Осторожно переменив позу, потому что плечо опять затекло, Даша провела кончиками пальцев по седеющим волосам, которые трогательно жались к коже.

— Спи, маленький, — шепнула она, с трудом удержав задрожавшие от жалости губы.

Отгоняя сон, который делал ее слабой, Даша смотрела за окно, однако теперь лесное кружево не казалось ей сплетенным рукой самой смерти. Если б усталость не наползала на глаза мутной пленкой, она, возможно, разглядела бы и красоту, которую обнаруживали в смерти сотни людей. Но пока не видела ее.

Само понятие красоты всякий раз вызывало в Дашиной душе протест. Она не считала ее непременным условием высшей гармонии, потому что саму Дашу часто называли красивой, но это так и не принесло ей счастья. И в мужчинах она всегда искала другого… В этом они с сестрой не сходились.

Не дыша она покосилась на голову, оттянувшую ее плечо. Ксеня всегда выбирала лишь того мужчину, на лице которого приятно остановить взгляд.

Глава 2

— Небо теплое…

— Что? Что?

Даша часто моргала спросонья, пытаясь сообразить, чей голос разбудил ее. За целую ночь блуждания между мгновенно улетевшими назад снами она успела забыть, что «усыновила» чужого человека. Данил стоял у окна, спиной к ней, и его большое тело казалось меньше от того, что прямые лучи солнца сжигали его контуры. Услышав Дашин голос, он оглянулся через плечо, и его губы радостно дрогнули.

— Небо теплое, — повторил он, наслаждаясь привкусом весны, скрытым в этих простых словах.

Не стесняясь его, Даша выбралась из постели и в одной короткой сорочке подошла к окну. Взглянув на градусник, так и ахнула:

— Ничего себе — теплое. Минус тридцать пять!

Словно не понимая этого, Данил смотрел на нее и улыбался. Даше внезапно стало жаль лишать его столь невинной иллюзии. «А может, оно и вправду теплое, — с сомнением подумала она. — Кто его трогал?»

— Как ты спал? — заботливо спросила она, оглядывая разбросанную по полу постель. — Очень жестко?

— Нет, — поблескивая глазами, заверил Данил. — Я так хорошо спал! Я летал во сне. Немножко страшно было.

«Совсем дурачок», — подумала Даша с сожалением и зачем-то потрогала его лоб.

— У меня сегодня только вечерняя съемка, весь день буду с вами, — сообщила она и внимательно вгляделась в его счастливые глазища: понял ли?

— Мы поиграем в карты? — оживился Данил.

Она хмыкнула:

— В «дурачка», да?

Ее усмешка отразилась на его лице такой радостью, что Даше стало не по себе: «Ксюшу только похоронили, а он знай себе — цветет!»

— Там, на небе, не надо дышать, — вдруг сказал Данил, переведя взгляд за окно.

— Да ну? Ты там был, что ли?

— У тебя память, как у старушки, — упрекнул он. — Я же только что рассказал тебе, как летал.

— Так то во сне!

Он упрямо сдвинул посветлевшие с годами брови:

— Ну и что? Какая разница — спишь ты или нет?

— Я всегда считала, что есть разница, — пробормотала Даша, с удивлением обнаружив, что больше не сердится.

— Нет… Всё так же чувствуешь.

— А почему там не надо дышать?

— Там столько воздуха! Он сам в тебя накачивается, как в шарик.

Даша придирчиво поправила:

— Шарик надувают углекислым газом. Или гелием.

Его улыбка медленно съежилась, и Даша едва не шлепнула себя по губам, как поступала с сыном, когда тот говорил гадости.

«Вот бестолочь! — с раздражением подумала она о себе. — Нашла с кем спорить! Да пусть говорит что хочет…»

— Ты мне совсем не веришь? — печально спросил Данил, скосив глаза на окно.

— Ну что ты, мой хороший! Конечно же, я верю. Просто мне немножечко странно это слышать. Я уже давно не летаю во сне.

— А что ты делаешь? — невинно поинтересовал- ся он.

Прыснув, Даша нечаянно прижалась лбом к его горячему плечу и отшатнулась. Данил посмотрел на нее и неуверенно растянул губы.

— Ты что?

«Я забыла, что ты — мужчина, — призналась она про себя. — А ведь ты выглядишь как мужчина, и держишься как мужчина, и пахнешь… Вот только рассуждаешь как ребенок».

— Сейчас мы с тобой позавтракаем, — не ответив, сказала Даша. — Пусть Сережка отоспится, у них в школе карантин. Да еще и морозы такие, что все равно младшие классы не учились бы. Он ведь еще в третьем… Ты, наверное, уже знаешь?

— Нет.

Данил опять отвернулся к окну, но на его лице больше не было отсвета весенней радости. Подобравшись сбоку, Даша заглянула ему в глаза:

— Я тебя чем-то расстроила?

— Он не хочет со мной разговаривать, — помолчав, произнес Данил. — Но ты не ругай его! Это ведь его дело. Он здесь жил, а я взялся откуда-то на его голову…

— Это он так сказал? Вот поросенок, — сердито пробормотала Даша. — Я не буду его ругать. Только и ты на него не обижайся. Он ведь просто маленький, глупый мальчишка.

Данил коротко взглянул на нее исподлобья и, опустив длинные ресницы, пообещал:

— Хорошо.

— Как ты относишься к яичнице? — деловито спросила она, собирая с пола одеяла. — Честно говоря, я не мастерица готовить…

— Хорошо отношусь, — серьезно ответил Данил.

Он поднял подушку и прижал к животу, не зная, куда положить. Глянув на него, Даша беззлобно фыркнула:

— Ты похож на Карлсона. Варенье любишь?

— Я сгущенку люблю, — простодушно поправил он и вдруг сказал как-то совсем не по-детски: — У тебя такие ноги красивые.

Выпрямившись, Даша выразительно потрясла головой:

— Что-что ты сказал?

Данил сразу смутился:

— Это нехорошо?

— Наоборот. Ну-ка, скажи, что еще у меня красивое?

— Пальцы, — ответил он.

«А мышление у меня, как у самки гиббона», — упрекнула себя Даша и, подняв руку, повертела ею перед глазами.

— На что они, по-твоему, похожи? — с интересом спросила она.

— На струи, — сказал Данил, удивив ее в очередной раз.

— Какие струи?

Он не менее удивленно пояснил:

— Когда бьет фонтан, бывают такие вот струи. Разве ты не видишь? С них как будто стекает музыка.

— Ох ты, как красиво! — восхитилась Даша. — Ты стихи не сочиняешь?

Данил смущенно засмеялся и отвел глаза:

— Нет. А при чем здесь стихи?

— В самом деле… — Она еще раз оглядела свои пальцы. — А я ведь занималась музыкой. Только не окончила школу. Я и художественной гимнастикой занималась. И немного — спортивной. Но у меня ни на что не хватало терпения. А может, таланта… Скорее всего, таланта. Вот только снимать прилично научилась, потому что мой отец… Наш с Ксюшей… был оператором на телевидении. Иногда он брал меня на съемки, а несколько раз даже пускал в студию во время прямого эфира. Знаешь, как интересно! Ну, а потом я институт окончила. Отделение: кино- фото.

Отвлекшись от воспоминаний, она с подозрением посмотрела на Данила. Он слушал очень внимательно, но это еще не значило, что он все понимал.

«А может, и понимает, — неуверенно подумала Даша. — С Сережкой же я всегда разговариваю на равных…»

Она шагнула к нему и взялась за подушку:

— Давай я уберу в кладовку.

Выпустив пухлые уголки, Данил вдруг обнял ее вместе с подушкой. Не испытав ничего, кроме удивления, Даша спросила:

— Что это ты собираешься сделать?

— Не знаю, — в его голосе не слышалось ни малейшего лукавства.

Даше тотчас припомнилась слышанная когда-то история о деревенском дурачке, обладавшем фантастической мужской силой.

«Обрадовалась! — пристыдила она себя. — Не с рождения же он был дурачком. Да и не дурачок он вовсе… Это у него шок. Такое проходит».

— Пусти меня, — спокойно попросила Даша. — Пойдем лучше яичницу пожарим.

Он охотно разжал руки, но Даша тотчас нагрузила его одеялами и повела к кладовке, спрятавшейся в углу коридора рядом с ванной. Открыв дверь в теплый полумрак, она наставительно проговорила:

— Будешь убирать постель сюда. Видишь полку? Давай складывай все.

— Они не влезают, — жалобно отозвался Данил из темноты.

— Потому что ты поперек положил…

Перехватив стопку, она оттеснила его и уложила все как надо. Он наблюдал поверх ее плеча, не сдвинувшись с места, и Даша внезапно ощутила, как от его близости по ее коже пробежала мелкая теплая волна.

«Пора повидаться с Федором как следует, — подумала она с неудовольствием. — Похоже, я уже на пределе…»

Эти свидания никогда не доставляли ей особой радости, но природа требовала своего, и к тому же Федор не был женат. Хотя в последние десять лет Даша и считала себя самостоятельной женщиной, забота о том, что у ее сына должен быть отец, неустанно подтачивала ее, как настырный жучок. Главным образом потому, что Даша не представляла, как прожила бы без своего отца. О матери она никогда не думала.

До ее представлений о настоящем отце Федор никак не дотягивал, и потому Даша всякий раз увиливала от свидания с ним, но наотрез не отказывала, ведь другого на примете не было. К тому же как раз он и руководил той фирмой «Досуг», где Даша работала. До сих пор Федор ни разу даже не намекал, что она — в его власти, но сама Даша постоянно помнила о том, что необременительный возлюбленный вполне может пустить ее по миру.

— От тебя пахнет яблоком, — тихо сказал Данил.