— Позже. Давайте дойдем до противоположного конца.

Пока мы протискивались сквозь человеческое море, я задумался, рассматривая Элишку и Фила. Они шли немного впереди, друг взял девушку за локоть и что-то объяснял, наклоняясь близко к ее лицу, а Чернова не возражала. Похоже, у меня нет шансов. Сердце уныло ухало в груди. Появилось желание исчезнуть, чтобы побыть в одиночестве, но я спрятал руки в карманах и продолжал упрямо идти позади. Так мы шли какое-то время.

Я разозлился. Сколько можно спускать Филу то, что он околдовывает девушек, которые мне нравятся? Я догнал ребят и пристроился сбоку от Черновой. Мы как раз достигли Малостранской башни на другом конце моста.

— Ты еще хочешь услышать историю про мост? — спросил я, почему-то ожидая, что Чернова меня сейчас небрежно пошлет, чтобы остаться с Митсоном наедине.

— Конечно! — радостно улыбнулась Элишка.

— Мост, на котором вы стоите, таит в себе множество легенд. — Я оживился и добавил в голос таинственности: — Вот самый занимательный факт о его создании: первый камень заложили в тысяча триста пятьдесят седьмом году девятого июля в пять тридцать один. Дата непростая, ее вычислил пражский астроном по приказу монарха. Король Карл четвертый верил в магию чисел и в то, что мост будет вечен. Числа читаются одинаково с обеих сторон, как палиндром.

— Восхитительно! Кажется, Карл оказался прав. И от статуй невозможно оторвать взгляд.

«Не от статуй. От тебя», — промелькнуло у меня в мыслях, и я потер губы, словно запечатывая слова внутри.

— Не все из них оригинальны, лишь несколько, остальные хранятся в казематах Вышеграда, — хрипло продолжил я.

— Оу! А почему?

Девушка и правда заинтересовалась. Элишка смотрела прямо на меня, и я ответил тем же. Ее кофейные глаза, опушенные черными густыми ресницами, околдовывали, и я на секунду забыл, о чем рассказывал.

— В Средние века их вытесали из песчаника, не самого прочного камня, — наконец произнес я.

— Хм. Даже я этого не знал, хотя курс по истории Праги мы слушали вместе, — Фил, как обычно, хлопнул меня по плечу, многозначительно подмигивая.

Ну уж нет! Я хотел съязвить насчет его посещаемости лекций, но запнулся, случайно заметив в толпе рыжие, словно пламя, волосы. По телу пронеслись сотни мурашек, дыхание сбилось, а сердце, замерев на мгновенье, зашлось во взволнованном стуке.

— Дэн? Идешь? — крикнул Фил, догоняя Чернову, которая ушла вперед, фотографируя мостовую башню.

Черт! Я действительно схожу с ума? Или меня так проняло из-за дурацкого сна?

Выйдя на Малостранскую площадь, мы, наконец, нашли любимый мной «Старбакс». Сделали заказ и заняли столик с видом на остановку красных трамваев.

— Эли, что тебе заказать? — Фил включил джентльмена. Не успела девушка ответить, как в игру неожиданно для себя вступил я.

— Стой! Не говори. Я попробую угадать: латте на соевом с сиропом?

— Почти. А сироп какой? — лукавая улыбка коснулась губ Черновой.

— Соленая карамель, — выдал я свой любимый вкус, и Элишка удивленно кивнула.

— Откуда ты узнал? В студийной анкете я этого не писала.

— Не пугайся. Угадал случайно. Соленая карамель нравится и мне, правда, не с латте, а с капучино.

Кофе приятно обжигал небо и нес вкус карамели и немного шоколада. Я прикрыл глаза, наслаждаясь напитком. Рядом счастливо простонала Элишка.

— Вкусно!

Фил взял себе эспрессо величиной с рюмку и цедил, иногда непроизвольно морщась от крепости. Он не любил ни кофе, ни горячий шоколад. Его привлекал только чай, но сейчас Фил не хотел выбиваться из нашей компании и мужественно пересиливал себя.

— Эли, а ты всю жизнь прожила в Братиславе?

— Да, но у меня русские корни по материнской линии, — девушка перекинула русую косу на плечо, а я залюбовался тем, как переливались на солнце ее волосы.

— Ты знаешь русский?

— Знаю, конечно. Я гостила у бабушки каждое лето, пока была маленькой.

Фил от удивления выпучил глаза и замахал руками.

— Вау! Мне кажется, что русский тот же китайский: никогда не выучить!

Я тоже восхищенно подался ближе к ней, чувствуя, как губы сами собой расплываются в улыбке.

— Элишка, ты знаешь стихи русских поэтов? Всегда хотел услышать их на языке оригинала.

— Несколько помню: Есенина, Маяковского, Северянина точно, — усмехнулась эта потрясающая девушка.

— Северянина, — выдохнул я и затаил дыхание.

Был у него один стих, что запал мне в душу, и я мечтал услышать его на русском вживую. Когда-то наткнулся на видео, в котором его цитировали русские. То, что произошло далее, нельзя назвать иначе, чем волшебство или судьба. Из сотни стихотворений она начала цитировать именно то, которое я любил всем сердцем:

– Мы живем, как во сне неразгаданном,
На одной из удобных планет.
Много есть, чего вовсе не надо нам.
А того, что нам хочется, нет…


В храме пахнет свечами и ладаном,
И струится загадочный свет.
Верим в то, во что верить не надо нам,
Ну а веры действительной нет.
И однажды покажется адом нам,
Душный шепот душевных бесед.
Говорим лишь о том, что не надо нам,
А о том, о чем хочется, нет.
Только жизнь ощущаю наградой,


Хоть в течении множества лет.
Снова делаю то, что не надо мне,
Ну а то, что мне хочется, нет [Стихотворение Игоря Северянина «Странно».].

При первой встрече я назвал Чернову воробышком. А девушка предстала лебедем, когда тот, красуясь, распахивает крылья перед зрителями на озере. Когда Элишка закончила, за столом воцарилась тишина. Фил знал этот стих — я когда-то цитировал его, но на русском он звучал иначе. Глубже. Правдивее. Я ни слова не понял, но узнал бы его из сотни других стихотворений по особой ритмике текста. Ощутил то, что вызывали у меня эти строчки: задумчивость и трепет внутри.

Мы с Филом не сговариваясь захлопали, привлекая к себе внимание соседних столиков.

— Это было красиво! Я ни черта не понял, но красиво, — теплота в голосе друга понравилась девушке, и она искренне улыбнулась, вновь демонстрируя ямочки на щеках.

Ее чуть заметное в начале прогулки смущение исчезло, хотя легкий румянец то и дело украшал лицо. Мне хотелось рассматривать Элишку постоянно, подмечать эмоции и настроение. «Она мне нравится. Сильно», — понял я.

— Ребят, я в дамскую комнату.

Когда Элишка удалилась на достаточное расстояние от стола, друг наклонился ко мне:

— Дэн, она прелесть! Еще и недотрога. Люблю охотиться за такими.

Вот как он умудряется всего парой слов испортить настроение? Дар, не иначе.

— Не надо! Только не с ней, Фил, — прошипел я и принялся, зло цокая ложкой о чашку, размешивать взбитую пенку в остатках кофе.

Друг пораженно приподнял брови:

— Она тебе нравится!

К моим щекам прилила кровь.

— Да, нравится! Оставь ее.

— Эх. Мне Эли тоже по душе, но раз ты запал, так и быть, уступлю.

Фил врал, и я видел это. Слишком хорошо знал его. Когда друг говорил неправду, у него краснели кончики ушей, чем он себя и выдавал.

— Спасибо, — буркнул я.

— Могу помочь. Уйдешь в уборную, а я распишу тебя Черновой в лучшем свете.

— Не нужно! — отрезал я, понимая, что оставить их одних не могу. Фил применит свой тестостерон, и Элишка вмиг согласится на все. Чертов мачо.

— Дэн? Ау! Ты чего, обиделся, что ли?

— Нет.

— А вот и я, — девушка вернулась.

Зазвонил мой мобильный, но я успел заметить, что Чернова накрасила губы нежным вишневым блеском, это ей очень шло. Посмотрев на входящий, я задрожал, зная эти девять цифр наизусть.