«Почему именно я? Почему такая мать досталась именно мне, а не какому-то другому мальчику? Чем я заслужил это? Я ведь послушный». Только спустя много лет я осознал, что никто не заслуживает плохих родителей, просто их не выбирают.

После того как меня забрала бабушка, мы с Филом так и остались лучшими друзьями. Когда я рассказал, что хочу поступить на режиссуру, друг вначале скривился, но, обдумав и почитав про профессию, решил поступить вместе со мной. Ба хотела, чтобы я пошел по ее стопам и стал историком. Я же ответил, что мечтаю создавать свои собственные миры. Она согласилась, но с условием, что ее предмет я все же сдам «на отлично», буду заниматься в специальном кружке и посещать семинары. Историю я не любил, но в исполнении бабушки она оживала и будоражила ум. Поэтому я учил ее, представляя, что это ба рассказывает какие-то исторические факты в присущей ей манере. В университете уже я старался присматривать за другом, таскаясь за ним на дурацкие вечеринки, чтобы он ни во что не вляпался.

Только ступил в квартиру, как завибрировал телефон. Я выключил звук, чтобы не пугаться каждого звонка. Почему-то теперь прежде любимая мелодия напоминала о болезни бабушки.

— Дэн? — раздалось в трубке.

— Думал, не услышу тебя до завтра, — нервно ответил я и облегченно выдохнул, отбросив опасения, что мобильный звонил снова из-за ба.

— Эли слила меня! — возбужденно кричал друг. — Что за девушка, ты представляешь? Ты ушел, не прошло и пяти минут, как и она умчалась домой.

— Хоть у кого-то есть мозги, — пробормотал я, улыбнувшись.

Я прошел в коридор, разулся и направился в комнату. Оглядев залитое закатным солнцем помещение, включил кофеварку.

Митсон тем временем сопел в трубку. Значит, Фил Элишке не так интересен, как она хотела показать. У меня снова появился шанс, раз Фил обломался. Я ликовал, чувствуя зуд в руках и ногах. Грудь распирало, словно сердце увеличилось в размерах.

— Мозги? Твой сарказм неуместен. Но, черт возьми, она стала для меня только желаннее. Так мне еще не отказывали.

Я закатил глаза. Кому как не мне это знать?

— Кстати, она расспрашивала о тебе. Не настойчиво, но все же я выложил ей немного о нашем знакомстве в детстве. Не знаю, как так получилось. Зато ты, брат, заработал несколько очков в ее глазах.

— Ну да. Несколько очков жалости. Зачем вообще нужно было об этом трепаться?

Я сделал себе кофе и оставил на столе, чтобы остыл. И снова ощутил яркий стыд, вспоминая, как меня били мальчишки на том злополучном школьном дворе. Скривился, злясь на себя за это чувство и на Фила за то, что впервые он выболтал мои детские тайны. Я часто задышал, ощущая пульсацию в горле.

— Прости, само вышло. Ты… Ты в порядке? Что с миссис Чейз? Выкладывай!

Я громко сглотнул ком и прикрыл глаза, уговаривая себя не паниковать всякий раз, как думаю о бабушке.

— Все плохо. У нее снова случился приступ. Доктор Бронс настаивает на более сильных препаратах, просит подписать разрешение на это.

— Мне жаль, Дэн. Правда! Она идеальная бабушка.

— Знаю! Мне тоже. Ты извини, мне сейчас нужно почитать документы по этому случаю.

Я не хотел болтать. Горло сдавил новый спазм. Будто до этого болезнь не была настолько реальной, а после моих слов стала.

— Хочешь, я приеду?

— Нет. Но спасибо. До завтра.

Я сполз по дивану на пол и обнял колени, прислонив телефон ко лбу. Что мне делать? Обдумав все за и против, решил все-таки купить билеты на самолет после того, как прочитаю послание от ба.

Следующие несколько дней прошли в ожидании писем.

Элишка и правда выказывала заинтересованность мной, но уже второй день как я бегал от нее, словно олень от охотника, петляя по многочисленным коридорам «Баррандова». Фил, конечно же, заметил мои маневры.

— Ты чего прячешься от девушки? Помнится, когда мы гуляли, ты был счастлив заполучить ее внимание.

— Я пока не могу. Жду писем от ба и нет настроения.

Мой голос дрогнул от вранья, но друг посчитал, что это от тревоги за родственницу, потому что взгляд у него сделался сочувствующий.

— В Дом Фауста уже ходил?

— Нет, — снова соврал я. — Как прочитаю, что написала ба, тогда.

— А почему просто не позвонишь ей? — недоумевал Фил.

— Да не берет она трубку! А сто раз названивать доктору Бронсу я считаю слишком навязчивым. Когда пытался вчера, у него как раз был сеанс психотерапии.

Я теперь уже по-настоящему взволнованно махал руками, объясняя это.

— Пока жду.

Фил так нахмурился, что между бровей остались заломы.

— Странно это все. Дождись писем — и, если не дозвонишься до миссис Чейз, отпрашивайся у главного и слетай домой.

— Так и сделаю.

Настала пятница, и я, отбыв положенное время на съемках, уехал за письмами. Служебную машину я брал не каждый день, иногда катаясь на метро и автобусах, чтобы лучше проникнуться местной атмосферой. Но сегодня как раз тот случай, когда авто было единственным вариантом.

Аэропорт Вацлава Гавела являлся для меня непостижимым феноменом. Огромный, где-то на двадцать футбольных полей, он встречал и провожал сотни рейсов в сутки. Кажется, такая громадина должна полниться шумом, но нет — зайдя внутрь, ты погружаешься в тишину. Чисто и малолюдно, словно он работает только для тебя одного. Я понимал, что за организацией рейсов и потока людей следила толпа специалистов, но восхищался подобным эффектом еще при первом посещении.

Объявили рейс, и я застыл возле импровизированного коридора, который создавали турникеты с протянутыми через них черными лентами. Ученика доктора Бронса я узнал сразу же. Мы виделись в пансионате, когда я навещал ба перед отъездом.

— Дэниэль? — он махнул рукой, второй держа сынишку лет пяти, а из-за его плеча выглядывала симпатичная полненькая девушка, видимо, его жена.

— Здравствуйте!

— Сейчас, — он порылся в рюкзаке, выудил три чуть примятых конверта и протянул их мне.

— Спасибо.

— Только не принимайте написанное вашей родственницей близко к сердцу, — зачем-то предупредил он.

Я было хотел перебить его, но он опередил:

— Нет-нет, я не читал. Но знаю, что люди с подобным расстройством склонны к выдумкам.

Я кивнул, в душе несогласный, что ба могла написать бред. Попрощавшись, я поспешил домой, то и дело отрывая взгляд от дороги и косясь на конверты, лежащие на пассажирском сиденье.

Залетел в квартиру и осадил сам себя. Почему-то когда дело касалось моей семьи, я дрожал и нервничал как истеричка. Заставил себя не спеша снять обувь, переодеться и принять душ. Стоя под горячими струями воды, которая разбивалась на миллионы капель, сталкиваясь с телом, зачерпнул горсть соли для ванны с запахом мяты и лайма. Намочил ее и поднес к носу, вдыхая успокаивающий аромат. Большинство людей пили бы успокоительные, но меня вполне приводила в норму соль.

Аккуратно вскрыв три конверта, решил не спешить и читать по очереди. На каждом стоял порядковый номер. Взгляд зацепился за первые строки, и я полностью погрузился в письма.

«Дорогой мой мальчик.

Знаю, ты считаешь меня выжившей из ума старухой, но это не так. Я лишь хотела уберечь от страшной судьбы, которая тебе предначертана. В то, что напишу дальше, трудно поверить, но ты постарайся!

Ты знаешь, сколько книг и легенд написано о твоем предке — докторе Фаусте. Якобы он был чернокнижником, алхимиком и магом, что продал душу дьяволу и вынужден был служить ему вечно. Мой мальчик, частично это правда.

Частично потому, что Фауст обладал гениальным умом и смог избежать служения темным силам. Осталась одна лазейка, которую он не учел, а может, не хотел просчитывать на поколения вперед. Его потомки не обязаны дьяволу, но подвержены его влиянию. Семья Фауст может служить темному ангелу и наделена частичкой сверхъестественных сил. Мы способны видеть то, что недоступно обычным смертным — как проводники и усилители темных сил в мире живых. Поэтому будь осторожен. Тебе двадцать один, а это значит, что искушение уже началось. Борись, прошу тебя, борись! Ты лучше того, каким ты себя видишь во снах. Прости, что не рассказала раньше. После всего, что ты пережил, я не хотела рушить твою жизнь и не думала, что нас все-таки найдут. Писать и звонить мне не нужно. Сейчас ты не веришь, но обязательно найди способ прочитать письма два и три. Будь сильным и ни за что, повторяю, ни за что не уезжай из Праги!»

— Что за бред, бабушка? — ошеломленно выдохнул я, потерев уставшие глаза.

Развернув следующие два листа бумаги, я вообще ничего не понял. Бумага, испещренная знаками, походила бы на древний свиток, если бы послание не было написано современной гелевой ручкой. Загадочные символы были похожи и на китайские иероглифы, и на клинопись одновременно. Они слишком четко начертаны, не дрожащей рукой пожилой женщины. Может, это писала не она?

— Почему мне нельзя уезжать из Праги, ба? — в голос спросил я, дергая крест на серьге.

Черт! Черт! Черт!

Что все это значит? Бабушка реально сошла с ума? Какие проводники, какие темные силы? Она же историк, прагматик и вообще атеистка. Мне хотелось сейчас же купить билет на самолет и, вернувшись в ЛА, расспросить ее обо всем. Но ее состояние и этот строгий наказ не прилетать… Я не мог его нарушить. Или это какая-то игра?