— А со своими пациентами вы умеете разговаривать?

Удивленно тряхнув головой, он неуверенно откликнулся:

— Это же дети! С ними гораздо легче.

— Жорка уже успел нашептать, как вы ему понравились.

— Правда? — обрадовался Клим и сам удивился, обнаружив, до чего ему стало приятно.

— Я сказала, что он тоже вам понравился.

— Ну и правильно! Так и есть. Он не забудет взять свой гриб?

— Чагу? Жорка и это рассказал. Он уже придумал, что в его играх это будет волшебный валун. Стоит только сесть на него, и твое желание исполнится.

Клим искренне разулыбался:

— Здорово!

— У детей все здорово получается. Они еще во многое верят. В хорошее…

Ему мгновенно представились глаза совсем другого мальчика, изнасиловавшего, как потом выяснилось, двух первоклассниц. Клим с трудом отогнал этот пробившийся через время взгляд и с усилием произнес:

— Не все у них здорово получается…

— Да, вам, конечно, лучше знать, — сразу согласилась Зина и вдруг, легко оттолкнувшись, встала на ноги. — Слушайте, Клим, у меня идея! В этом вашем приемнике-распределителе дети подолгу живут?

— Кто как…

— А может, нам у вас выступить? Сюда их везти, наверное, опасно? Разбегутся еще… Не «Лягушку», конечно, покажем, что-нибудь попроще…

Он с удовольствием принял и эту похвалу.

— У нас же есть детские спектакли! Буквально на три-четыре роли.

— А кто оплатит ваше выступление? — насторожился Клим. — Боюсь, у нас каждая копейка на счету. Вы же знаете…

— Господь Бог оплатит, — усмехнулась она. — Вы считаете нас крохоборами? Знаете, о чем я думала до того, как вы зашли? О ваших словах. Что нужно просто выйти на улицу, к людям, если в театре тебе не дают делать то, что хочешь. Это здорово… Почему мне раньше это в голову не пришло? Может, нам удастся растормошить наш сонный город?

Клим с сожалением заметил:

— Он опустеет без вас…

Зина с удивлением обернулась, сжимая в руках маленькую кожаную сумочку:

— Кто?

— Город.

— А мы никуда и не собираемся!

— А как же… Иван говорил, что хочет учиться… Ведь придется уехать…

Ее тонкая рука опять поднялась во взмахе:

— А, это… Да он уже лет десять об этом говорит. Я не думаю, что когда-нибудь… Его здесь слишком многое держит.

— Дети, театр, вы, — едва слышно предположил Клим.

— Да не столько мы… Его бизнес очень увлек. Иван ведь человек азартный. Оказывается, зарабатывание денег очень затягивает.

Клим впервые обратил внимание, что для богатой женщины она одета как-то очень уж просто. И Зина тотчас ответила на непрозвучавший вопрос:

— Мы этих денег и не видим. Живем вшестером в трехкомнатной малометражке… А деньги Иван тут же вкладывает в дело, заключает новые соглашения. Это для него большая игра. И если потратишь хоть копейку, игра станет меньше. Да это все ничего, — без сожаления заключила Зина. — Меня не деньги волнуют.

— Опасность? — предположил Клим.

— Опасность, что бизнесмен поглотит артиста, — жестко произнесла она и требовательно поглядела ему в глаза. — Вы ведь понимаете?

— Кажется, да.

— Он строит большие планы, говорит о профессионализме, а сам все больше и больше времени отрывает от театра в пользу торговли. В театре нельзя поигрывать для себя! Так, как многие, например, для себя стихи пишут…

Выдавив из себя смешок, Клим напряженно заметил:

— Вот поэтому из меня и не выйдет настоящего драматурга…

Она вдруг решительно шагнула к нему и, как на лестнице, прижала к его груди ладонь:

— Знаете что, Клим, уезжайте в деревню! Хоть на пару лет. Поживете у матери, там ведь натуральное хозяйство, деньги необязательно зарабатывать. А городскую квартиру сдадите в аренду — на лекарства… Вот и проверите: нехватка времени вам мешает или… что-нибудь другое.

Он болезненно усмехнулся одними губами, опасаясь потревожить ее прижавшуюся ладонь:

— Боюсь, именно что-нибудь другое.

— Этого вы не знаете, — спокойно возразила она и опустила руку.

— А вот вы? — начал Клим, чтобы защититься. — Ведь знаете, что вы — большая актриса! Почему же вы ничего не предпринимаете? Не пробуете поступить в настоящий театр?

Зина обиженно дернула головой и отошла от него:

— А почему это наш ненастоящий?

— Я говорю о большой сцене. У вас было бы в несколько раз больше зрителей!

— О, это совершенно неважно, — безразлично отозвалась она, не отводя взгляда. — Вот когда вы писали пьесу, ведь вы же не знали наверняка, поставит ее хоть один театр или хотя бы прочитает кто-нибудь? Вы сами говорили, что вам просто необходимо было написать это. Так же и мне… Совершенно неважно, сколько людей в зале! Я ведь не смогу увидеть глаза каждого, если зал будет, как аэродром! А я должна знать, что никто не уйдет пустым, понимаете? Что я каждого наполнила собой… Не думаю, что в большом зале мне удастся это понять.

Не найдясь, что возразить, Клим смущенно пробормотал:

— Для чего же существуют большие театры?

— Я не знаю, — тем же тоном сказала Зина. — На мой взгляд, настоящее искусство создается не в них. Но что, конечно, спорно…

— Вы часто повторяете «спорно», — заметил он.

— А в мире вообще все спорно! Любая категория. Любая мысль. Думаете, найдется хоть одно изречение, с которым согласился бы каждый? Даже библейские заповеди вызывают споры. Причем многовековые.

— Боюсь, вы не совсем правы, — возразил Клим. — Но я так с ходу не соображу, как вас переубедить. Но обязательно должна существовать непреложная истина!

Смешливо прищурившись, она сказала:

— А вы часто повторяете слово «боюсь»… Вы на самом деле многого боитесь?

— Боюсь, что так, — засмеялся Клим.

— Разве художник не должен быть в первую очередь смелым?

— В первую очередь он, по-моему, должен быть талантливым. Но я не художник. Я — врач. Мне уже поздно что-либо менять.

Зина без стеснения поинтересовалась:

— А вам сколько?

— Сорок… один. Много, да? — он опять усмехнулся и недовольно отметил, что выглядит полным кретином с этими ежесекундными усмешечками.

— Много для чего? Помните, во сколько начал Гоген?

«Он мог позволить себе сбежать от жены», — мрачно подумал Клим и вдруг заметил, что из этого окна тоже виден краешек черемухи.

Он подошел поближе и разочарованно обнаружил, что солнце уже сползло с цветочных гроздьев, уступив место сумеркам, которые, как тоска, все окрашивают в серое.

— Пора домой, — невесело сказал Клим о том, чего хотелось ему меньше всего.

Повернувшись, он увидел, что Зина смотрит на него так же печально, как на сцене, и ее нежный подбородок по-детски подрагивает.

— Ну не надо так! — вырвалось у него. — Не такой уж я конченый человек. Мне нравится моя работа. И я написал забавную пьесу, разве не так?

— Вы написали чудесную пьесу, — тихо сказала она. — Это лучшая роль изо всех, что у меня были. Мы играли и Чехова, и… Да кого только не играли! Но никогда у меня так сердце не разрывалось… Такое совпадение с автором — это как чудо!

— Чудо, — прошептал он, замерев.

— Да! Мне все время казалось, что когда-то я сама думала обо всем этом, только не могла выразить это так, как вы… Знаете, почему я сегодня решилась все изменить, никого не предупредив? Потому что вы были в зале. Я все время вас чувствовала. Вы были… моим камертоном, вот кем!

Клим в сотый раз глуповато усмехнулся, смутно осознавая, что никогда еще так не шалел от счастья.

— Вот теперь я смогу спокойно уснуть, — растеряв все подходящие слова, пробормотал он.