И безумно приятно.

— Почему я псих?

— Ты не псих, — нахмурилась я. — Но, если это не тайна, то расскажи, в чем причина. Если она есть, конечно.

— Причина всегда есть. На самом деле, это ерунда, и будь у меня немного иной характер, все было бы нормально, но… видимо, предпосылки были, Слав.

Игнат замолчал. На его лице сомнение, и я понимаю его — все же, мы слишком мало знакомы. Страшно представить, но меньше суток. Потому я уткнулась щекой в его плечо, рассматривая Неву, и прошептала:

— Если не хочешь — не рассказывай. Я не обижусь. Понимаю, что это личное.

Он провел ладонью по моей спине, и я не смогла сдержать улыбки, когда рука достигла моей талии. Я буквально почувствовала, как трудно было Игнату остановиться, и не опустить ладонь ниже. Но не станет же он лапать меня среди толпы местных и туристов.

— У меня мама, младший брат и дедушка были. Брат только учился ходить, совсем мелкий был. Дедушка болел, а мама… она добрая была, веселая. Только очень молодая. Слишком молодая и веселая для того, чтобы быть нормальной мамой, — начал Игнат. — Я поначалу мало что замечал, любил её очень. Потом мама начала мужиков водить к нам домой, всё любовь хотела найти, но не очень ей везло. Приходили эти мужчины на ночь, иногда даже уносили с собой то, что понравится. Дед остановить это не мог, он не такой старый был, но очень тихий, и часто болел. А мама… наверное, мне было бы проще, если бы она была злой, и била бы нас.

— Почему тебе было бы проще? — прошептала я, не понимая его.

— Я бы смог её ненавидеть. Но она всегда улыбалась. И счастливой была несмотря ни на что. Хоть и была дурной, как я сейчас понимаю — на глазах мелкого мужиков своих ублажала, да и я многое видел. Слишком многое. Потом пить начала, — глухо добавил Игнат, — работы менять стала, её выгоняли постоянно. Не только за алкоголь, но и за поведение: она молчать не умела. Ей нагрубят — она отвечала, и плевать ей было, кто это — коллега, начальник, министр. Хоть кто. И всё на мои плечи свалилось: забота о младшем брате, о дедушке, о том, что нужно прогнать очередного любовника мамы. Её приходилось искать зимой, чтобы не замерзла где-то на остановке. Еду нужно было искать. Прием лекарств дедушкой контролировать. Мне просто приходилось всех контролировать, Слав, и я думал, что это нормально. Ни мама, ни брат, ни дедушка не говорили мне не лезть, и что я маленький еще для такого поведения.

— Слушались?

— Слушались, да. И благодарили, — Игнат усмехнулся мне в волосы, зарывшись в них лицом. — Мама несмотря на своё поведение и пристрастие к алкоголю не озлобилась, но сейчас я понимаю, что ей стыдно было. Просто она не умела иначе. Хвалила меня, называла главой семьи и хозяином в доме, а какой глава семьи из семилетнего пацана? Но я им был. Стирал сам, за мелким следил, за дедушкой, за мамой. Её постоянно заставлял готовить, помогать мне с уборкой. Деда выводил на прогулки, чтобы не лежал постоянно на кровати, и… привык, знаешь.

Я прижалась к нему крепче, сердце так в груди бьется, что этот шум оглушает. Ну и детство! У меня-то все было отлично: захотела в балет, и семья со мной переехала в столицу. И жила я не в интернате, а дома, в большой комнате, которую ни с кем не делила — ни с братом, ни с сестрами. Каникулы на Средиземном море, выходные с семьей в Париже или Риме, да и педагоги нас возили на выступления в Европу. В той же Лозанне я золотую медаль взяла.

Из испытаний у меня только травма, да и то права Нина Васильевна — у каждого артиста и спортсмена такое случается. Причем, случается не раз в жизни.

— Не стоит меня жалеть, я не для того тебе это рассказал. Сложно было, конечно, но я не сказать, что страдал. Маму я любил, пытался её от привычки пить избавить, но не получилось. Брата вырастил, деду достойную старость подарил, он до моего девятнадцатилетия дотянул, застал мой дембель. Вот и причина. Я просто привык к контролю над всеми с детства. Это плавно перешло в армию, и так случилось, что меня все слушались — там в основном-то были мои одногодки, но зеленые совсем, по мамкам скучали, и не знали, как вдали от дома жить. С армии вышел, и с парнями начали бизнесы строить: некоторые прогорали, некоторые взлетали, и я продавал их. Переговоры, постоянные встречи, власть… после детства мне казалось, что я могу все, и я действительно могу если не все, то почти все. Вот только проблемы усугубились с возрастом, и мне это не мешало, даже помогало. А тут ты.

— А тут я, — выдохнула я, и подняла на него глаза.

И улыбнулась.

Раньше я бы подумала: «Кажется, я влюбилась»

Сейчас мне не кажется. И я не влюбилась.

Я полюбила. Раз и навсегда.

Глава 9

Наши дни

Первое, что я почувствовала — это головная боль. Тупая, словно кто-то методично вдавливает в виски тонкие иглы.

И тошнота. Жуткая. От слабого запаха сигарет, пропитавших все вокруг. От ароматизатора.

Кажется, я была в обмороке часы, и абсолютно потерялась во времени. Открыла глаза, и поняла — я в машине, на переднем сидении, в нашем подземном паркинге. А рядом… нет, мне ведь это показалось? Он не мог приехать?

Повернула голову влево, и застонала.

Игнат. Здесь, со мной. Значит, мне не померещился он… к сожалению.

— Сейчас поедем в больницу, — встревоженно произнес он. — Я успел тебя поймать, но мало ли.

— Мы не поедем в больницу, — покачала я головой, и тут же пожалела об этом — затошнило еще сильнее. — Почему у меня мокрое лицо?

Игнат кивнул на бутылочку с водой.

Значит, пытался меня в чувство привести? Как мило с его стороны. Сейчас растаю от такой заботы.

Вдохнула воздух через стиснутые зубы, и буквально приказала себе не язвить — ни мысленно, ни вслух. Номер явно не пройдет.

— Что ты делаешь? — отшатнулась от Игната.

— Пристегиваю тебя. Мы в больницу.

— Все нормально!

— Все НЕ НОРМАЛЬНО! Ты в обморок упала.

— От «радости» видеть тебя, — прошипела я. — Может, сделаешь для меня хоть что-то хорошее, и уедешь туда, где был все эти месяцы?

Дурнота потихоньку отступает. Обмороки — не моя тема, я на удивление здорова, врачи радуются. Да и сама я за собой слежу — питание разработала совместно с диетологом, чтобы ребенку поступали нужные витамины; да и сами витамины я пью в нужном размере. И гимнастикой для беременных занимаюсь.

Свежий воздух, фрукты… сейчас все для ребенка, чтобы хоть как-то компенсировать свои к нему чувства. Которых как не было, так и нет.

Я открыла дверцу, и вышла на относительно чистый воздух. Сразу стало хорошо — присутствие Игната больше не давит, мне теперь некомфортно находиться с ним в закрытом пространстве.

— Слав, не капризничай, едем в больницу, — устало произнес он, выйдя за мной. — Мы поговорим потом, и все уладим.

— Мы ничего не уладим. И говорить о прошлом я не желаю.

Я даже думать не хочу о том, что между нами было в последние дни нашего романа. Вот бы стереть память, и вспоминать только приятное, оно ведь было. И много. Но помнится почему-то только о самом плохом, и это плохое перечеркнуло абсолютно все.

— Я…

— Ты просто сломал мне жизнь. Так что уезжай, — пробормотала я, и пошла по парковке.

Сейчас я просто хочу домой.

Я не верила, хотя искренне хотела, чтобы Игнат оставил меня в покое. Но, разумеется, он пошел за мной. Думала, схватит, и силой затащит в машину — это в его репертуаре.

Но он не прикоснулся ко мне.

Знает, как я отреагирую на его прикосновение? Помнит?

Я вышла на улицу, и направилась к дому. Ребенок тревожно зашевелился, завозился во мне, и я привычно погладила живот — дочка всегда успокаивается от моих прикосновений, может, чувствует их?

— Кто? — коротко спросил Игнат.

Остановилась, не дойдя до входной двери.

В дом я его не поведу. Не хочу, чтобы родители узнали. Чтобы Игнат разговаривал с ними. Мне ведь удалось обмануть папу, да и мама не лезет мне в душу. Но после визита Игната они все поймут, почувствуют.

Нельзя, чтобы они узнали обо всем, через что я прошла.

— О чем ты? — повернулась к Игнату лицом.

— Мальчик или девочка?

— Тебя это не касается!

— Только не говори, что ребенок не от меня. Я не поверю.

— Надо же, — усмехнулась горько. — И года не прошло, как из шлюхи я превратилась для тебя в святую. Ты же сам мне говорил…

— Я ошибся, — перебил Игнат глухо. — Крыша поехала, Слав. Вообще не понимал, что творю. Прости. Прости меня, пожалуйста.

Такое вообще можно простить? То, что он со мной сделал?

Только женщина, лишенная любви к себе и самоуважения способна после такого простить мужчину. Как бы сильно она его ни любила.

А я любила. И сильно.

— Девочка, — выдохнула я. — У меня будет дочь.

— У нас, — поправил меня Игнат.

— У меня.

— Слава, — он сделал шаг мне навстречу, и я отшатнулась. — Черт, боишься меня? Не стоит. Я… ты ведь знала, какой я, — Игнат сжал ладони в кулаки, и остановился. — Ладно, я не стану к тебе прикасаться. Слав, сейчас все нормально, я долго ходил к психологу. И… и я понял, что натворил. Не сразу, примерно через полтора месяца после твоего ухода. В ужас пришел от самого себя, сначала хотел за тобой погнаться сразу. Я ведь не прекращал тебя любить.