— Да-да: встречаться предложит, а там и замуж позовет, — договорила я за матушкой. — Вот только руководитель мой тот еще гоблин. Страшный, толстый, лысый. Ростом метр пятьдесят. Изо рта воняет, на плечах перхоть. А характер — вообще атас. Так что прости, мам, но твоим советом я не воспользуюсь.

— Что, так плохо? — искренне расстроилась мама, и переключилась на Женю: — Евгения, ты что трясешься как припадочная?

— П-подавилась. П-простите, — Женька выскочила из-за стола, красная как рак и, оказавшись за маминой спиной, показала мне язык.

Ржет надо мной, зараза.

Маму я выпроводила, и даже такси ей вызвала. В очередной раз выслушала нотации на тему транжирства. Она, мол, и на автобусе могла доехать.

Привычная песня. Будь мамина воля, она бы и голову мыла хозяйственным мылом, если бы не мы с Женей. Экономнее женщины свет не видывал! Но за что мы с сестрой любим маму еще сильнее, пусть и не можем понять: на себе она всегда жестко экономила, но мы отказа не знали ни в чем. И косметика была у нас, и с маникюром ходили, и одевала мама нас модно. А сама при этом на себя рукой махнула давным-давно.

— Ты маме эту блузку купила? — спросила у сестренки, когда мы уложили спать пацанов, и сами легли.

— Угу. Хорошо хоть носит. А духи — твой подарок?

— Да, — довольно ответила я. — Заметила, что мама начала нашими подарками пользоваться? Раньше-то привозили ей одежду, духи, косметику, и всё это лежало до гребаных лучших времен.

— О да, лучшие времена, — пропела сестра. — Как и украшения из золота, которые от бабушки достались. Мама их в носовом платке хранила в секретере, и доставала только чтобы в ломбард сдавать время от времени, а потом выкупать. А сейчас смотри-ка: и одежду стала носить нормальную, и макияж, и духи, хммм…

— Неспроста, да?

— Может, у мамы кто появился, как думаешь? — прошептала Женька. — Она ж у нас не старая. И вообще, очень даже ничего.

— Ой, хорошо бы.

— Да-а-а! Если у мамы мужчина появился, то может и нам меньше доставаться будет. А то её устаревшие советы и нотации уже вот где.

— Согласна, — хохотнула я. — Да и заслужила мама счастье.

— Это точно. Кстати, — сестра ущипнула меня, да так больно, что я ойкнула, — чего это ты своего секси-босса гоблином называешь? Как там? Рост — метр в кепке, жирный, лысый, вонючий… ха-ха, блин, ты бы еще сказала маме, что он живет на болоте для полноты образа! Я же видела фотки Максима, ты сама мне показывала сегодня, и — гоблин? Я чуть морсом из-за тебя не подавилась, как услышала это эпичное описание.

— Это где он секси-босс? — рыкнула я. — Ну да, неплохо выглядит, но не прям Аполлон!

— Но и не Страшила!

— Ой, всё. Гад он! Видеть его не могу!

— Почему?

— Давай спать, Жень. Мне на работу завтра, да еще и вас выпроваживать из квартиры.

— Нет уж. Расскажи, почему красавчик вдруг — гад. Я же не усну, — сестра снова ущипнула меня, зараза такая.

— Ну, если хочешь знать, Максим Вадимович меня ненавидит. Причем, возненавидел еще до того, как я впервые накосячила. Придирается постоянно, гоняет по поручениям так, что я к вечеру без ног. Чуть что — орет, и…

— Так, стоп. Ты сказала, что он тебя возненавидел еще до того, как ты накосячила впервые. А ты накосячила?

Я рассмеялась, и перевернулась набок.

— Накосячила, Женя, это глагол в прошедшем времени, если я правильно помню школьную программу. А я косячу! И, знаешь, если вчера совесть меня еще грызла, то сегодня, после всех издевательств секси-хрена, я косячу с превеликим удовольствием!

Глава 9

МАКСИМ

Еду на работу, и мысленно кричу: «Да сколько же можно?! Да когда же это закончится?!»

Ванильно-драматичные мысли могли бы быть. Если бы дело касалось чего-то другого, а не члена.

Болит, сука. А еще встает на одну заразу, которая вообще не в моем вкусе, и прибить её хочется. Но члену этого не скажешь. Приветливый он у меня, как оказалось, и любит баб с прибабахом.

Вот и встает. А ему нельзя.

Нельзя даже самообслуживанием заняться. Взять дело, так сказать, в свои руки, представляя свою секретаршу! Всё, чем я занимаюсь теперь по милости этой ненормальной — это мажу член мазью, пью лекарства, и сплю на спине.

И из-за этого еще сильнее бесит! Она вот бесит! Секретарша моя несравненная!

— О-па, помяни ведьму, — усмехнулся я, подъехав к парковке у центрального офиса.

Разумеется, я сразу вычислил, какая у кудрявой сумасшедшей машина — такая же чокнутая тачка, как и ее хозяйка. И сейчас Алёна вышла из своего Жука, следом вышла еще одна девица — блондинистая, но на лицо очень похожая. Родственница?

А следом из машины вышли… нет, скорее выпрыгнули, выскочили…

Детки! Те самые, что Ляписа Трубецкого орали, вырядившись в привидений. И мне наподдали по больному месту!

И это — дети? Вот Алиска у меня — ребёнок. Не намного младше этих дьяволят, кстати. Скромная, тихая, очень застенчивая малышка. Такими дети и должны быть. Не могу представить даже, чтобы моя дочка орала песни в подъезде, как пьяный бомж.

А все почему? Потому что я — лучший воспитатель и идеальный отец! Не то что всякие сумасшедшие…

Так, преисполненный чувства превосходства, я вышел из машины и направился в здание. А следом за мной, распрощавшись со своими родственниками, побежала и Алёна.

— Ой, здрасьте, — пропыхтела она, заскочив со мной в лифт.

Кстати, все остальные сотрудники при виде меня из него вышли. Так принято. Генеральный поднимается на свой этаж в одиночестве, и Алёна это знает.

— Здрасьте? — изогнул я бровь. — Алёна, может, пора научиться здороваться как положено? Я уже несколько замечаний тебе сделал. Или твой диплом куплен, а на самом деле из образования у тебя три класса сельской школы?

— Я не в селе училась, — с улыбкой отрапортовала секретарша, и продолжила меня бесить: — Школа у меня была экспериментальная. Ну, на американский манер. Знаете, сейчас принято ругать такое образование, когда дети не за партами сидят, а за круглыми столиками, и творчески подходят к процессу обучения.

— И не зря ругают, судя по тебе.

— Не-а, зря, — она отрицательно покачала головой, привлекая внимание к своим афро-кудрям. — Крутая школа! Все однокашники как на праздник шли. Не то что в другие школы — с нытьем, или даже прогуливая, двойки выхватывая. У нас все с радостью учились, потому что выстроен процесс был не по-типовому, а с фантазией! Никаких тупых тестов, никаких заучиваний стихов — всё на индивидуальном подходе и творчестве. А еще…

— Алёна, остановись. Это ты к чему? Мы на свидании с тобой? Я спрашивал про твое детство?

— Это к тому, что я классная, и вовсе не три класса отучилась! — напыжилась секретарша.

Как же она меня бесит! Если бы не та встреча с плясками нечисти, я бы подумал что Алёна специально меня изводит. Но, зная её, понимаю — нет. Она, видимо, такой человек. Раздражает — сил нет.

Но член, сука, снова привстал.

Вот что за хрень? Ну не в моем же вкусе она, абсолютно! Я всегда предпочитал высоких худых блондинок. А как разбогател, то начал с удовольствием своему вкусу потакать, как и большинство мужчин. Все женщины, которые цепляли мой взгляд, были из сегмента тяжелого люкса.

Алёна же — это что-то экстравагантное, кричащее. Вроде и по офисному одета, но дресс-код не скрывает её суть. Прическа — авангард полнейший. Ногти длиннющие, с камнями и рисунками. Немыслимые украшения с бусинами и перьями. Дай Алёне волю, она бы все аксессуары на себя нацепила, и звенела при каждом шаге как цыганка.

А кстати, я же запретил ей украшения носить!

— Алёна, это что? — ткнул пальцем в её декольте, стоило секретарше снять пальто.

— Это грудь, — важно ответила она.

— Да ты что? А я и не знал! Я про эти бусы. Я же сказал тебе, что на работе такое носить нельзя.

— Это защитный амулет, — надулась секретарша. — Я не могу его снять.

— И браслеты? — сузил я глаза.

— Угу, они из Тибета. Никак нельзя их не носить.

— А ногти? — проскрипел я зубами. — Тоже амулет? Или тебе в Тибете эти камни приклеили и выкрасили в такой цвет?

— Ногти… эээ… а ногти — это часть моего тела, — подбоченилась Алёна. — Вы бы еще грудь меня заставили убрать, или увеличить! Это харрасмент!

— Это дресс-код.

— Мои ногти? — фыркнула она. — Ну, знаете ли! Ногти — это часть моего тела!

— И родилась ты со стразами на этой части тела, я правильно понимаю?

— Вот видите, — щелкнула чокнутая пальцами, — я не подхожу вам в роли секретаря! Сами же понимаете это! Может, Ирину пригласим? Я обучу её, раз уж вы Варю отпустили, а сама обратно в отдел, а?

— Бэ, — рявкнул я. — Повесь пальто, включи компьютер, и приступай к работе. И кофе мне сделай. Нормальный кофе!

Дверью в кабинет я хлопнул от души, дико злясь на Алёну… и на свой член, который, мать вашу, на двенадцать часов!

— Лежать! — прошипел я, опустив глаза на это безобразие, и потянулся к обезболу.

Зараза! Никогда я не разговаривал со своим членом. А сейчас беседы с ним начал вести. Безумие, видимо, заразно. А всё эта! Та, что за дверью, в приемной!

Прибил бы! А лучше…

Нет, не думать об этом, а то не упадет.