубже, она может не дотянуть до утра!

— А у тебя есть решение, для которого ей нужно дотянуть до утра?!

Влад клацнул зубами и замолчал. Под унитазом валялась разодранная пачка обезболивающего. Я схватил ее, посмотрел название и взвыл от злости:

— Колоть такое надо! Или ты только в коматозниках разбираешься?!

Энтроп резко выпрямился и отвернулся. Я швырнул таблетки ему вслед. Шарлотта снова зашлась кашлем. Глядя на это, я возвращался туда, куда не хотел. Менялись лишь декорации. Лишь возраст. Лишь цвет убитых постелью волос.

— Трус… — услышал я не шепот даже, а клокочущую в ее горле вибрацию. — Какой же ты трус, дорогой…

Слух у Влада был тонкий. Он дернул плечом и сказал:

— Да.

Голова Шарлотты ударилась об ободок. Я едва успел подхватить ее и с ужасом ощутить, как тело, потяжелев втрижды, размякло — будто бы это было уже всё.

— Да, — повторил Влад, разворачиваясь. — У меня есть решение, для которого ей нужно дожить до утра.

Он глядел, заслоняя свет, без тени улыбки и человечности. Воздух дымился от влажности. В раковине грохотал кипяток.

— Конечно, я слукавлю, если скажу, что меня вообще никто не контролирует, — продолжил энтроп уже в комнате, выправляя ворот пальто. — Не в том смысле, чтобы я никого не заражал. А на тот случай, если как раз это снова и понадобится. Война — всегда так непредсказуемо, согласны? Короче, мой достопочтенный ментор послала меня вчера по нашему общему делу — в основном падать вам в ноги. Но есть вещь, которую ее обязали делать вне зависимости от планов на вечер и личного отношения к моим подвигам. А делать ее для меня или для машери — решим в дороге. Мы быстро.

Я сидел на кровати, укутавшись в плед. Реальность последних пятнадцати минут требовала серьезной верификации.

— А если ты не вернешься? — спросила Ариадна.

— Это все упростит, правда? — хмыкнул энтроп. — В конце концов, оставляя ее с вами, я рискую куда сильнее. Вдруг у вас и правда есть знакомый хирург.

Симбионт перевел на меня взгляд и ласково улыбнулся.

— Я тебя недооценивал, — сказал он тоном «Влад-это-запомнил». — Славно.

И они с Ариадной исчезли в неосвещенной прихожей.

Шарлотта спала в своей постели. Ее умытое, размягченное сном лицо казалось почти безмятежным даже с синяками. Влад снова обезболивал ее, но милосердие его обходилось ей намного дороже, чем месть.

Когда Ариадна вернулась, я сказал:

— Если она умрет, мы не узнаем, кто стоит за ней.

— Мы спасем Минотавра. — Ариадна села рядом. — Я думала, для тебя это важнее всего.

— Важнее, разумеется, но… — Я выдохнул. — Не знаю. Наверное, я хочу понять, ради чего человек готов терпеть столько боли.

— Кого, — откликнулась Ариадна. — Думаю, ради кого.

Я посмотрел на нее, по сути, впервые с пробуждения — и вспомнил, что было до. Это не мои эмоции, напомнил я себе, отгоняя стрекот океана. Не мое прошлое. Не моя темнота, тянущаяся к приоткрытой двери. Но.

Я взял Ариадну за руку. Просто так. Без благопристойного предлога, что нашелся бы еще позавчера. Господи, подумал я. Какие худые незнакомые руки. Приставив ноготь к ее большому пальцу, я надавил — сначала едва, потом сильнее; прочертил ногтем вниз и почти сразу ощутил шершавую ниточку жара на собственной коже.

— Что ты делаешь? — спросила Ариадна, глядя на место, которое я только что поцарапал.

И я, не отпуская, признался:

— Ищу, где болит.

Глава 8

Падение дома Обержинов

Если рядом с Владом я все же забывал, что он не человек — потому что в веселых садистов среди людей поверить было несложно, — то при взгляде на женщину, вошедшую следом за ним, меня окатило почти откровением: это не человек.

— Малой, — кивнул Влад, и я поспешно встал с кровати. — Снежка. — Ариадна держалась поодаль, у окна. — Позвольте представить: Эдлена Скрижальских. Директор по корпоративным и правовым отношениям научно-технологической компании «Палладиум Эс-Эйт».

Рядом с ним стояла высокая женщина в жемчужно-сером пальто, рукава которого с локтя переходили в широкую мантию. У нее было короткое платиновое каре, залаченное до свойств мрамора, и обостренный неудовольствием взгляд. Он проходил сквозь предметы, как лезвие, — холодный, металлический, ощутимо физический, — но особенно тяжелел, соскальзывая в пусто́ты между ними. Для энтропов Эс-Эйта пустот не существовало.

Взгляд-лезвие остановился у изголовья не-моей кровати.

— Еще и пассионария? — расслышал я.

Улыбаясь, симбионт пояснил нам:

— Мы так между собой называем моих клиентов.

— Мы так много кого называем, — уже громче сказала Эдлена Скрижальских, и голос ее оказался низким, с твердым резким выговором. — Ровно как господин Дедал.

Пройдя мимо, почти сквозь меня, она села рядом с Шарлоттой. Я опустился на свою кровать, не сводя с энтропа взгляда. Если бы я не знал, как рассчитывались и собирались модусы, — если бы я вообще ничего не знал о природе этих двоих, — то подумал бы, что они с Владом приходятся друг другу дальними родственниками. В них обоих угасало что-то общее из прошлого века.

— Ты почти убил ее, — поморщилась Эдлена Скрижальских, коснувшись лба Шарлотты.

— Да, — безмятежно откликнулся Влад. — Чуток просчитался.

— Не рисуйся. Ты вообще не считал.

Энтроп стянула перчатки и сложила на коленях. Я заметил темно-красные, как гранатовые зернышки, ногти и три тонких цепочки с одинаковыми циферблатами. Следом за перчатками на колени лег продолговатый, вытянутый из внутреннего кармана пальто футляр — будто бы для очков, с замком в виде кнопки.

— Следующую партию выдадут только в феврале. Если продолжишь в том же темпе, последнего укола не хватит…

— Хватит, — не переставал улыбаться симбионт. — Когда все закончится, я буду самой тихой чумной мышкой в городе, обещаю.

В футляре лежал шприц. У него был стеклянный корпус, спусковой крючок и заполненная темной жидкостью капсула. Это все, что я успел разглядеть, прежде чем энтроп отвернулась и откинула покрывало. Я услышал шорох, за ним щелчок. На простыне вздрогнуло тело.

— Это дезатрамицин? — спросил я.

Энтроп молча вернула в футляр пустой шприц. Влад хмыкнул.

— Дезатрамицин — популизм, малой. Настоящее лекарство никогда не окажется на рынке. То, что лечит людей, убивает нас, а значит, речь о биологическом оружии. Потому-то мой достопочтенный ментор и почтил нас своим высокобюджетным присутствием. Несмотря на то, что Эдлена априори получает лекарство по мою дрезденско-чумную душу, я все равно должен унизительно клянчить каждый шприц, а она — топать в недры Эс-Эйта, за десяток защищенных дверей, куда проходку бдит лично госпожа-великая. А ведь всего парочку таких шприцев, да в знающие руки…

— Влад, — отдернула его энтроп. — Я запрещаю тебе говорить об этом.

Я так и не понял, подчинился ли Влад или успел сказать то, что хотел. Он только добавил:

— Вашего главного будут лечить тем же.

И замолчал.

Шарлотта тихо, сонно вздохнула. Энтроп укрыла ее и, подобрав перчатки, поднялась.

— Одного укола не хватит, чтобы спасти ее. Микробиом синтропа еще сильнее притушит эффект. Однако его будет достаточно, чтобы остановить размножение атра-каотики Влада внутри организма, при условии, что та перестанет поступать извне. Когда симбиоз иссякнет, ей понадобится медицинская помощь. В части органов он уже заместил исходные ткани.

— Сколько это в днях? — спросила Ариадна.

Эдлена Скрижальских посмотрела на симбионта. Тот молчал, и все молчало. Мы с Ариадной. Дороги за окном. Стылая осенняя ночь. Затем я догадался: энтроп считает. Затем я понял: Влад тоже считал.

— Двое суток, — наконец сказала Эдлена Скрижальских и направилась к выходу из комнаты. — Плюс-минус шесть часов. Если ты снова не полезешь внутрь.

— Какие могут быть сомнения? — Влад отступил, пропуская ее. — Полезу, конечно.

Энтроп задержалась на пороге.

— Правильно. Потому что если твой живой щит умрет или ты потеряешь контроль над тем, что внутри нее, то останешься единственным козлом отпущения. Ты знаешь, чем это чревато — когда издержки от таких, как ты, превышают пользу.

— Если бы каждый раз, когда я слышал забавную арифметику про издержки и пользу…

— Это не нотация. Мне небезразлично, что с тобой будет.

Но Влад улыбался. До самых резцов.

— Правда? А то вчера, когда я пришел за помощью, мне показалось, что перед тобой стояли более важные задачи. Например, как попасть в наблюдательный совет на место Яна Обержина. Которое, наверное, еще даже не остыло — в отличие от тела Яна Обержина. И тела жены Яна Обержина. И даже детей Яна Обержина.

Эдлена Скрижальских смяла перчатки.

— Дети не мертвы. Они исчезли.

— Значит, ты по-прежнему хищник, а не падальщик?

И ее взглядом стало возможно заколачивать гробы.

Они снова замолчали, глядя друг на друга, как шахматисты на пустую доску в финале решающей партии. Очевидно, пустой он была только для зрителей.

— Не смей, — понизила голос Эдлена Скрижальских.

— Я молчу, — ответил Влад.