А вот это была уже сущая наглость! Слишком сложные формулы имели магические клятвы, и слишком сурово карался клятвопреступник, чтобы подобными словами можно было разбрасываться из-за пустяков. И Йорген это прекрасно знал…

Или не знал?!

Глаза бакалавра нехорошо сверкнули из-под сведенных бровей, как у хищника, учуявшего поживу.

— Так-так! И какую же клятву ты хочешь от меня услышать, друг мой? — спросил он сладким голосом палача на допросе. — Уточни, пожалуйста, будь добр!

— Любую! — поспешно выпалил ланцтрегер, он уже понял, что загнал в угол самого себя. — Какая тебе больше нравится.

— Ладно, — усмехнулся наставник, — зайдем с другой стороны. Напомни-ка ты мне названия тридцати основных клятв, а я уж из них выберу. Ты ведь их учил к сегодняшнему экзамену, правда?

— Учил, а как же! — подтвердил Йорген с большим апломбом. — Но ты меня так расстроил икрой, что все мысли смешались. Однако, если ты настаиваешь… — Тут он сделал продолжительную паузу в робкой надежде, что Легивар вдруг проявит снисхождение типа «Нет-нет, не настаиваю вовсе, тебе показалось!».

— Настаиваю, настаиваю, — изуверски усмехнулся тот.

— Что ж, изволь. Клятва именем Первой Девы, клятва именем Второй Девы, клятва именем Третьей Девы…

— С Девами достаточно! — перебил бакалавр жестоко. — В том, что ты умеешь считать до девяти, я не сомневаюсь.

— А! Тогда клятва именем всех Дев Небесных…

— Оставь дев в покое, я сказал! Переходи к другой группе!

— Клятва на собственной крови, формула Адэнауэра, клятва надмогильная, формула Херц-Витгенросса, клятва на оружии, формула Тууллия… — забубнил студиозус довольно бодро, но очень скоро запнулся и перешел из обороны в наступление. — Слушай, ну что ты ко мне привязался с этими клятвами? Экзамен уже позади, балл выставлен, причем урезанный по твоей вине… К чему этот допрос?

— Ага! — вскричал Легивар с видом победителя. — А кто ругался, что я не мог про икру дома спросить? Вот я и спрашиваю тебя дома про клятвы! Может, на экзамене надо было?

— Не надо, — сдался ланцтрегер. — Лучше уж сейчас. Клятва честью, воинская, модификация… модификация… ах ты господи, ну как же его звали-то, паразита?! На «эф», точно помню, что на «эф»! Имя такое лошадиное, вроде твоего [Настоящее имя Легивара Черного — Генрих Пферд (от нем. Pferd — конь).]…

— Фон Хафер [От нем. Hafer — овес.] его звали, — снисходительно усмехнулся маг. — Ладно, не мучайся. Обед стынет.

На обед был кислый каббес из свиных ребрышек, турнепс с эстрагоном и маковая коврижка — Лизхен расстаралась для своих любимых квартирантов. И сама, как заведено, села с ними за стол, было очень по-семейному. «И чего они никак не поженятся?» — подумалось Йоргену с досадой (сам он бежал от брака, как от хаальской язвы, но от окружающих почему-то ждал решительности и расторопности в матримониальном вопросе). Обильная еда вдруг вызвала тоску в душе, остро захотелось перемен в жизни. Учение — экзамены, учение — экзамены, теплая постель, вкусная пища, домашняя идиллия… Разве таков удел воина?

— Знаешь что, — выдал он, заставив бедного Легивара поперхнуться от неожиданности, — пожалуй, брошу я эту вашу академию ко всем шторбам, вот что. Последний экзамен сдам и сразу брошу!

— С чего вдруг? — откашлявшись, просипел маг. — Тебе же нравилось вроде бы, и папаша твой тебя благословил… Неужели из-за жабьей икры?

— Ах, ну при чем тут икра! — отмахнулся Йорген, досадуя, что его тонкие душевные переживания приятель свел к какой-то земноводной ерунде. — Просто не вижу смысла. Ну выучусь я, стану образованным магом, а дальше что? Кончилась Тьма, боевые маги больше не нужны. Чем заниматься-то?

От таких слов Легивар Черный даже руками всплеснул по-бабьи, в манере своей любимой Лизхен.

— Ну и глуп же ты, милый мой! Неужели ты думаешь, что боевые маги востребованы лишь в темные времена?! По-твоему, десять лет назад их не существовало, так, что ли?

— Существовало их, существовало, — нарочно коверкая язык, признал ланцтрегер. — Но что делали они, чем добывали на жизнь — не представляю!

Тут он приврал, конечно. Все он прекрасно представлял, просто потянуло на полемику демагогического толка. А Легивар и рад был заглотить наживку, принялся растолковывать:

— Ну, во-первых, не забывай про войны. Агрессия у человека в крови. Если в наше время выход ей давала борьба с Тьмой и войны надолго прекратились, не надо думать, что так будет и впредь. Уж поверь, мир будет нарушен в самые ближайшие годы, и первым это сделает ваш же собственный король. Эренмарк неизбежно нападет на Гизельгеру…

— Не сделает, — перебив, возразил Йорген. — Не станет молодой король Видар на кого бы то ни было нападать. К добру ли, к худу ли это, но его жизненные интересы слишком далеки от государственных. Кроме балов, турниров и охоты на уток, для него вообще ничего не существует.

— Только на уток? — вставила слово Лизхен, дотоле в мужскую беседу не вникавшая. — Почему?

— Потому что всей остальной дичи он побаивается. По крайней мере, так говорят, — был ответ.

А Легивар продолжал развивать свою мысль:

— Не Видар, так кто-нибудь другой развяжет войну. Нифльхейм захочет отделиться от Эренмарка, Мораст двинется на север Хааллы, из-за Сенесс придет кто-нибудь уцелевший — не суть. Боевые маги не останутся без дела — вот что главное. Это печально, конечно, но такова наша жизнь. А потому хорошего мастера тайных боевых искусств с распростертыми объятиями примет любая корона. Тот же, чье сердце не лежит к военной службе, кто предпочитает быть хозяином самому себе, сможет добывать на жизнь ведьмачеством, как в старые времена.

Тут Йорген насторожился. О ведьмаках ему доводилось слышать краем уха, и то, что оно, ухо это, уловило, доверия как-то не внушало, но вызывало интерес.

— Друг мой, ведь ты умен не по годам, так растолкуй мне, пожалуйста. Не могу понять. Говорят, ведьмаками называли тех колду… — Легивар грозно сверкнул очами, и ланцтрегер поспешил исправиться, не дожидаясь, когда его стукнут ложкой. — Прости! Тех магов, что подряжались истреблять темных тварей по городам и весям. Это правда?

Бакалавр согласно кивнул.

— Но ведь до прихода большой Тьмы тварей было совсем мало, ведьмаков же… Да, судя по тому, что одна только наша академия выпускает полтора-два десятка мастеров в год, а есть и другие, не менее крупные школы, ведьмаков должно было иметься великое множество! Где же они находили столько добычи, чтобы дохода с нее хватало хотя бы на еду?

— Ну, во-первых, далеко не все выпускники вставали на стезю ведьмачества, хорошо, если два-три из каждого выпуска, а может, и того меньше. А потом не забывай, что расценки были совершенно иные.

— Какие? — живо заинтересовалась Лизхен. Как истиная уроженка Эдельмарка, она любила деньги и разговоры о них.

— Сейчас посмотрим, — обещал ее кавалер и удалился в свою комнату.

Вернулся он минуту спустя с потрепанной печатной книгой в руках. Заметил с неудовольствием:

— Ну сколь же дрянную бумагу выделывают Морастские мануфактуры! На глазах рассыпается! Так, где же оно было? Вот! Это, конечно, вымышленная повесть, но порядок величин, думаю, отражает, — заметил маг и зачитал нараспев: — «…И в землях фрисских, в окрестностях богатого города Лугра, истребил он ползучую гадину по имени гифта. Он бился отважно и получил за опасный труд свой из рук господина бургомистра серебряный талер с драконом в унцию весом, а от благодарных горожан — обильную снедь и кувшин южного вина в дорогу…»

— Что?! — От возмущения Йорген заорал в голос, испугав бедняжку Лизхен. — Фрисский талер за гифту?! Они что, рехнулись совсем?! С дуба рухнули?! — Лексикон младшего отцова оруженосца Бирке вновь пришелся благородному ланцтрегеру как нельзя кстати. — Да гифту даже сопливый новобранец способен взять, если не станет подходить с хвоста! И за такою безделицу — серебром?! Они бы еще придумали гольдгульденами за гримов расплачиваться!

— Что же ты кричишь? Потише! — урезонил его маг.

Но тот продолжал негодовать:

— Но как же мне не кричать? Ведь один фрисский талер равен пяти эренмаркским кронам! В одной только столице мы убивали каждую ночь по гифте, а то и больше. И если бы за каждую казна платила серебром, что бы от нее осталось, от казны?! А ведь кроме гифт есть еще шторбы, вервольфы, гайсты, да мало ли какая еще дрянь! По миру бы пошло королевство наше, Девами Небесными клянусь!

— Не богохульствуй! — одернул его старший товарищ. — Никто на вашу казну не покушается. Вообще не понимаю, почему это тебя так задевает…

— Потому и не понимаешь, что не привык жить нуждами гарнизона. А мне на довольствие всего личного состава выделялось по триста золотых крон в месяц, и как хочешь, так и выворачивайся. А уж про то, чтобы за каждую отдельную тварь платить, — и речи не шло! Безумие какое-то!.. Нет, я, конечно, помню времена, когда благородный металл ничего не стоил и за серебряную крону не купить было и сухой лепешки. Но это в самые худшие дни войны. А в мирное время, до прихода Тьмы, деньги были еще дороже, чем теперь! Откуда же такие цены? Эти твои ведьмаки — сущие кровопийцы, вот что я скажу. Хуже ростовщика Циффера наживаются на чужой беде. Хорошо, что они ныне не в чести. Не пойду в ведьмаки, хоть режь. У меня пока еще совесть есть.

Уж и не рад был Легивар, что затеял этот разговор. Каким-то странным, неожиданным боком он обернулся. Отважных ведьмаков прошлого, героев, достойных песен и легенд, кумиров всех юных магов, Йорген фон Раух ухитрился выставить едва ли не грабителями с большой дороги. Вот она — темная нифлунгская порода: что угодно наизнанку вывернут!

Глава 2,

в которой Йорген отправляется в пивную, но оказывается в личных апартаментах господина ректора, а потом пишет письмо родным

Ужели трезвого найдем
За скатертью студента?

А. С. Пушкин

Итак, в ведьмаки Йорген идти отказался. А в пивное заведение вечером пошел. Но не потому, что захотел выпить, а потому, что обещал встретиться с приятелями и отметить конец семестра.

Академия была не единственным учебным заведением богатой и процветающей Реонны. Имелся здесь и свой университет, в коем молодые люди Эдельмарка, соседней Фриссы и многих других земель изучали тривиум, квадривиум, юриспруденцию, медицинскую магию и богословие.

О, это был совсем иной народ, он не имел ничего общего с мрачными и суровыми личностями, постигавшими тайные науки в академических стенах. Школяры университета, даже те из них, что изучали богословие и метили в хейлиги, были парнями лихими и бесшабашными, дуэлянтами, повесами, гуляками и развратниками. Это об их разгульной и веселой жизни ходили байки в народе, и они делали все возможное, чтобы оправдать свою сомнительную репутацию. Они дрались меж собой и с горожанами. Они устраивали пирушки и упивались до положения риз. Они попрошайничали на улицах, но не смиренно, как подобает нищим, а распевая охальные песни. Они нарочно ходили к блудницам, ели рыбу и пили пиво в третий, постный, день недели, когда по закону божьему полагалось отказываться ото всех плотских утех. Они устраивали «праздники дураков»: рядились ночными чудовищами, толстыми бабами, динстами-евнухами и даже самими Девами Небесными и в таком непотребном виде толпой бегали по городу. Они сквернословили в храмах и приводили туда свиней либо ослов. Они творили еще много разных безобразий, мы не станем все называть, слишком длинным вышел бы перечень и увел бы нас от основного сюжета.

Беспокойный нрав школяров доставлял немало хлопот реоннским властям и простым обывателям. Но Йорген фон Раух с некоторыми из них сошелся (к великому неудовольствию Легивара Черного). Не то чтобы близко — так, приятельствовал. И не то чтобы сразу, а после того лишь, как сломал пару чужих носов, вывихнул несколько чужих челюстей и чуть не выбил чужой глаз (на самом деле он этого не хотел, они сами стали задираться, смеялись над его магическим хвостом). Но после короткой драки насмешники прониклись к нему уважением и, вопреки обыкновению, приняли в свою компанию.

Обычно же университетские школяры и студиозусы-маги друг друга не жаловали. Вражда эта (причины которой никто уже не помнил), по слухам, длилась не первую сотню лет, войдя в традицию и перерастая порой в настоящую войну. Побоища случались по ночам прямо на городских улицах. Число учеников академии даже в самые лучшие времена едва превышало полусотню, но на их стороне была магическая сила и боевая выучка. Школяры брали количеством — их-то насчитывалось раз в десять больше. В воздухе летали огненные шары, булыжники из развороченной мостовой, звенел металл, звенели выбитые окна, и кровь лилась из ран, обещавших превратиться со временем в эффектные шрамы, свидетельствующие о доблести их обладателей. В общем, молодежь развлекалась, а бедные реоннцы страдали.

Так было в прошлом. Тьма заставила утихнуть даже самых отчаянных забияк, и ночные уличные баталии были забыты на десятилетие. Обе стороны уже поговаривали о возрождении старой доброй традиции, но до дела пока не доходило, хотя отношения стараниями задиристых и острых на слово школяров накалялись с каждым годом. Вот почему общение с ними однокашники тоже ставили Йоргену в вину. Но он, как всегда, «плевал с высокой башни».

Хотя упреки Легивара ланцтрегера огорчали. Заметим, что тот осуждал друга вовсе не с позиций академического патриота, он считал себя выше «этих детских забав». Но дурная компания способна повредить даже самому зрелому и морально устойчивому человеку, а Йоргена он к таковым почему-то не причислял.

— Да не переживай ты за меня, я сам кому хочешь наврежу, — убеждал мага ланцтрегер.

— Уж в этом я не сомневаюсь, — ядовито ухмылялся Легивар. — Беда в том, что вред может быть взаимным.

Вот почему о цели своей вечерней прогулки Йорген Легивару сообщать не стал: зачем лишний раз огорчать того, кто по одному ему ведомой причине вообразил себя ответственным за благополучие твоей персоны? Лизхен он тоже ничего не сказал — она не догадается промолчать. Если честно, его и самого не очень-то влекло в шумную компанию — настроение с самого утра оставалось скверным. Беда в том, что выпивка предполагалась за счет эренмаркской казны, и Йорген не желал, чтобы его обвинили в скупости: обещал, дескать, угостить друзей-приятелей, а сам не явился. Пришлось идти.

Реонна была городом большим, богатым и довольно типичным для западных земель. Старинный замок с островерхими башнями, неприступными стенами и обезглавленными гайстами, громыхающими цепями по гулким каменным коридорам. Современные общественные здания в немного помпезном силонийском стиле, силонийскими же зодчими возведенные — а что, пусть все видят: можем себе позволить! Двух— и трехэтажные фахверковые особняки местной знати и богатых торговцев. Ремесленные кварталы с душными узкими улочками и рядами одинаковых домов: тут все должны быть равны, тут выделяться не положено по строгим цеховым правилам. Бедные, но на редкость опрятные городские окраины — кое-где даже мостовая уложена за счет казны, крошечные домишки выкрашены в приятный для глаз цвет, сточные канавы прорыты, и помои из окон никто не выливает — уже три года как запрещено особым указом. Ну и конечно же храмы, чтобы добрые люди молились своим богам.

Храмов в Реонне насчитывалось целых пять — не каждая столица может похвастаться такой богатой духовной жизнью! Правда, два из них были, строго говоря, не храмы, а капища старым, заслуженным богам: северному Одину, зачем-то именуемому здесь Воданом (Йорген бы, к примеру, обиделся, если бы его имя каждый стал перевирать на свой лад), и сугубо местному Нахтхирту, которому поклонялись только в Эдельмарке и нигде больше — может быть, его и не существовало вовсе. Йорген это очень подозревал с того самого дня, как принес ему в жертву целый говяжий окорок и бочонок темного пива, но коллоквиум все равно провалил. Потом он очень ругал себя: зачем было связываться с каким-то сомнительным типом, вместо того чтобы обратиться за помощью к Девам Небесным, как подобает любому праведному человеку? Его смутило то, что владычицы дивного Регендала, по слухам, не слишком-то жаловали колдовство, пусть даже красиво нареченное «магией». Нахтхирт вроде бы, наоборот, колдунам покровительствовал, это и решило вопрос в его пользу. Увы, решение оказалось ошибочным, и Йорген Ночного Пастуха уважать перестал. Но и к Девам Небесным так ни разу и не заглянул, хотя каждый день по пути в академию проходил мимо самого большого из их храмов. Просто привычки такой — молиться — не имел. Издержки северного воспитания, что поделаешь.

По рассказам местных жителей, храм упомянутый был не только велик, но и необыкновенно красив: стены его изнутри и снаружи покрывала искусная роспись, по карнизам шла затейливая лепнина, и сусального золота тоже было много — не поскупилась на пожертвования торговая гильдия. Однако Йоргену все это великолепие увидеть не пришлось: уже второй год здание стояло в густой паутине лесов, отнюдь его не красивших. Какую-то реконструкцию затеял новый хейлиг, присланный взамен прежнего, служившего здесь не один десяток лет, но выжившего из ума от старости. В здравии ума его преемнику злые языки тоже отказали, уж больно много пожертвований тот стал требовать с прихожан и порядки какие-то странные завел… Так было поначалу, однако со временем к нему привыкли, прониклись уважением и вроде бы даже полюбили. Во всяком случае, ехидный шепот за спиной прекратился совершенно. Все это Йорген постепенно узнавал от набожной Лизхен, хотя вопрос отнюдь не занимал ни его, ни Легивара Черного. Просто молодая вдова очень любила поболтать, но говорить умела лишь о самых простых вещах, составлявших ее скромную и незатейливую жизнь.

…Питейное заведение, в которое направлялся Йорген в тот вечерний час, располагалось на полпути к академии, как раз недалеко от храма, за поворотом. Оно носило чудно?е название «У старого гуся», так было написано над дверями. Для тех же горожан, что не владели грамотой, а также для заезжих иноземцев с красивого кованого крюка свисала плоская черная фигурка гуся, держащего в одном крыле пивную кружку. А чтобы ни у кого не возникло сомнений, что гусь именно старый, другим крылом он опирался на клюку.

На сильном ветру вывеска раскачивалась, цепи истошно скрипели, и казалось, будто сам гусь противно орет дребезжащим старческим голосом.

Но в тот вечер ветра не было совершенно, и назавтра штиль обещал сохраниться: скучным и блеклым был закат, разлившийся по небу, не было в нем тех зловещих, но притягательно-красивых багровых тонов, что предвещают бурную погоду.

…И вот, изучая состояние небес (потому что маршрут был знаком до мелочей, и больше изучать было решительно нечего), Йорген случайно опустил взгляд ниже — и то, что он увидел, заставило его резко остановиться, замереть как вкопанный прямо посреди улицы. Какой-то прохожий налетел на него со спины, пробурчал что-то нелицеприятное об ослах, но Йорген даже не подумал огрызнуться, ему было совсем не до того.

На храме Дев Небесных, возвышавшемся над городом на фоне тускло-рыжего неба, больше не было лесов! Обновленный и преображенный, он предстал наконец миру во всей красе… Хотя нет, о красе теперь речи не шло. Наружной росписи стен Йорген так и не увидел. Возможно, и была она когда-то искусной, но теперь ее скрывал толстый, уже местами потрескавшийся слой белил. Лепнина тоже была старательно сбита, и позолота исчезла, а вместо покатой шатровой крыши появился высоченный шпиль. Но это было не главное.