— Все это уже происходило, — нехотя продолжил он. — Вот к чему она сказала то, что сказала. В схожих обстоятельствах, но разным составом люди говорили одно и то же: ооо, кто-то умер, ооо, вы перевозили искру, ту самую, ооо… — Минотавр закатил глаза. — Рядом с ней всегда кто-нибудь умирает. Я был на твоем месте. Ариадна была. И Олья. И даже Сте…

Он умолк.

— Искра убивает людей? — спросил я и тут же пожалел об этом: его обострившимся взглядом можно было гравировать эпитафии. Одну из них Минотавр озвучил сразу.

— Миш, твою мать, — не эту ее часть. — Люди убивают людей.

Где-то снаружи, в затопленных дорогах, изнывали сирены скорой помощи.

— Тогда что с ней не так?

— Не так… — Минотавр потер глаза. — Все с искрой так. И с нами все так. Просто иногда так на так порождает сложности. Но и они только кажутся таковыми.

— Прости… не совсем понимаю…

— А я и не объясняю. Но, помнишь, мы как-то обсуждали, что люди не знают, чего хотят на самом деле? Лет двести назад. До того, как ты свинтил от меня к Мару.

— Угу, — неопределенно отозвался я, потому что не двести, а шесть. — Пламенная речь о полуфабрикатах эволюции.

Минотавр недоуменно вскинул бровь.

— Я и такое говорил? Как ты меня терпел?

— Молча, в основном.

Я почти улыбнулся. Он отвел взгляд. Мы всегда будем помнить то время по-разному.

— Мм, в общем… Я хотел сказать, что никто лишний раз не сунется в океан собственной души, потому что боится встреч с глубоководными тварями, разжиревшими на маминых манипуляциях и папиной нелюбви. Потому что рефлексия — это ад. А ад — место человеческое. Для обержинового работодателя, как и для вашего жизнедержателя бессознательное изжило себя на прошлом витке эволюции. У одних — букет личностей на одно тело; что-то не нравится в текущей, выкидывай, делай следующую. У других — армия тел на одну личность, хотя я не уверен, что Дедала в принципе можно назвать личностью. И какой бы снисходительный энтропы с синтропами ни делали вид, глядя на братьев своих меньших, через пару веков они прикрутят двигатель к своим высоткам и улетят колонизировать космос. А на прощание сделают планете одолжение — подорвут оба полюса, чтобы смыть к чертям наш вид.

— Да-да, — заметил я в сторону. — В прошлый раз все начиналось именно так. Вот же совпадение…

Минотавр фыркнул, но беззлобно:

— Совпадений не бывает. Есть только оптимизация системы перестановками функций.

— О! Это я точно уже слышал.

— Да у тебя вечер дежа антандю.

Он снова поднялся. Бесцельно прошелся вдоль стола.

— Я хочу сказать, они нам не союзники. Да, конечно, мир думает и ими, и нами. Но если через тысячи лет эволюция перестанет быть такой сукой, перейдя с естественного на рациональный отбор, как сама того хочет, больше всего от этого выиграют люди. Только эс-эйтовцы вмешались в нашу историю не для того, чтобы ускорить переход. Они по-прежнему злы и не собираются нас прощать. Какую бы межвидовую утопию ни имитировали в «Палладиум Эс-Эйт», у людей нет никого, кроме людей, друг друга и… — Минотавр замолк, отвернулся к окну: — Ай, ладно. Неважно. Есть куда более насущные вопросы. Ариадна, верно?

Я не стал возражать. Хоть и хотел. Это была годами отработанная схема.

— Ничего страшного, что Дедал реавторизируется, пока массив не закончен. Если тебе удалось расшевелить что-нибудь, живое подтянется к живому. Остальное — до следующего раза. Главное, пока она спит, ты снова будешь свежим и бодрым. С недельку ты мне нужен таким. На завтра в Эс-Эйте у нас запланирована встреча с одной дамочкой. Мертвые не знакомы с тайм-менеджментом, так что живые разгребают за них, однако она выделила нам двадцать минут позднего завтрака, между старыми делами и новыми обязательствами. Мерит Кречет… Предполагаю, ее назначат преемником Обержина по ряду особых проектов. Тем ироничнее, что он тут ни при чем.

— Это насчет катализатора? — дошло до меня наконец.

Минотавр усмехнулся:

— Мы разрабатывали его на базе обержиновских лабораторий. Долгая история. Но там и без него полно отличных спецов. Кречет — живое доказательство того, что можно быть превосходным ученым, не ловя инфаркт за инфарктом. Представь себе, она помнит времена, когда в городе не было пробок. Это потому, что в ее молодости курьерские дроны не мешали летать на зонтике.

Я растерянно поглядел на больную руку. После Куницы она пульсировала теплом, как от кружки горячего кофе.

— Катализатор бесполезен, пока у нас с Ариадной один физиологический фон, — я сжал пальцы, — мой.

— Верно. Она не получит ни капли, а ты сляжешь с перегревом. В лучшем случае, на сутки у Мару. В худшем — я всю жизнь буду таскать апельсины в элитнейшую дурку.

— Но чтобы вскрыть ее физиологический фон, нужно активировать как можно больше сигнатур.

— Катализатором — который нельзя использовать без физиологического фона.

Усмехнувшись, Минотавр обернулся:

— И правда. Как в древние-добрые.

Про катализатор он заговорил год назад, после четвертой перезагрузки. То есть реавторизации Дедала — так это называлось по-правильному, но я всю жизнь понимал Минотавра через слово, приходилось додумывать. Не могу сказать, что к тому времени у нас не было успехов. Ариадна сама передвигалась, все осознавала и запоминала, ей даже подняли старые права (а у меня после уничижительных замечаний на эту тему иссякли последние отмазки от автошколы). Но в анализах все оставалось прежним. Восстанавливались знания и навыки и то, что я мог бы назвать привычками, если бы знал Ариадну до, но физиологически процесс не сдвинулся ни на показатель. Разум возвращался. Тело оставалось в коме. Тогда Минотавр сказал: нужен рывок. Мару сказал: нужно поспать. Я ничего не сказал, пытаясь понять, как работать быстрее.

— Прости, — не выдержал я.

Минотавр вздрогнул:

— Ты чего?

Самым трудным в моей части работы было не зацикливаться на ее бесполезности. Принять как данность, что, насколько бы тщательно я ни запитывал еженощно сигнатуры Ариадны от своих, в конце придет Дедал и все снесет. Снова. Неважно, сколько времени занимал весь массив: полгода, как в первый раз, или два-три месяца, как сейчас, — главным было то, какая часть массива переживала Дедала. Штуки. Крохотные горсточки. Это беспокоило Минотавра все сильнее.

— Ты отлично справляешься, — сказал он. — Дедал дал Ариадне второй шанс, а ты третий. Да, процесс не быстрый, как хотелось, но с каждой реавторизацией мы получаем все больше активных сигнатур. Может, пройдет еще год или пять, но я уверен: однажды Дедал снова все разрушит, а Ариадна не заснет. Даже со всеми оговорками, вы — дубль-функция, а не какая-то там жалкая сумма. Плевать, что говорят. Два больше двух.

— А что говорят?

— Что-то говорят.

От этих дежа антандю у меня внутри все обрастало ссадинами.

Зазвонил его априкот. Минотавр отключил звук и перевернул экраном в стол.

— Утром, в семь, ее ждет Мару. С Кречет встречаемся в десять. Приходи к девяти, а лучше без пятнадцати или даже в восемь тридцать — из-за туристов в субботу там хрен припаркуешься. А, и кофе в каком-нибудь термосе прихвати. На обратном пути я бахну туда виски, так что твои необкатанные права тоже лишними не будут.

Он допил и, брякнув истончившимся льдом, указал на дверь:

— И да. Не говори с Ариадной об искре.

Я вздохнул, но больше ни о чем не спрашивал. Есть вещи, к которым привыкаешь единожды и на всю жизнь. К его тяжелому нраву. К безусловной, во многом пророческой правоте.

Лишь у двери я, наконец, почувствовал, как сильно, до одури голоден.

— Ты не скучаешь по тайне? — вдруг раздалось за спиной. — По тьме?

Я замер. Ладонь стыла от позолоченной ручки.

— По тьме, — повторил Минотавр, — потому что рядом с ней ярче свет?

Шесть — восемь лет назад я ответил бы не размышляя. Он посмеялся бы над сосредоточенным, но беспомощным выражением моего лица. Но ни тогда, ни вчера Минотавр не спросил бы того, что я услышал сегодня:

— В этом расколдованном, обладающем разумом мире, где наши жизни — лишь секунды его самопознания, ребенок… ты не скучаешь по богу?

Я обернулся. За антикварным столом, под скосом промышленно-коричневого неба стоял очень усталый человек. Он не выбирал царства и не способен был править, но все же делал это — ради нас.

— Поспи, — тихо попросил я. — Хотя бы чуть-чуть. А то, когда ты заводишь такие разговоры… я волнуюсь.

Минотавр усмехнулся. Он верно понял мой ответ.

— Разумеется, Миш. Спокойной ночи.

Он знал, что я знал: не поспит. У мальчика, который когда-то шутил о волках, было мало друзей и много сверхурочной работы.