К счастью, до крайностей не дошло. Из-за спин поселян послышался приближающийся конский топот и ржание, а потом и звучный человеческий голос:

— Что за шум, смерды? Отчего непорядок? Так-то вы господина встречаете?!

Кольцо мгновенно разомкнулось, открывая дорогу. Мужики повалились на колени, носом в землю. Великолепнейший кавалер лет тридцати, сложения самого богатырского, в нестерпимо зеленом костюме прогарцевал мимо них верхом на горячем вороном жеребце, легко постегивая плетью по задранным задам своих подданных, и остановился перед «демонами». Еще несколько всадников, одетых поскромнее, осталось снаружи.

— Кто такие будете, господа? — учтиво осведомился кавалер. По каким-то одному ему ведомым признакам (скорее всего, по раскисшим вдрызг ботфортам нолькра) он сразу принял пришельцев за ровню.

— Демоны энто! — проскулил откуда-то неугомонный старикашка. — Из проклятых пустошей вышли, ведьму из петли вынули — как есть демоны! На погибель нам посланы.

— Цыц! — рявкнул кавалер и звонко щелкнул плетью о голенище. — Молчать, когда не спрашивают! — и потребовал: — Объяснитесь, господа! Что привело вас в земли моего графства?

Кьетт принял вольную позу.

— Ах, граф… простите, не знаю вашего благородного имени…

— Артуас ле Мозвик ле Сампа, граф Сонавриз, — отрекомендовался тот, приподняв зеленый берет с алым пером. А вы…

— Позвольте представиться, Кьетт-Энге-Дин-Троннер-Альна-Афауэр — и Стренна-и Герцерг ан Свеффер фор Краввер-латта Феенауэрхальт-Греммер-Игис-Маарен-Регг и так далее, к вашим услугам! — Берета у Кьетта не было, пришлось ограничиться невразумительным приветственным жестом.

— Ого! — присвистнул зеленый кавалер, впечатленный длинным перечнем. — Благородно! А спутник ваш…

— Степной Иван Васильевич. — Впервые ему было неловко произнести собственное имя, слишком уж короткое для этих мест.

— Это он, он ведьму вынул! — снова подал голос дед. — Я своими глазами видал.

— Верно? — спросил граф, но гнева в голосе его не было, скорее любопытство.

И тут Кьетт горько вздохнул.

— Ах, граф, это долгая и печальная история! В ранней молодости любезного моего друга кобыла зашибла копытом по темени. Он чудом выжил, но с тех пор изредка бывает не в себе. Вот и теперь принял повешенную за свою любимую, но, увы, покойную ныне жену. Я не успел его остановить…

— Действительно, печально, — молвил граф с состраданием и привычным жестом потер собственное темя.

А Иван мысленно поклялся, что кое-кого сам зашибет, как только представится возможность.

— …Выходит, людишки мои не без причины напали на вас?

— Ни в коем случае не отрицаем этого, граф. Разумеется, все их обвинения в демонизме — это сущий вздор, в чем вы сами имеете возможность убедиться. Но удавленница действительно встала, по недомыслию друга моего. Именно поэтому, чувствуя за собой вину, мы не посмели причинить ущерб вашей собственности и негодование свое обратили исключительно против палок и дубин, но не людей. — Кьетт шпарил как по писаному, невольно восхищая Ивана высокопарным слогом — сам бы он так не смог!

— Как благородно с вашей стороны, господа! — умилился Сонавриз, потому что сам в подобной ситуации с чужим «имуществом» деликатничать не стал бы — порубил, и вся недолга. Ну возместил бы потом ущерб хозяину — подумаешь! — А откуда же вы держите путь, господа, и далеко ли? Не будете ли любезны поведать, а то в наших глухих краях так редко происходит какое-либо движение.

— С великим удовольствием поведаем, — живо откликнулся Кьетт. — Тем паче эта история будет еще более печальной и совершенно удивительной! Но боюсь, она займет немало времени…

— Вот и прекрасно! — возликовал граф. — Так будьте же сегодня моими гостями! Эй, Свир! Лошадей господам, живо! Они едут с нами!

Названный Свиром тут же подвел двух богатых коней — откуда только взял? Иван невольно попятился — езда верхом в число его умений отнюдь не входила. Кьетт это понял сразу.

— Любезнейший граф, нам с другом будет вполне достаточно одной лошади. Видите ли, после того ужасного происшествия он так боится лошадей, что не может управлять ими самостоятельно. Мы поскачем вместе.

Граф кивнул Свиру. Лишнюю лошадь увели. На оставшуюся «друзья» кое-как взгромоздились, медленно двинулись в путь. Иван чувствовал себя опозоренным навеки.

— Да как же так, милостивец! — завизжал им вслед вредный дед. — Да ведь они, вороги, ведьму оживили! Лоскотухой теперича бегает!

Граф придержал коня, сверкнул черным глазом из-под густой брови:

— А потому что жечь надо ведьм, ежели вред чинят, а не вешать! Почему не пожгли вместе с домом?! Расплодили нежити в моих землях!

— Дык ведь как оно дело вышло, ваша светлость! — быстро-быстро затараторил упитанный мужичок в относительно чистом кафтане — не иначе, староста, или кто у них здесь за главного? — Оно ведь в доме-то ее не возьмешь, там у нее вся сила! Ну выждали мы, покуда за кореньями пойдет, в рощах придорожных подловили да в петлю…

— А тело почему огню не предали? — продолжал допрос граф. — Поленились, дармоеды, мерзавцы?!

— Дык ведь дождик пошел, ваша светлость! — чуть не плакал мужик. — Тучу из проклятых земель пригнало — боязно! Ну мы и помыслили: повисит день-другой, ничего не станет с ей — кому она нужна? А там ужо мы все как надо сделаем! А оно вона как повернулось… Не вели казнить…

— А, ладно, не велю! — неожиданно легко согласился Сонавриз. — Пшел прочь, надоел! Но теперь ежели защекочет кого — с жалобами не ходите! Сами управляйтесь!

— Управимся, ваша светлость, управимся, — робко закивали мужики, потянулись по домам.

А небольшая благородная процессия продолжила движение. Во главе ее скакал граф, следом, на одной кобыле, как неразлучные друзья-Аяксы, — Кьетт с Иваном. Несколько приближенных слуг замыкали шествие. Конские копыта с чавканьем месили грязь.

— Ты чего ему про меня наплел?! — бесился Иван страшным шепотом. — Какая жена?! Какая кобыла?! Припадочным выставил! Убить тебя мало!

— Это называется «ложь во спасение», — веселился Кьетт. — Ну что ты злишься? Сработало ведь? А победителей не судят…

Глава 4

которая учит: в гостях хорошо, а в гостях у графа — еще лучше, это первое. А второе: торговцам, особенно из породы гималов, доверять нельзя

Дорога верхом, Ивану на радость, оказалась недолгой. От непривычного способа передвижения у него быстро заболело то место, где спина теряет свое благородное название. Страдалец принялся ерзать, моститься, но лучше не становилось.

— Что ты возишься? Править мешаешь! — рассердился Кьетт. Путь шел неширокой горной тропой, требовалось соблюдать осторожность.

— Да! Тебе-то хорошо! Ты в седле сидишь! — прошипел Иван.

Нолькр противно хихикнул.

— Хочешь, поменяемся?

Пожалуй, Иван имел бы глупость согласиться, но тут впереди замаячила громада графского замка, и стало поздно что-либо менять.

Переправившись по откидному мосту через устрашающе глубокий ров и миновав красивые ворота с башенками, всадники спешились на просторной площади перед массивным графским замком, прилепившимся задней стеной к отвесной скале так плотно, будто вырастал из нее. Хоть и имел он изрядную высоту, но из-за широких пропорций своих, да еще в сравнении с гигантской скалой, казался приземистым и кургузым и на Ивана, уважавшего эффектную готику, особого впечатления не произвел. Зато Кьетт кивнул одобрительно — отличное сооружение для защиты от драконов! О том, что оные крылатые хищники были в этих краях нередки, наглядно свидетельствовали вертикальные черные подпалины на сером камне стен — будто кто-то закоптил их гигантской свечой. Иван, по незнанию, принял их за следы давнего пожара, зато Кьетт сразу смекнул: здесь пахнет дракониной!

И не просчитался! Была и драконина, и кабанятина, и перепела на вертеле, и кровяные колбасы, и еще очень много всего, что составляло, по определению графа, «скромный дружеский ужин». Дымились котлы, мельтешили слуги, лилось рекой кислое вино, такое слабенькое, что требовалось пить его литрами, чтобы захмелеть. Что, собственно, и делал граф и гостям наливал щедрой рукой. Иван пил покорно — куда деваться, не обижать же гостеприимного хозяина? Кьетт тоже пил, но предварительно что-то шептал в кружку, и тогда от нее начинало разить уксусом. К счастью, манипуляции его замечал только Иван и помалкивал, решив: все-таки чужой мир, пусть хоть один из них двоих останется трезвым.

Но хоть и был Кьетт практически трезв, в какой-то момент вдруг взял да и выложил графу всю правду о постигшем их несчастье и о том, что этому несчастью предшествовало. «Непорядочно обманывать того, кто отнесся к тебе с таким добром», — объяснил он позже.

В широкой душе графа Сонавриза эта история породила целую бурю чувств, от глубокого сострадания до неподдельного восторга. Никогда прежде не доводилось ему ужинать вместе с выходцами из иных миров, а теперь — такая удача — довелось, и за это тоже надо было выпить!

Все последующее из памяти Ивана ушло начисто. Когда он открыл глаза, на дворе было далеко за полдень, тусклое солнце заглядывало в стрельчатое окно опочивальни, рядом сидел Кьетт и злился.

— Ну наконец-то! — прошипел он, заметив, что спутник его пытается разлепить заплывшие веки. — Сколько можно разлеживаться? Вот задрых — не растолкаешь! Мы что, спать будем или пути к спасению искать?

Ответить ему Иван смог не сразу, равно как и понять, где именно они находятся. Только вытащив свою тушку из грязной, зато шелковой, с балдахином, постели, кое-как доковыляв до окна и бросив удивленный взгляд на чудесный вид, открывшийся из него, он сообразил, что к чему, и сказал «ой!».

— Именно что «ой»! — проворчал Кьетт. — Какого лешего было столько пить вчера?

— Так наливали, — пожал плечами Иван, он все вспомнил. — Слушай… ты не узнавал, где у них тут уборная?

— Под кроватью у тебя, — мрачно хмыкнул нолькр, указывая пальцем на крупный фаянсовый сосуд. — А сливать полагается прямо в окно.

Иван опрометью бросился во двор. Кьетт поскакал следом:

— Стой! Куда ты! Не туда! Заблудишься! Иди за мной, я все тут уже изучил, пока ты дрых.

Внизу (к счастью для Ивана, уже на обратном пути) их встретил хозяин. На его широком, немного простоватом для дворянина лице вчерашняя попойка не оставила ни следа, граф был весел, бодр и обуреваем жаждой действия.

— На рынок скакать поздно уже, — начал он без всякой преамбулы, из чего Иван заключил, что этот разговор — лишь продолжение начатого ранее, в его отсутствие. — Торговцы все разошлись уже. Я так думаю, чтоб не скучать, поскачем на нежить охотиться?! Перебить бы ее, чтоб в зиму голодная по округе не шастала. А повезет, так и лоскотуху вашу загоним.

— Ой! — вырвалось у Кьетта невольно. — Не надо ее загонять! Жалко!

Лицо графа расплылось в понимающей улыбке.

— A-а! Так вы с ней поладили?! А что, баба, она и есть баба, как ни обзови… Ладно, пусть живет, коли так. Зовите ее сюда, посмотрим, что за красотка!

— Зови! — Кьетт подтолкнул Ивана в бок. — Она тебя любит!

— Да как же я до нее доорусь? — опешил тот. — Она в роще у деревни осталась! Это ж километров десять!

Кьетт негодующе покрутил головой:

— Сам ты деревня! Не надо орать, зови обычным голосом: любимая, приди. Она и явится.

— Ну любимая, приди! — не без раздражения бросил Иван.

Явилась. Грязная, полуголая, счастливая. Хотела броситься Ивану на шею, уж и руки простерла для объятий, и губы вытянула трубочкой для поцелуя и вдруг застыла как вкопанная, устремив восхищенный взор на графа. А потом замирающим от восторга голосом прошептала:

— Не люблю тебя больше! Вот… его люблю!

— А что, и люби! — неожиданно легко согласился граф. — Человек я холостой. Пруд у нас в хозяйстве имеется, прогуливаюсь я там частенько… Ежели кого из пьяной дворни защекочешь иной раз — тоже убыток невелик. Оставайся! — и обернулся к гостям. — Уступите девку?

— Уступим! — выпалил Иван. У него как камень с души свалился.

Но Кьетт почему-то почувствовал себя уязвленным. Сначала, правда, промолчал — ума хватило. Уже потом, наедине Ивану пожаловался.

— Вот ведь дрянь какая! Я думал, она с тобой, потому что ты ее спас. А она в один момент к графу переметнулась, неблагодарная!

— Переметнулась, и слава богу! — не стал скрывать радости Иван. А потом поделился своим наблюдением: — Знаешь, мне кажется, она себе жертву по габаритам выбирает. Смотри: из нас двоих предпочла меня — я тебя крупнее. А граф вообще амбал натуральный, где же бедной девушке устоять? Совет им да любовь.

В общем, охота отменилась сама собой. Гостей, по их просьбе, проводили в библиотеку замка, где, по словам графа, колдовских книг имелась «неисчислимая прорва». И книгочей специальный был приставлен, чтобы их читать (видно, остальные обитатели замка, включая хозяина, грамотностью не блистали). Сам же граф отправился показывать лоскотухе ее новое пристанище и в замок вернулся очень не скоро. А вернувшись, поведал историю несчастной Милы, которую, имея богатый опыт общения со своим народом, сумел из нее вытянуть.

…Хоть и была Мила потомственной ведьмой в девятом колене, однако ведовством владела из рук вон плохо. Но не хуже, чем дед Сызук (тот самый вредный старикашка) — колдовал. В общем, они друг друга стоили, и подгорцы давно уже поговаривали на сходах о том, что не грех бы пригласить в село нового, знающего чародея, да все денег жалели. Так и ходили с нуждами своими от колдуна к ведьме, от ведьмы к колдуну, бранили обоих на чем свет стоит, и не разобрать было, кто кому помог, и помог ли вообще. Главное, большего вреда не случалось от их колдовства, и на том спасибо.

Но на леший день вышло так, что одна половина жителей наняла Милу ходить вкруг околицы с хворостиной, отгоняя хвори от села, другая же половина позвала колдуна. Службу оба несли добросовестно, ходили от темна до темна, под кустами не отсиживались, заклинании твердили, как полагается…

Однако наутро селяне, накануне еще как один здоровые, проснулись с распухшими, поперек себя шире, мордами! Поветрие началось! Кто из двоих заклинателей маху дал (а может, и оба сразу) — о том наша история умалчивает. Но дед был хитрее и догадался первым обвинить Милу в злонамерении. И пошло с тех пор: скотина ли околела, баба ли не разродилась, нежить с пустошей кого задрала или другая беда приключилась — все ведьма виновата. Бей ведьму!.. Так и от конкурентки дедок избавился, и от себя подозрения отвел. Сама же Мила именем любимого клялась: может, и творила чего по недосмотру, но без умысла.

— …Я же так рассудил: если и дальше будут беды в Подгорном твориться, значит, колдун виноват, на костер его. А с каждого двора налог возьму втрое, повезу Милу к столичным колдунам, пусть из лоскотухи назад девку делают.

— А если она виновата была? — полюбопытствовал Иван.

— Тогда пусть лоскотухой свой век коротает, меньше будет вреда. А по мне, она и так и так хороша!

Вот уж верно говорят: любовь зла!

— …А в библиотеке-то мы что забыли? — ворчал Иван, нарезая круги по крутой винтовой лестнице, ведущей в одну из высоких боковых башен. Как и неказистый фасад, внутренность графского замка впечатления на него не произвела: грубые серые стены, бурые нештукатуреные потолки, местами давяще низкие, местами такие высокие, что казалось, где-то там, меж закопченных балок, должны прятаться вороньи гнезда, громоздкая кондовая мебель, будто не на людей, а на великанов каких-то рассчитанная. По молодости лет он не научился еще ценить благородную простоту древности и старым камням предпочитал евроремонт, а красоте необработанного дерева — лепнину с позолотой.

Библиотечная же башня не понравилась ему особенно, потому что окон в ней не предусмотрено было вовсе. Иначе нельзя, пояснил слуга-провожатый, «иначе дракон в окно дыхнет и разом все графское достояние, что предки веками копили, спалит».

— …Хочу уточнить способ вызова демона, — ответил на вопрос Ивана Кьетт, и голос его, отразившись от стен каменного мешка, загремел гулким эхом. — Мы с графом, пока ты дрых, договорились так: он проводит нас до столичного рынка, там мы закупим все нужное, вернемся в замок, демона вызовем и заставим растащить нас по домам. Но нужен точный список; твоим воспоминаниям я, уж прости, не доверяю.

Книга колдовская в библиотеке имелась, и даже искать не пришлось, книгочей свое обширное хозяйство знал наизусть. Только руку потянул и сразу добыл нужную — потрепанный гримуар в черном переплете. На нужной странице его открыл, зачитал нараспев, а Кьетт старательно законспектировал. Сам. Ивану он не доверял.

Местный способ вызова демонов от интернетовского заметно отличался сложностью своей. И заклинание было длиннее, и ингредиентов больше, в том числе глазная чешуя дракона, желчь покойника и пресловутая девственная кровь, да не простая на этот раз, а «порченая».

— Ерунда! — заявил граф. — На рынке этого добра возами! Завтра поутру и отправимся, а пока отужинать надо!

— Не надо! — За день они успели настолько освоиться в гостях, что обидеть хозяина отказом больше не боялись. Такой замечательной натурой обладал граф Сонавриз, что обидеть его можно было одним лишь способом: сказать, что есть на свете кони красивее и умнее его Ястреба. — Если мы отужинаем, как вчера, то завтра утром опять никуда не попадем!

Так и легли гости голодными — по мнению графа. Потому что разве может наесться человек (а хоть бы и не человек!) одним-единственным жареным гусем на двоих? А вина, считай, вообще не пили — кувшина не ушло! Эх, слабовата молодежь в иных мирах!

Поутру они держали путь в Зиассу, столицу королевства Семозийского. На этот раз Иван попросил отдельную лошадь, сославшись на то, что надо же когда-то учиться. Граф посмотрел на него с большим уважением и велел привести с конюшни Девочку. Это была невысокая смирная кобылка гнедой масти. Граф держал ее исключительно ради того, чтобы обучать верховой езде малолетних племянников. Иван со скотинкой быстро поладил и, сделав несколько кругов по просторному замковому двору, заключил, что ничего сверхъестественного в верховой езде нет и не боги горшки обжигают.

Дорога до столицы заняла чуть меньше двух часов. Иван был очень доволен — скакать самостоятельно оказалось гораздо интереснее, чем вдвоем. Девочка была безукоризненно смирна, и Ивану порой казалось, что она гораздо лучше его понимает, что и как надо делать. Когда он путался с непривычки в поводьях, лошадка, вместо того чтобы выполнить неверную команду, останавливалась, поворачивала голову и глядела на горе-всадника с немой укоризной. Тогда приближался Кьетт, исправлял ситуацию, и путь продолжался.

После «приятного» знакомства с «красотами» подгорного села и системой «канализации» графского замка Иван подозревал, что и в столице будет не лучше. Ему доводилось читать описания средневековых городов собственного мира с их грязью, вонью и полным отсутствием представления о санитарии и гигиене. Нечто подобное он ожидал встретить в Зиассе, но ошибся. Городишко — назвать сорокатысячную столицу «городом» у Ивана не поворачивался язык — оказался на удивление чистым. В смысле не грязнее любого провинциального российского городка. Помои на улицу там, конечно, сплескивали — ну так это и у нас сплескивают, но именно помои, а не содержимое ночных ваз. Мусорных куч в поле зрения не наблюдалось, центральные улицы (целых четыре!) были вымощены аккуратно подогнанным булыжником, но даже на окраинах, где мостовая отсутствовала, каменистый горный субстрат не позволял дороге слишком уж раскиснуть. Свежий ветер с вершин гнал прочь все неприятные запахи, воздух был свеж, правда, сквозило на узких улочках, как в трубе, и ветер свистел в ушах.