Юлия Лавряшина

Рикошет

* * *

— Всем на пол! Лежать!

Темно-серая плитка пола показалась раскаленной, когда она вытянулась по приказу, чувствуя, как неловкость пробивается сквозь ужас. Прихлынувший жар, гулко шумевший в голове, не мог вытеснить из памяти того, что на ней прямая юбка, прикрывающая колени, и сейчас она, кажется, задралась. Всем видны ее дряблые, белые ноги… Татьяна Андреевна и хотела бы натянуть ее, но в одной руке была сумка с наличными, которые только что отсчитал ей кассир, а другой — она прижимала Вишенку — малюсенького тихого йорка.

Как же она не успела выйти из банка?! Задержалась подкрасить губы… Черт бы с ними! На них давно никто не заглядывается. А если грабители в черных балаклавах начнут палить из своих пистолетов, ей уже точно будет все равно, каким полицейские потом найдут ее тело. Гримас отвращения она уже не увидит.

Задыхаясь от пыли, скопившейся на полу, в который пришлось уткнуться лицом, и страха, звеневшего в голове все громче, Татьяна Андреевна пыталась думать о том, что происходящее слишком напоминает сцену из какого-то боевика. Когда она в последний раз смотрела фильм про ограбление? Даже не вспомнить… А тут внезапно угодила в другую реальность, не имеющую ничего общего с ее спокойной, размеренной жизнью начинающей пенсионерки.

Муж, покинувший этот мир три года назад, оставил ей приятный счет, проценты с которого поддерживали на плаву. За ними она и пришла сегодня в банк… Говорил сын, что никто уже не пользуется наличкой, сплошная головная боль! Уговаривал держать деньги только на карте… Вот послушала бы, не пришлось бы наведываться в офис банка, находившийся даже не в ее районе. Но Татьяне Андреевне было приятно раз в месяц совершать такой визит, воображая себя богатой женщиной с крошечной собачкой под мышкой. Нравился изысканный интерьер, сочетающий светлые тона с теплыми, а медового цвета диванчики так и манили присесть. Даже вода в кулере казалась здесь особенно вкусной!

Кто бы мог подумать, что в таком райском месте может произойти чудовищное?!

— Не смотри на них, — шептала Татьяна Андреевна то ли своему терьеру, то ли себе самой. — Даже головы не поднимай.

В Вишенке она была уверена даже больше: ее собачка отличалась от многих собратьев покладистым нравом и молчаливостью. Хозяйка даже не помнила толком ее голоса — так редко Вишенка подавала его. Разве что тихонько попискивала, пока наполнялась ее миска. Так что за нее опасаться не стоило.

И в тот же момент собака дернулась всем телом, громко взвизгнула и разразилась лаем.

А следом прозвучал выстрел…

* * *

Солнечный свет и птичьи трели стекают по еловым ветвям и невесомой паутиной зависают между сосновыми иглами. Просыпаться летом за городом — одно удовольствие. Особенно когда не нужно, как миллионам других, бежать на электричку и отправляться на работу в Москву.

Вот только не мне считать себя везучей…

Но я позволяю себе не вскакивать с постели, как только пробудилось сознание, понежиться, пытаясь разглядеть ускользающие видения, лениво погадать — к чему такое приснилось? И это уже неплохо, если забыть обо всем остальном.

Я не забыла. Просто стараюсь не вспоминать.

И Морфей щадит меня, не посылает сны о прошлом. Если честно, мне вообще видится ночами всякая неразбериха, ничего связного. Интересно, существуют ли на самом деле люди, так подробно помнящие сны, как героиня Умы Турман в «Окончательном анализе»? Правда, в финале выяснилось, что она все сочиняла…

Я прислушиваюсь к тихой жизни нашего большого дома: Артур с Никитой наверняка уже уехали, накормив собак. Когда я просыпалась после их отъезда и вслепую добиралась до кухни, чтобы на ощупь сделать себе кофе и тогда уже проснуться окончательно, на большом овальном столе меня каждый раз ждал подарок — букетик ромашек или шоколадный батончик. Несколько раз я находила блокнотики с забавными обложками, а однажды это были три билета в кино… Почему я ни разу так и не спросила, кто из них двоих дарит мне утреннюю радость? Наверное, мне не хотелось этого знать.

«У них же первый день отпуска, — вспомнилось внезапно, когда я уже подходила к кухне. — Подарка не будет, они оба дома. Но собаки уже точно позавтракали — молчат…»

Их могла бы накормить и я, ведь это была моя затея с собачьим приютом, но Артур всегда встает раньше, и они с Никитой так трогательно заботятся обо мне, давая поваляться подольше… Со стороны и не подумаешь, что мы трое — чужие друг другу люди, которых вместе свели горе и одиночество.

Уже почти полгода мы живем в доме моего отца, который про себя я продолжаю называть именно так, не добавляя «покойного». И без того ни на секунду не удается забыть, что их с Машкой, моей старшей сестрой, убили именно здесь. Не в самом доме, в бассейне, который теперь стоит пустым, точно пересох от страданий, но дела это не меняет.

Это не единственная зияющая дыра, возникшая с прошлогоднего мая, когда мне только исполнилось восемнадцать и мама в день рождения разбудила меня взглядом. Она сидела на краешке моей постели и смотрела с отчаянием — совершенно неподдельным.

— Ты что? — спросила я шепотом, спросонья даже не вспомнив, какой наступил день.

— Сашка, — произнесла она трагическим голосом, — ты стала совершеннолетней. А как же я?

Как будто я намеревалась тут же собрать чемодан и скрыться за горизонтом, даже не сдав ЕГЭ!

Я забралась к ней на колени, что совсем нетрудно при моем росте и весе, которые не изменились с тринадцати лет, и мама долго баюкала меня, прижавшись щекой к спутанным спросонья волосам. Было так тепло и спокойно… Как всегда рядом с мамой.

Когда ее убили в нашем подъезде и Артур, как следователь, который вел это дело, пришел сообщить мне, хотя у самого связки кровоточили от боли, я впервые узнала, что это вовсе не метафора: мир почернел… Казалось, меня разорвет от ужаса, ведь моя реальность распадалась на кровоточащие куски. Как я вообще выжила без мамы?!

При этом нельзя сказать, будто я безумно горюю по отцу с сестрой… По Машке чуть больше, чем по нему, бросившему нас с мамой еще при жизни. Но вот забыть, что это его дом, — не удается. Я думала, будет легче переселиться сюда из маленькой московской квартиры, опустевшей без мамы, заполнить дом бежавшими от мужей женщинами, которым нужен приют… И собаками, мечтающими о хозяине.

Но однажды я поняла, что все они по очереди начнут влюбляться в Артура — и женщины, и собаки… Тогда наш дом станет сумасшедшим. Не то чтобы я считала, будто он теперь до конца жизни должен хранить верность памяти мамы, но предугадывала: меня точно не обрадует, если Артур Логов станет крутить романы на моих глазах. С собаками проще, даже если все они будут считать хозяином только нашего прекрасного следователя, а мы с Никитой, его помощником, будем кем-то вроде обслуги. Это как раз ничего, в собаках столько любви — ее хватит на всех. Но вот с несчастными женами я решила повременить…

Первой в наш дом вошла Моника. И это как раз таки собака, а не женщина. Артур задумал забрать ее из приюта «ДогДом» после первой же совместной прогулки. Тогда мама еще была жива, и мы втроем наведывались к приютским песикам по выходным. Первое знакомство с Моникой обернулось для Артура полным отчаянием: ему так и не удалось усмирить страх в ее взгляде. Поэтому он и запомнил эту собачку, поэтому и забрал, как только мы перебрались в отцовский дом в Подмосковье…

Теперь они друг в друге души не чают: Логов очаровывал Монику осторожно, как диковатую девушку, уже пережившую обман и разочарование. Они подолгу гуляли вместе по берегу Учи, тогда еще покрытой льдом. Потом следили, как вода пробивается на волю, и Моника по-прежнему держалась настороженно. В мае я не раз замечала, как они просто сидят рядом на коротенькой свежей траве, и Артур даже не пытается погладить ее жестковатую шерсть, просто рассказывает о чем-то. Может, о моей маме, он ведь тоскует по ней не меньше, чем я… А собака бросает короткие взгляды и отводит свои удивительные, будто подведенные карандашом глаза, все еще не решаясь поверить, что этот человек не обидит.

Но мы все не теряли надежды, что перелом в их отношениях случится. И этот день совпал с началом лета, которое сразу же заявило о себе двадцатиградусным теплом. Артур вернулся с работы еще до заката солнца, как все нормальные люди, и после ужина лениво растянулся на прогретой за день траве. И вдруг Моника, встретившая его, как всегда, застенчиво, подобралась к нему, легла рядом и положила голову ему на руку, совсем как влюбленная девушка.

Я смотрела на них через открытое окно кухни. Артур поймал мой взгляд и сделал «большие глаза», выказав изумление и восторг. Шевельнуться он долго не решался и, кажется, дышал через раз… А Моника тихонько задремала, согретая теплом его тела и вечерними лучами. Из дома мне не видна была ее морда, но я не сомневалась, что наша собака улыбается во сне. Поверить в то, что счастье не просто возможно, а уже — вот оно, с тобой! — какое это блаженство… Обмякнуть, окутанной ощущением абсолютного доверия. Я тоже испытываю нечто подобное рядом с Артуром — это человек, который не обидит и не предаст. Нам с Моникой повезло, что он взял нас под свое крыло…