И потом, Меридит говорит, что отпускать их (Ильзу с Эдуардом, а не лошадей) в путь с почтенным семейством как-то надежнее. Меньше глупостей наделают, если будут под присмотром. Я ей сказал, что нехорошо так думать о ближних своих. Ведь когда мы были в их возрасте, то шастали где хотели без всякого присмотра и никаких глупостей не делали.

«Это мы-то глупостей не делали?!» — фыркнула на меня Меридит и чего только не припомнила! И как лазили во вражеский лагерь, чтобы стащить с вертела окорок, и как подрались с аполидийскими легионерами, и как я провалился в колодец, и еще много такого, о чем в присутствии кое-кого из рода сильфов стоило бы помалкивать. Да и Ильзе с Эдуардом лишние подробности нашей боевой юности ни к чему, тем более перед дальней дорогой.

Уж не знаю, как мы теперь станем обходиться без ильзиных разносолов? Придется опять ходить в трактир, а там у них вечно рыба несвежая… Как же быстро, однако, привыкаешь к хорошему! Воину это ни к чему.

Кстати, наша гортензия наконец-то зацвела! Я надеялся, что цветки будут розовые или голубые, но они оказались зеленовато-белыми, невзрачными. Не знаю, это сорт такой или ей света не хватает? У нас комната с окнами на север, я нарочно выбирал, чтобы солнце не попадало. Зря Энка гортензию завела, надо было папоротник, ему много света не требуется. Интересно, можно ли изменить комнатный папоротник так, чтобы он цвел и отворял клады? И что произойдет в момент цветения — будут в комнате, как в лесу, всякие страсти твориться или нет?

У Макса есть цветок — глоксиния — вот это красота! Ирина говорит, он родом из Южной Америки… Если в нашем мире тоже есть другие континенты, наверное, и там растет что-нибудь замечательное.

А два дня спустя Ильза с Эдуардом отправились в дорогу. Путешествие вышло тоскливым до зевоты. Переезжающее семейство было весьма состоятельным, если не сказать богатым. Перевозило весь скарб, от мебели и посуды до запасов зерна и клеток с домашней скотиной. Телеги ломились от добра, сытые хозяйские лошади плелись степенно и нерасторопно, обоз растянулся шагов на сто.

Эдуард изнывал от скуки, бесился не хуже сильфиды.

— Ползем, как сонные мухи! Тоска зеленая! Хоть бы разбойники напали, что ли!

— Тише ты! — одергивала его Ильза. — Хозяева услышат! Или донесет кто. — Она кивала на соседей-охранников. — Скажут еще, накликали!

Но принц не желал внимать голосу разума.

— Эти лошади будто вчера ходить научились! Пешком и то быстрее!

— А ты попробуй пешком, — придумала Ильза. — Если и вправду получится быстрее, возьмем и уйдем вперед. Задатка нам не дали, мы нанимателям ничем не обязаны.

Принц послушал совет и… смирился. Потому что от телеги все-таки отстал. К тому же хозяева боялись нападения и обоз не останавливался на ночлег. Лошадей поили зельем, восстанавливающим силы, возниц-людей сменяли кудиане, способные видеть во тьме, так что процессия двигалась вперед день и ночь. И уже на четвертые сутки вступила в Конвелл.

Кстати, опасались хозяева не напрасно, без битвы не обошлось. Нападение было организовано по классической разбойничьей схеме: бревно поперек дороги, засада в кустах бузины. Да не на тех напали! Лесным братьям пришлось довольно скоро убедиться, что богатая добыча им не по зубам. Численное соотношение противников было примерно один к двум, но что стоят два селянина с дубинкой против наемника с мечом? Даже Ильза не сочла противника серьезным и во время сражения не визжала (и то сказать, неловко при чужих-то), даже обрадовалась развлечению, впрочем, недолгому.

Враг с позором бежал в чащу. А Эдуарду достался трофей — кожаный мешочек, полный золотых монет. Принц срезал его с пояса одного из разбойников, того самого, который, будучи еще живым, целился проломить ему голову дубиной.

А ночью один из охранников попытался отобрать законную добычу. Напал на сонного, зажал рот ладонью и замахнулся ножом. Но Эдуард оказался проворнее. Вывернулся, оттолкнул нападавшего и что было силы, почти наугад двинул кулаком. Попал точно в лицо, даже костяшки в кровь разбил о вражьи зубы. Негодяй с тихим вскриком свалился с телеги, и больше его никто не видел: не то погиб под колесами, не то сбежал. Окружающие этот инцидент даже не заметили.

Больше дорожных развлечений не было. Ильза досадовала — ей ведь тоже хотелось добыть свой трофей. Увы, на сей раз удача не улыбнулась бойцу Оллесдоттер.

Конвелл оказался городом красивым и большим — раза в полтора крупнее Уэллендорфа. Народ в нем так и кишел, попробуй разыщи в этой толпе никому не знакомого пришлого эльфа. Только когда Эдуард сообразил, что искать нужно не самого Аолена, а его знаменитого наставника, дело сдвинулось с мертвой точки. Но все равно на поиски ушел целый день.

Аолен встретил нежданных гостей радостно. В Конвелле он успел заскучать и уже подумывал о возвращении. Тем более что хваленый лекарь оказался вовсе не так хорош, как гласила народная молва. А кое в чем его деятельность и вовсе попахивала шарлатанством.

Появление Эдуарда с Ильзой стало для Аолена последним толчком. Теперь у него появился повод — пришли друзья, зовут домой. Значит, надо собираться. Собственно, сами сборы были недолгими. Пожитков у Аолена почти не имелось: несколько книг, несколько тетрадей да обычный походный набор. С чем пришел он в Конвелл, с тем и возвращался — эльфы не любят обрастать вещами.

Но ему еще предстояло неприятное объяснение с мэтром Лаварссоном, тот терпеть не мог, когда ученики уходили вот так внезапно. Почему? Да потому, что на самом деле он был даже худшим лекарем, чем представлялось Аолену. Спору нет, теорию целительной магии он знал превосходно. Вот только применить ее как следует не мог, поскольку собственных магических сил у него было меньше, чем у иной деревенской бабки. Зато при нем постоянно находились ученики, да не один, а четверо-пятеро, не меньше. Причем новичков он не брал, предпочитал только тех, кто, вроде Аолена, уже достиг определенных высот и желал совершенствоваться. Вот они-то — разумеется, под чутким руководством мастера! — и пользовали его пациентов, слетавшихся на известное имя, будто осы на мед. Они, ученики, сами того не подозревая, создавали славу целителю Лаварссону. Понятно, что он ох как не любил с ними расставаться!

Эльф всего этого не знал, но помнил тот скандал, что великий целитель закатил при уходе молодого лекаря Стефана Прона, специализирующегося на чирьях, лишаях и прочих кожных хворях. Аолен рассчитывал на худшее. К счастью, ожидания его не оправдались. С ним мастер простился относительно спокойно — время было мирным, острой нужды в лекаре, виртуозно излечивающем боевые травмы, у жителей Конвелла не возникало.

Такое равнодушие к его персоне даже немного задело Аолена: он ведь не знал, в чем кроется его причина, и решил, что Лаварссон считает его совсем негодным и неспособным. Обидно!

…Пока эльф улаживал свои дела, Ильза отправилась с инспекцией к Бандароху Августусу. Его долго искать не пришлось. Аолен знал, где именно поселился многострадальный отец семейства, но по-эльфийски честно признался: сам он там не был ни разу.

— Вот и надейся на тебя! — рассердилась Ильза и поспешила в указанном направлении. Она тоже ожидала худшего: боялась увидеть запущенных, завшивленных и голодных младенцев или, не дайте боги, услышать весть об их преждевременной кончине.

Напрасно она так плохо думала о Бандарохе Августусе. Магистр оказался неплохим отцом. Пока нерадивая мать гуляла по Южным землям с благородной целью добывания денег (пришлось-таки ей наступить на горло собственной гордости и податься в наемники), ученый муж неплохо справлялся с тяжелыми родительскими обязанностями. Маркс, Энгельс и Ильич были толстыми, ухоженными и довольно развитыми для своего возраста — чувствовалась отцовская забота.

— Молодец! — не скупилась на похвалы Ильза. — Мы-то думали, Бандарох Августус совершенно ни на что не годен, а ты вон как хорошо за детьми ходишь! Впору в няньки наниматься!

— Этого не хватало! — страдальчески вздыхал Бандарох. — Своих втрое больше, чем нужно. Едва управляюсь. Не помню, когда высыпался последний раз!

Ильза прониклась сочувствием к его нелегкой доле и развела бурную деятельность по наведению порядка в бандароховом жилище. Каким бы примерным папашей тот ни был, а все-таки женской руки в его доме явно не хватало. С точки зрения аккуратной девушки из Лотта, обстановка его не выдерживала никакой критики. Пол был покрыт таким слоем пыли, что на нем оставались отпечатки следов. По периметру громоздились косые пирамиды книг и рукописей, увенчанные скомканными детскими тряпками. Кровать самого ученого уместнее было бы назвать словом «логово». Ну а дети копошились в огромной, распиленной поперек бочке, на куче подушек. «Чтобы не расползались», — пояснил отец немного смущенно.

Эдуарду и Аолену пришлось провести в Конвелле лишних трое суток, прежде чем девушка переделала все, что запланировала, включая генеральную уборку, грандиозную стирку и приготовление пищи «чтобы им хотя бы на полмесяца хватило».

Все то время, пока она наводила свои порядки, Бандарох сидел на табурете, поджав тощие ножки, обхватив колени руками, и вид у него был совершенно потерянный. Он напоминал зверька, спасающегося на крошечном островке посреди бушующих вод весеннего разлива. Но Ильзу страдания магистра не смущали. Она действовала «во благо малюток» и была вполне довольна собой…

Весь обратный путь друзья проделали пешком, хотя теперь они могли бы позволить себе нанять лошадь с повозкой. Но Эдуарду так хотелось доставить домой свой трофей — отбитый у разбойника кошель — в целости и сохранности, что ни Ильза, ни Аолен не решились настаивать. Тем более погода стояла «отвратительная» (по меркам Хельги) — майское солнце припекало, будто летом, ночи были уже теплыми, дождя не намечалось. Отчего бы не прогуляться?

В первую же ночь на них, под покровом тьмы, напали трое. Одного Аолен пристрелил, второму Эдуард отхватил голову мечом, третьему удалось уйти живым, потому что Ильза зазевалась.

На следующую ночь нападение повторилось. Теперь разбойников было пятеро — ушли двое.

— Не знал, что леса Конвелла столь опасны! — удивлялся Аолен. — Можно подумать, мы не в Срединных землях, а где-нибудь в предгорьях Безрудных!

Третья ночь выдалась спокойной, благо их пустил в свой дом староста одного из больших придорожных сел. Зато на четвертую — сразу две атаки! Одна около полуночи, другая — перед рассветом. Сомнений больше не оставалось — все нападения не случайны. Путников определенно кто-то преследовал!

— Кому это надо?! — гадал Эдуард. — Чем мы им помешали? У нас и взять-то толком нечего!

— Кроме твоего трофейного кошеля, — напомнила Ильза. — Его раз уже хотели отнять.

Но принц только отмахнулся.

— Не смеши! Столько мороки ради одного-единственного кошеля?! За него и одной жизни жалко, а они уже с десяток положили. Овчинка выделки не стоит!

Но, как показало время, Ильза была не так уж далека от истины.

Оставшиеся три ночи прошли мирно лишь потому, что друзья решили не рисковать и каждый раз просились на постой. Аолен был очень недоволен. Его стесняло общество людей, грубых, неотесанных селян. Ему претили запахи их жилищ — местные жители по-братски делили кров с курами и молодняком домашней скотины. Его раздражал раскатистый храп мужиков, попискивание детей и ворчливое перешептывание боггартов. С каким удовольствием эльф оставался бы под открытым небом! Как любил он эти теплые майские ночи, легкие дуновения ветерка, пахнущего черемухой и молодой зеленью, странные крики ночных птиц, танцы маленьких фей при луне, сладкие предрассветные росы… Но не воевать же ради этого каждую ночь с разбойниками! Приходилось молча стоически переносить неудобства, даже спутники не догадывались о муках эльфа. Сами они, как истинные люди, в любом случае предпочитали ночевку под крышей. Для Ильзы такая обстановка была знакомой с детства, да и Эдуард за последние годы успел расстаться со своими высокородными привычками и не видел для себя большой разницы между королевским дворцом и избой землепашца. Тепло, сухо, безопасно — и на том спасибо! Чего еще можно желать?

А на восьмую ночь путники были уже дома, спали в кроватях. Правда, на шесть персон их было всего три — зато свои, не чужие… И без клопов!

…Но прежде им пришлось выдержать еще одну схватку, последнюю и самую серьезную. Дело было уже на подходе к городу. На сей раз разбойники набросились при свете дня, видно, решили использовать последний шанс. Их было восемь — все люди, да не селяне с топорами, как прежде, а опытные бойцы, в их действиях чувствовался профессионализм. Но не было слаженности. Пожалуй, только это и спасло путников. У Аолена — он единственный был в состоянии анализировать обстановку — сложилось впечатление, что нападавшие едва знакомы друг с другом. Каждый был сам за себя, не заботился о безопасности товарищей, не приходил на выручку.

Сражение вышло долгим — Ильза устала, будто на тренировке в школе. «Чего вы к нам привязались? Что вам нужно?!» — хотелось закричать ей, но девушка молчала, чтобы не сбилось дыхание. Она убила двоих: упитанного бородатого мужика проткнула мечом насквозь, а молодому парню-северянину, отдаленно смахивавшему на Улафа, братца Хельги, без всякой жалости вспорола брюхо (правда, потом ее чуть не стошнило). Стольких же уложил Эдуард. Аолен справился с троими. А один — сбежал!

— Как заговоренный! — бесился принц. Он был абсолютно уверен, что каждый раз уходит один и тот же грабитель, причем самый главный.

— Не выследил бы, где мы живем, — забеспокоилась Ильза. — А то станет нас и в Уэллендорфе донимать!

Но слежки они вроде бы не заметили…

23 мая, четверг.

У нас сегодня радость — Эдуард с Ильзой вернулись и Аолена с собой привели!

Всю дорогу их кто-то преследовал, нападал — еле отбились! С чего бы это? За Эдуардовым трофеем, что ли, охотились?

Бывший мой ученик принес отличный трофей, целый кошель золотых! Очень кстати — за год мы, как всегда, поиздержались. Меридит всю его добычу сразу забрала, она у нас вроде казначея. Как заведутся у кого деньги — сдаем ей, а потом берем, кому сколько надо на личные нужды. Очень удобно! Однажды заниматься финансами захотела Энка, но из этого ничего не вышло. Слишком уж ответственно она подходила к делу — у нее даже на чернила было не выпросить!

Эдуард ходит довольный и важный, он впервые принес такую большую прибыль самостоятельно, не залезая в казну своего родителя. Вообще он становится очень неплохим воином, но я должен признать, что моей заслуги в том нет. Я был совершенно негодным наставником. А школа Белых Щитов ему явно идет на пользу. Надо будет уговорить его туда вернуться. Разумеется, позже, сейчас у нас другие планы…

Сегодня я решил не заводить разговор о путешествии и даже не стал спрашивать мнение Аолена. Завтра, в спокойной обстановке, все решим…

Ах, напрасно рассчитывал Хельги на «спокойную обстановку»!

24 мая, пятница.

Нет, у меня просто нету слов!!! Эта сволочь… В смысле, сегодня у нас было заседание Ученого Совета…

Тьфу! Не могу писать, пальцы дрожат, как у новобранца после первого боя. Вечером допишу! А сейчас пойду в самый паршивый кабак в городе! Будем надеяться, там на меня нападет кто-нибудь пьяный — я его убью, и мне станет легче…

…Никого вроде бы не убил, но успокоился. Иной раз очень полезно как следует подраться. Чтобы от души, без всяких правил, приемов и хитростей — бить как попало, и все! Вот только под глазом у меня теперь такое, что на публике лучше не показываться. Если Аолен не сможет вылечить, даже не знаю, как завтра пойду на кафедру. После того, что было сегодня!

А было заседание Ученого Совета. Расширенное, ассистентов тоже пригласили. Сперва речь шла о всякой ерунде: об экзаменах, об организации летней практики — все как обычно. Я почти не слушал, потому что хотел спать. Я вообще постоянно хочу спать. Чтобы успевать на семинары, приходится вставать в полдевятого — это же чистое безумие! Когда-нибудь я умру от недосыпа, чует мое сердце! Хотя считается, будто я бессмертный демон, но, по-моему, обольщаться на сей счет преждевременно.

Но это я отвлекся. Наверное, мое подсознание не желает вспоминать, что было дальше. А было вот что. Профессор Уайзер взял слово и… ох! Короче, он сказал, что меня надо немедленно ИСКЛЮЧИТЬ из университета!!!

Я так думаю, этот план зрел у него давно, но прежде меня защищал профессор Перегрин и Уайзер не решался связываться. А теперь он почувствовал волю — и чего только не наговорил! Якобы раз я — демон-убийца, то представляю угрозу для общества. И если проголодаюсь, могу пожрать всех студентов вместе с преподавательским составом, лаборантами, обслугой и дамами из учебной части!..

Он еще много чего говорил, я не в состоянии все повторять. Это было обидно, несправедливо и неожиданно. Меня обсуждали, будто я не магистр естественных наук, а какое-нибудь редкостное инфернальное чудовище! Кое-кто, главным образом с нашей кафедры, меня защищал, но маги и демонолги бессовестно рассказывали про демонов-убийц всякие ужасы, не имеющие ко мне ни малейшего отношения. Однако они преподносили их так, будто университет вкупе со всем Уэллендорфом доживает последние часы, если не будут приняты экстренные меры!

А я вынужден был слушать и молчать, потому что ассистенты на Ученом Совете права голоса не имеют. Профессор Донаван прижал меня к стулу рукой и шипел на ухо: «Только молчи, молчи, ради всех богов, иначе будет еще хуже!» — хотя обычно он обращается ко мне на «вы». А потом он сам не выдержал, встал и объявил, что ему надоело это безобразное судилище, нельзя обвинять существо в том, что оно еще не совершило, и если его, профессора Донавана, посмеют лишить перспективного ассистента, то он лично позаботится, чтобы демон-убийца поглотил всех участников сегодняшнего заседания, за редким исключением!

Такой аргумент их убедил. Все вдруг утратили интерес к моей персоне и заговорили о другом, но я уже не слушал, мне было уже не до отчетов и учебных планов. Наверное, у меня был плохой вид, потому что Донаван велел мне выйти, выпить воды и дожидаться его в лаборатории.

Ждать пришлось недолго, всего минут десять, заседание быстро закончилось. Пришел профессор, принялся меня утешать — надо признать, в тот момент я действительно нуждался в утешениях. А потом он сказал: «Этот средневековый мракобес Уайзер от вас так легко не отстанет. Чтобы не обострять и без того дурную ситуацию, будет лучше, если вы на время исчезнете из поля его зрения. Отправляйтесь-ка на свой промысел… Нет, лучше — в экспедицию, собирайте научный материал и не показывайтесь в Уэллендорфе хотя бы до зимы. С ректоратом и учебной частью я договорюсь сам».

Вот так! Нет худа без добра! Думал, придется упрашивать, уговаривать, чтобы отпустили, а дело вдруг разрешилось само собой. Но все равно обидно, обидно!

Не могу понять, чем я так помешал Уайзеру? Ведь он демонолог! Казалось бы, должен относиться к предмету своего изучения более лояльно. Взять, к примеру, естествоиспытателей. За нашими объектами часто приходится отправляться в дальние края, искать их, ловить — столько проблем! А тут — пожалуйста, под боком имеется живой демон, изучай в свое удовольствие! Зачем же надо его выживать?! И ведь я никогда не делал Уайзеру ничего плохого! Демонологию, конечно, учил не блестяще, но и не сказать, что хуже всех. Вел себя всегда корректно. Откуда такая неприязнь? Убейте боги, не возьму в толк! Неужели он сам верит в те страсти, что про меня говорит?