Затылок сводит. Я задираю лицо к потолку и судорожно глотаю воздух.

— Эй, мужик… Ну, что с тобой, а?

— Нормально все. Картошку почистил?

— Я тебе что — кухонный комбайн? — притворно возмущается Миша, но в его глазах лишь беспокойство. Он для меня как отец. Я не хочу добавлять ему беспокойства. Поэтому, проходя мимо, похлопываю по плечу:

— Мих, я действительно в норме. А бабы… они же кому хочешь мозг вынесут, правда?

— Ха! Кому ты об этом рассказываешь?

— Что так? — ухмыляюсь, зная, что за них с Аришей я теперь уж точно могу не волноваться. А значит, у Михи очередная надуманная проблема.

— Да вот. Опять моя женушка наставила себе смен! А ты, значит, Миша, справляйся без внимания жены как хочешь.

— Ты не выглядишь несчастным, — смеюсь я.

— Ну-у-у, признаться, чувство вины делает её… эм…

— Все-все! — машу руками. — Слышать ничего не хочу. Пожалей младшего брата, который не ведал ласки вот уже сколько дней!

— А как же эта? — осторожный вопрос и кивок в сторону коридора, где так и осталась злосчастная сумка.

— А с этой мы до сладкого не дошли. И не знаю, дойдем ли.

Я, наверное, последний идиот, раз отказываюсь, но… Ничего не могу с этим поделать.

Картошка подгорает, разговор с братом помогает отвлечься. Злость на Сашу возвращается, лишь когда они с Машкой уезжают, потому что та начинает капризничать. Не помогают ни душ, ни полуторачасовая силовая тренировка в зале. Ближе к утру я понимаю, что совсем отказаться от неё не могу. Даю себе зарок не погружаться в это так уж слишком. Понаблюдать. За ней… За собой. Что, если я реагирую на нее рефлекторно? Не попробую — не узнаю. В конце концов, никто меня не заставляет идти на уступки и с разбега сигать к ней в кровать. Разработка Быстрова велась не для этого. У меня свой план. В который я не собираюсь посвящать посторонних. Всему свое время. Все вскроется, когда я посчитаю нужным.

Пятницу провожу на автомате. Даже работа с Быстровым проходит будто сквозь меня. Злюсь. Но все мои попытки отвлечься тщетны. Саша пробралась в мои мысли и прочно обосновалась там. Вечера жду, как манны небесной. Но стрелки, кажется, вообще не движутся. Ей звоню ровно в шесть. Томлю специально. Хочу, чтобы она рассердилась, послала меня куда подальше, но в ответ на мое «Я заеду за тобой в восемь. Будь готова» она лишь взволнованно спрашивает:

— Тебе прислать адрес или…

Я знаю, где она живет. Черт! Я вообще все про неё знаю. Но, напустив равнодушия в голос, бросаю:

— Присылай, конечно. Я, знаешь ли, не телепат.

Глава 5

Саша

К тому моменту, как я возвращаюсь домой, напряжение в теле становится просто чудовищным. Я уже принимала душ в квартире отца, но опять чувствую себя грязной. И хоть это ощущение идет изнутри, хоть я знаю, что от него водой не отмыться, все равно первым делом иду в ванную. Соль, пена… Немного вина. А впрочем, почему немного? Я одна, и от страха сводит желудок. Или это от голода? Пока не передумала, бегу в кухню. Беру бутылку и самый большой бокал. Возвращаюсь в ванную и, наполнив его до краев, делаю жадный глоток, прежде чем раздеться. Воду я специально сделала погорячей. Она обжигает ногу, когда я переступаю через бортик ванны. Шиплю. В один присест осушаю бокал до дна. Горячая вода снаружи, холодное Розе внутри. Как мне кажется, идеальное сочетание. На пустой желудок одной порции более чем достаточно, но я решаю на этом не останавливаться. Глупо хихикая, наливаю себе еще. И ложусь в воду. Мои глаза закрыты. А на обратной стороне век транслируют кино из прошлого. Я знала, что этого мне не избежать. Я знала… Потому и пила.

На закрытой военной базе я служу третий год. Не так долго, но за это время каких только парней я ни повидала. Впрочем, Орлов Ринат Ильич… — веду пальцем по его личному делу — что-то, совершенно особенное. Это понимают, кажется, все. Кроме него самого. Он же, как и большинство мужиков, зациклен на внешнем. Тогда как его уникальность скрыта внутри. Мне предстоит сделать так, чтобы он это понял. Иначе просто не выйдет раскрыть его исключительный талант. И найти ему применение.

— Чего ты боишься, боец? — бросаю последний взгляд на васильки, которые появляются у меня на столе теперь каждое утро, и отхожу к доске.

— Я ничего не боюсь, — тут же вскидывается этот глупый. Конечно, у него полно страхов. Страхи присущи нам всем. Просто мальчикам с детства внушают, что страх — это что-то плохое. Вот он и хорохорится передо мной. И в этом его основная ошибка.

— Зря!

— Почему это? — Ринат сощуривается, отчего его взгляд, проникающий через узкие щелочки глаз, становится острее лезвий.

— Потому что страх сохраняет нам жизнь. Именно страх подсказывает, что нам угрожает опасность, и заставляет действовать, — запинаюсь, споткнувшись о его скепсис. — Кажется, мои слова не произвели на тебя должного впечатления, боец, — сухо замечаю в конце.

— Лучше бы я занимался со всеми. Почему остальные тренируются до кровавых соплей, а я — нет?

Подхожу ближе, прекрасно зная, как это на него подействует. Опираюсь бедром о парту, а сама наклоняюсь ниже, вышибая этим из него дух.

— Что ты видишь, глядя на их тренировки?

— Силу!

— А в чем для тебя заключается сила?

— Глупый вопрос.

Его взгляд затуманивается. Дыхание становится поверхностным и частым. Опасные игры, но я почему-то не могу отказать себе в удовольствии. Мне никто не дарил цветов. И никто не смотрел на меня так, как этот влюбленный мальчик.

— Курс подготовки спецназа испытывает солдата на психическую стойкость — только и всего. В нем человека вновь и вновь доводят до края, пока его психика не станет настолько сильной, что он будет уверенно браться за любое задание в любой ситуации. Или пока он не сломается, — наклоняюсь к нему еще ближе, ощущаю аромат мыла. Оно самое простое, но… мышцы внизу живота предательски сокращаются. — И тут мы подходим к главному. Этих, — киваю в сторону окна, — просто испытывают.

— Тогда почему не испытывают меня?

— Потому что тебя не нужно испытывать. В мире, где все играют мускулами, эти самые мускулы, — кладу руку ему на предплечье, — на самом деле ровным счетом ничего не значат. — Пальцами другой руки касаюсь лба.

И тут совсем неожиданно он приподнимается со своего стула. Застываем нос к носу.

— И для тебя?

Мои глаза удивленно распахиваются, а нужные слова не находятся в ставшей вдруг необычно легкой голове. Каким-то совершенно непостижимым образом он умудряется меня переиграть на моем же поле.

— Ты забываешься, сержант, — сиплю я и отступаю.

— Я хочу принять участие в марш-броске.

Знал бы он, что его ждет, сказал бы спасибо, что его так трепетно оберегают.

— У тебя другой план подготовки.

Я отступаю к столу, а когда вновь поднимаю взгляд, наталкиваюсь на его. Немигающий и до чертей упрямый.

В себя меня возвращает звук бьющегося стекла. Похоже, я уснула и во сне нечаянно столкнула бокал на кафельный пол. Упав, тот разбился вдребезги. Выйти из ванны, не порезав ногу, оказывается не так уж легко. Но лежать в остывшей воде и дальше — не вариант.

Веник и совок хранятся здесь же, во встроенном шкафу. Осторожно сметаю и выбрасываю осколки. Решив, что моим ступням больше ничего не угрожает, смело шагаю к крючку, на котором висит халат. Голая женщина в зеркале синхронно повторят мои движения. Я выпрямляюсь, внимательно ее разглядывая. Скольжу придирчивым взглядом от собранных на макушке волос, вниз по безупречно красивому и гладкому, несмотря на возраст, лицу, высокой груди, тонкой талии, ниже…

— Да пошел ты, Ринат! — усмехаюсь пьяно. — Пошел… ты. Поблекла я, видите ли. А вот ни черта!

Шмыгаю носом и иду, пошатываясь, прочь. Ужасно хочется спать. Я не нахожу в себе сил перезвонить Наташе и… Жданову, хотя вижу их имена в пропущенных. Не успеваю даже додумать мысль, за каким таким чертом я вдруг понадобилась последнему. С Юрой мы расстались не лучшим образом. В последнюю нашу встречу я довольно доступно ему объяснила, куда он может идти со своей незамысловатой логикой в отношении меня и… В общем, с тех пор мы ни разу не виделись. Так что мне действительно есть над чем подумать, но сонливость берет свое.

Просыпаюсь от того, что во всю глотку орет будильник. Вчера у меня был выходной, а сегодня — два семинара и три лекции у старших курсов. Надо вставать. Но пока не получается даже просто пошевелиться. Кажется, у меня и волосы болят. Не следовало мне столько пить.

Со стоном переворачиваюсь на бок и жмурюсь, потому что пробившийся сквозь занавески луч света бьет мне прямо в глаза. Заставляю себя подняться. Первым делом — две таблетки от головной боли и много-много минералки. Взахлеб. Потом душ и гораздо более плотный, чем обычно, макияж.

Взгляд замирает на стрелках будильника. Ровно восемь… Через двенадцать часов мы увидимся с Ринатом снова. Телом несется дрожь. Я облизываю губы и выхожу из квартиры.

Свою работу я обожаю. А студенты обожают меня. За креативность и интересные примеры, с помощью которых я вывожу даже самую скучную лекцию. Но сегодня я сама не своя — то и дело теряю нить повествования, делаю длинные паузы и непозволительно долго смотрю в окно.