Глава 13

Наше время

ИГНАТ

— Что ты сказала?

— Я… я отдам тебе дочь. Родится, и забирай! — выкрикнула Слава, умываясь слезами. — Все равно, я ничего к ней не чувствую. Так будет лучше. Так что как родится — приезжай за ней в роддом, а пока оставь меня в покое!

Не могу оставить.

Потому и держу, не позволяю Славе убежать от меня. И никогда не позволю.

— Ты не понимаешь, что говоришь. Ты просто не в себе, — покачал я головой.

— Тебе нравится так думать — что я не в себе. Могу бумаги какие угодно подписать, что ты получишь ребенка. Но с условием, что ко мне ты, Игнат, никогда не приблизишься, — попыталась она вырваться.

Нет уж.

Больше не позволю.

И слушать сейчас не стану то, что Слава говорит. Её слова — вода, потом сама же и пожалеет.

Или не пожалеет? Что, если она настолько ненавидит нашего ребенка, что готова отдать его даже не мне, а любому, кто попросит? Что, если она именно так и хотела сделать — оставить дочь в роддоме?

А аборт не сделала, потому что родители запретили…

— Идем, — приобнял Славу, не обращая внимания на её тычки и брыкание, и повел в подъезд. — Тише, моя хорошая. Я отведу тебя домой, тебе нужно отдохнуть.

— Тебе туда нельзя. Убирайся, — оттолкнула она меня.

И сникла.

Как-то резко. Только что была у Славы энергия, и будто всю её выкачали резко. Осунулась, обхватила себя тонкими, длинными руками, и даже слезы пропали.

— Тебе нельзя ко мне домой. Я ничего не рассказала родителям, я с ними сейчас живу. Нельзя, чтобы они узнали обо всем.

— Защищаешь меня? — через силу спросил, испытывая немалое к себе отвращение.

Слава не рассказала ни отцу, ни матери, почему мы расстались. Может, все еще любит? Потому и не поделилась. Хотя… дьявол, как можно любить меня после того, что я с ней сделал?

Я сам себе отвратителен. И не думал, что смогу так поступить с любой женщиной, не то что с любимой.

Но поступил. И этого не исправить.

— Я защищаю себя. Не тебя. Не хочу, чтобы они меня жалели, чтобы сидели рядом со мной и за руку держали. Жизнь им не хочу портить.

— Значит, расскажу я, — кивнул я решительно, и подтолкнул Славу в кабину лифта.

— Ты не посмеешь!

— Я это сделаю. Пусть узнают.

— Зачем? — прохрипела она, и прижала пальцы к вискам. — Папа тебя убьет. А мама… мама заявление в полицию напишет. В тюрьму захотелось?

— Я ведь заслужил. Так что пусть убивают, пусть сажают. Пусть все будет честно, любимая моя.

Слава дернулась от моих слов. Не от того, что я сказал про свое убийство, а когда её любимой назвал.

Ей… неприятно? Горько?

Или, все же, что-то у нее осталось ко мне?

— Всегда по-своему поступаешь? А обо мне подумать не хочешь? Хоть разок, Игнат, — в голосе ее горечь.

— Я только о тебе и думаю.

И это правда.

Я с юности знал, что не совсем нормален. Мне важен был контроль, полная принадлежность мне. Потому и оставил мысль о семье, о серьезных отношениях, предпочитая общество профессионалок.

А тут Слава. И отношения, начавшиеся ненормально стремительно. Слишком быстро, как я сейчас понимаю.

Тогда я думал, что успокаиваюсь рядом с ней. Пытался сдерживать свою темную сторону, и иногда получалось. Чаще всего. А в один момент у меня сорвало крышу, и я понял, что я не то что несколько ненормален, я — абсолютный псих. И поступил со Славой так жестоко, как только может поступить мужчина. Разве что не избил её, хоть на этом спасибо.

Но как только за ней закрылась дверь полгода назад, я начал скучать. И не смог перестать любить, не смог забыть. Вернуть хотел сразу же, поддаться своим демонам, и запереть Славу дома. Чтобы только моей была, чтобы слушалась беспрекословно. Запретить ей выходить без меня из квартиры, сделать полностью зависимой — это казалось соблазнительным.

Чтобы только моя была, и ничья.

Сдержался.

Заставил себя отпустить Славу. Чтобы жила счастливо, без меня. К мозгоправу пошел. Работы еще много предстоит, но многое внутри себя я уже переосмыслил, подлечил. Нужно было раньше идти к душеведам. В юности еще. Тогда я бы не испортил жизнь себе, Славе, и, возможно, нашей с ней дочери. Но ведь лучше поздно, чем вообще никогда.

Я твердил, и твердил себе, что Славе стоит дать свободу. Что я не буду ее искать. Твердил, но понимал, что скоро сорвусь, и поеду за ней, найду, где бы она ни была. А затем получил фото от Рамиля, и на этом фото — беременная Слава. К тому времени я уже знал, что она не виновата в том, во что я поверил. Я уже знал, что наказал её зря.

И приехал. Приехал, чтобы своими глазами увидеть, что я с ней сделал. Потому, если её отец решит меня убить, то я даже от пули или ножа уворачиваться не стану. И наручники позволю на себя надеть.

— Ты думаешь только обо мне? — переспросила Слава, когда мы вышли из лифта. — Тогда не говори ничего моим родителям. Я не хочу, чтобы они знали о прошлом. Ты уступишь мне в этом?

Слава внимательно вгляделась в мое лицо. Требовательно, настойчиво.

Уступить ей? В мелочи — да, но не в таком.

— Я могу не говорить им сейчас. Расскажу позже. Вместе расскажем.

— Посмотрим, — кивнула Слава. — А я пока подготовлю маму к тому, что ребенка заберешь ты.

Она старается говорить о том, что отдаст мне нашу дочь спокойно и холодно, но в глазах стоит ужас.

Не верю, что Слава на это способна. Просто не верю.

Запуталась она. И я могу это понять.

— Я не стану забирать у тебя нашу малышку, — обхватил её плечи, хотел прижать к себе.

Хоть бы еще раз обнять, вдохнуть её цветочно-цитрусовый аромат. Поцеловать… просто, черт возьми, поцеловать.

И чтобы Слава простила меня, если это возможно. И даже если невозможно — пусть простит! Я на все готов ради этого.

— Тебе она тоже не нужна? — опустила Слава голову.

— Не говори так. Не смей даже думать о том, чтобы отдать ребенка. Она мне нужна. И ты мне нужна. Не по отдельности, а вместе!

Я, все же, не сдержался. Преодолел ее сопротивление, и прижал к себе. На пару секунд смог позволить себе уткнуться в ее мягкие волосы носом, вдохнуть ее запах, почувствовать мягкость и нежность тела… и Слава вывернулась.

— Что здесь происходит? — услышал я недовольный мужской голос, а затем и увидел высокого мужчину с серебристыми прядями в волосах.

— Папа, — начала Слава растерянно. — Это…

— Я Игнат, — подошел к мужчине, и протянул ему руку. — Антон Альбертович, могу я с вами поговорить?

— Поговорить? Ну входите в квартиру, Игнат. Поговорим. И вы объясните, что происходит, — недобро усмехнулся он, развернулся, и отошел от лифта в сторону коридора.

Глава 14

8 месяцев назад

— Арабеск… хорошо, спину ровнее. Михайлова, что с ногами? Арабеск, а не поза пьяного грузчика! — выкрикнула хореограф.

Аккомпаниатор невозмутимо играла на рояле, пока труппа занималась.

На удивление, вчера все прошло хорошо. Посиделки не удались — у Павла были дела, он дал мне номер менеджера, чтобы я договорилась по мебели, и мы перенесли дружескую встречу на сегодня.

После репетиции.

С утра Игнат отвез меня в театр, и я осталась. Рабочего графика пока что нет, но мне объективно необходимо вернуть форму.

— Булатова, арабеск. Выше, не сгибай колено! — Фаина Алексеевна подошла ко мне, и болезненно ткнула пальцем в бедро. — Взвешивание через неделю, кстати.

— Вес в норме, — задыхаясь ответила я, и продолжила работать.

— Вес — да, но рыхловата, — без обиняков заявила хореограф.

Согласна.

Напротив, в другом конце зала, тренируется Женя. И показательно меня игнорирует. Странно, что она решила работать с труппой, уверяла ведь, что время еще есть, и вдруг явилась и вчера, и сегодня.

Неужели мозги на место встали?

— Отлично, встаем в пятую позицию… — хлопнула в ладони Фаина Алексеевна.

Все исполнили, и продолжили тренироваться под довольно-таки едкие замечания. Я откровенно задыхалась. Все же, хоть я и занималась самостоятельно, но, как оказалось, себя я жалела. И делала все в полсилы. Теперь это заметно.

Я мокрая насквозь. Ноги дрожат, мышцы — кисель. Танцевать никогда не было легко, балет — это самый тяжелый спорт, и знали бы зрители, что происходит с прекрасным лебедем, убегающим со сцены за кулисы. Лебедь держится за бок, и пытается отдышаться. Утирает пот, пытаясь не размазать грим, и возвращается на сцену.

— Танич, отлично. Хабарова — спину держи! Булатова — хорошо, но можно лучше. Следи за коленями, ты не лягушка, не жалей себя. Волынина, — с неудовольствием взглянула Фаина Алексеевна на Женьку, — руки деревянные, с плечами проблемы. Сходи на массаж.

— Хорошо, — буркнула Женя.

Никогда она не умела принимать критику. Странно, что в хореографическом продержалась. Знала бы мама, какими эпитетами меня иногда награждала Нина Васильевна. При всех. Однако, мне это помогло — я из кожи готова была вылезти, чтобы она похвалила.

И добилась своего.

— На сегодня все! — отпустили нас, и я чуть не упала на пол от усталости.

Но собрала все оставшиеся силы, и поплелась в раздевалку.

— Ты где поселилась? Привет, — толкнула меня Женя.

— Мы разговариваем?