Андрей Васильевич и Митя тогда надолго засели в кабинете. Дед объяснял, что на войне не все враги были врагами и что всё не так, как кажется. Рассказал довольно банальную, но правдоподобную историю о спасшем его от смерти солдате немецкой армии. О настоящей дружбе и верности отчизне. В их с Германом случае — верности каждого из них своей. В общем, всё, что следовало знать и рассказывать мальчику десяти лет. Но Митя понял, что тогда дед не просто сыграл ва-банк со смертью, но смог предъявить права самой системе, непреложным законом которой является строгое разделение на «своих» и «чужих», друзей и врагов.

Показав Мите фотокарточку, дед, видимо, забыл, что сам же и рассказал мальчику про метки, которые следует оставлять в местах, которые особо контролируешь. Он заметил, на каком из стеллажей была сдвинута одна из меток — едва заметная леска с навязанными узелками. Старик всегда особенно тщательно оберегал этот стеллаж, заполняя его таким образом, чтобы при малейшем сдвижении на нём предметов, рушилась вся «конструкция». Однажды, без злого умысла, чисто из интереса, когда дед был чем-то занят во дворе, Митя хотел взять какую-то тетрадь с полки, и всё упало. Вернувшись, Андрей Васильевич вызвал его в свою комнату и запер дверь. Это было нехорошим знаком. Влетело ему тогда страшно. Дед никогда раньше так с ним не разговаривал. Железной хваткой он взял Митю за шею, подвёл к стеллажу и отчеканил, что всё находящееся здесь «трогать запрещено», и, если ещё раз, Дмитрий попытается сюда залезть, пожалеет, что родился на свет.

Почему-то у мальчика не возникло ни малейших сомнений, что так и будет.

У деда вообще была феноменальная способность говорить порой так, что человека охватывал невероятный ужас, или он становился мягок и послушен, покорен, как раб. Митя боялся, но и восхищался этой способностью старика, тщетно (пока что!) пытаясь повторить интонации деда, воздействовать на которого, к слову, ни рунами, ни взглядом он не мог. Однако экспериментировать мог только со знакомыми, что должного эффекта априори не вызывало, и, в лучшем случае, над ним смеялись. С незнакомцами выходило ещё хуже, на него смотрели как на странного или больного и пару раз жаловались родителям на «хамство» их сына, хотя он не произносил бранных слов.

* * *

Именно Герман подарил самый странный подарок на рождение младенца Мити. Дед припрятал до времени и, когда Мите было пять или шесть лет, отдал.

Это был набор старых пластмассовых рун в небольшой металлической коробке. Прямоугольники размером чуть больше монеты, с выгравированными на них непонятными знаками, а на крышке коробки, с тиснением в виде орла над свастикой, по-немецки надпись: «Winter-hilfswert des Deuljihen Dolfeb» (die stadt biberarh a.u. rih ouferte fur die notfeidenden Volfsgenoffen) [«Зимняя помощь» (Благотворительная помощь нуждающимся).].

Надпись завораживала маленького Митю. Таинственная «зимняя помощь» казалась чем-то сказочным и немного пугающим. Когда пришло время, одновременно с освоением русского алфавита, дед стал обучать его и немецкому. Это получалось абсолютно естественно, потому что Андрей Васильевич разговаривал с внуком на двух языках, русском и немецком, и с раннего детства Митя привык к его звучанию, знал и понимал не хуже русского.

Так и получилось, что к школе мальчик был полноценным билингвом, кроме того, параллельно просвещённым по многим историческим вопросам. Но в основном дед рассказывал ему о Второй мировой войне.

В детстве мальчик любил играть с рунами, складывая символы, как буквы алфавита, в абстрактные «слова». Возможно, тогда он знал, что они означают, но ни лэптопов, ни смартфонов в то время не было, и зафиксировать те, первые, неосознанные опыты с оккультным инструментом так и не пришлось. Сейчас этот раритет хранился на особенно почётном месте. В сущности, непосредственно рунические плашки ему были уже не нужны. Гадать? О таких глупостях он и не думал.

Конечно, рунный алфавит он изучил, но магические практики с инструментами были лишь одной из составляющих его личной магической философии. Возможности мозга и психики человека интересовали его намного больше.

К тому же фальсификация истории в очередной раз сыграла злую шутку. В данном случае замахнулись на мифологию и Северных Богов, внедряя во вновь начавшую пробиваться культурологическую и мистическую отрасль доморощенную теорию о негативном значении рун, опираясь на исторический факт. Действительно, рейхсфюрер СС Гиммлер придавал рунам особое значение, как «арийскому наследию», акцентируя их влияние в символике СС. Именно Гиммлер инициировал в рамках программы Аненербе Институт рунического письма, которое с 1939 года изучали все члены структуры, но уже в 1940 году инициатива была отменена. Естественно, закрытие информации повлекло за собой мистификацию традиции и истинного предназначения рун.

Современные мистики, как Митя успел заметить по первым опусам на тему, появившимся в печати в виде «подпольной» публицистики отвратительного качества и в интернете, на первых же околооккультных сайтах, постоянно пытались искусственно мистифицировать и без их стараний мистический ресурс, апеллируя к якобы прямой связи рун и традиций мирового нацизма. Услышав звон, не знали, о чём он. Данный контент немедленно осаждали как противники любых упоминаний нацизма, так и рьяные сторонники мрачной и оттого особенно привлекательной теории.

Впрочем как наличие, так и отсутствие более-менее содержательной информации на тему какого-либо оккультного инструмента его совершенно не волновало. Свободное владение иностранными языками и связи его деда давали возможность получать любые необходимые артефакты, включая специфическую литературу. Интернет же пространство, область безнаказанных (до поры) и оттого смелых проявлений, поначалу привлекало его постольку-поскольку, лишь как возможность социализироваться, оставляя за собой право сохранять инкогнито. Этот ресурс был вполне в его характере и служил допустимым компромиссом в его взаимодействии с миром.

Однако иногда он доставал старинный подарок и возвращался к своей детской забаве — сложению слов, теперь уже, конечно, со значением. Чем тратить силы на движение по прямой, иногда полезнее позволить себе маленькую шалость, сделав так, чтобы всё подали к столу. В качестве подопытных тем для своих экспериментов с рунами выбирал либо бытовые вопросы, либо незначительных людей, тех, кто не был важен ему лично, пусть и на короткий период.

Ему не было важно, что будет с людьми, над которыми он проводил эксперименты. Цель — сделать яд или панацею, влияющий на человеческих существ без применения магических артефактов, но лишь силой намерения или слова, взгляда. Сверхцелью же являлось создание противоядия, способного не просто нейтрализовать отравляющий или исцеляющий фактор, то есть фактор воздействия, но сделать их в принципе невозможными. Создать своего рода кокон недосягаемости, естественно, укрывающий его, и только его.

Противоядие будет создано, как только появится яд, — это базовый закон колдовства, известный и ребёнку. Но для этого труда намерения мало, необходимы подопытные экземпляры, чьи телесные и духовные переживания станут страницами неписанного гримуара истинного земного величия.

Он наблюдал процессы превращений издалека, оставаясь незамеченным кукловодом, однако то, что всё сделанное на рунах получалось как по писанному, его особенно не впечатляло, оставляя лёгкое ощущение обмана, будто за него сыграли пьесу, подготовленную им к экзамену, а высокую оценку за это получил он. Нет же, нет! Всё не то. Делиться с кем-то Митя не собирался.

Первые, ещё детские опыты интуитивного раскладывания рун давали быстрый и кратковременный эффект, но теперь совершенно перестали его занимать. Хотелось более длительной игры, многоходовки, неожиданных коллизий, и постепенно он переключился на иной метод манипулирования реальностью. С помощью собственного взгляда.

Его взгляд, это замечали все, никогда не оставлял равнодушным, заставляя как минимум обратить на себя внимание, но это как раз было ему совершенно не нужно. Он мечтал действовать незаметно, тайно внедряя в сознание людей нужные ему помыслы и заставляя действовать по своей воле и в его интересах.

На первых этапах своих практик он смог достичь лишь одного стабильного систематического результата: после его воздействий люди всегда заболевали. Если болезнь протекала легко, подопытные жертвы просто ничего не замечали, но порой случались и серьёзные заболевания, когда человек, попавший под воздействие, находился буквально между жизнью и смертью.

Добиться же системного эффекта от одних и тех же практик, как отдельно с рунами, так и с задействованием прямого взгляда, не получалось.

Пока.

Но Митя всегда добивался того, чего желал.

Про таких, как он, говорят либо «не от мира сего», либо «тормоз». Собственно, последнее определение прицепилось к нему ещё в школе, когда из симпатичного мальчика с чересчур яркими глазами стального оттенка он превратился в щуплого, прыщавого и некрасивого подростка. Внешнее преображение, произошедшее тогда, как это обычно бывает у детей, за одно лето, не было бы столь удручающим, если бы не другая, куда более неприятная его особенность. По сравнению со своими сверстниками и одноклассниками Митя был умён. Интеллектуально высокоразвит, начитан, свободно говорил на немецком и английском языках. Детям было некомфортно с ним общаться, потому что он пока не умел скрывать, что «читает» их, как с листа. Разгадывает все их секреты и видит подноготную всех их переживаний, как мощный рентген. Ему же самому было неинтересно с ровесниками, а их нелепые переживания казались стыдными и не нужными человеку.