— Занимайте очередь, — напутствовал меня мой участливый дуболом. — И ждите транспорт. В Эль-Вафре сразу, как приедете, покажитесь врачу.

— А как я его там найду?

— Спросите у наших ребят, они подскажут.

Я кивнул. Он уже собирался уйти, когда его нагнал мой вопрос:

— Как считаете, сэр… Мы скоро сможем вернуться обратно?

Он оглянулся через плечо, посмотрел на меня с тоской. Отвернувшись, буркнул:

— Думаю, вы не сможете…

И ушел, оставив меня в одиночестве.

Я проводил его взглядом, после чего решил последовать его совету и занять место в одном из кузовов. Усиленно работая локтями, я продрался к одному из грузовиков… как вдруг увидел ее. Поначалу я глазам своим не поверил — ну что бы ей тут делать? Однако это, бесспорно, была она — девушка Марина, официантка из занюханного бара в западной части Эль-Бургана. Она сидела в кузове грузовика и казалась крайне расстроенной.

Не знаю, что подтолкнуло меня к тому, чтобы, распихав прочих страждущих, забраться в кузов и подойти к ней. Возможно, это был банальный эгоизм — желание скоротать дорогу с приятной знакомой. Одно знаю точно: в те секунды мне больше всего на свете хотелось стереть с ее лица маску горечи и скорби.

— Марина, — позвал я, втискиваясь между нею и пожилым толстячком, который одарил меня испепеляющим взглядом, но смолчал.

Она недоуменно уставилась на меня, не понимая, кто перед ней.

— Это я, Сэм, — прошептал я. — Сэм Хэйз.

Брови ее взлетели на лоб. Выпучив глаза, Марина прикрыла рот ладонью и несколько мгновений просидела в такой позе. Я терпеливо ждал, пока она налюбуется мной вдоволь. Наконец она опустила руку и, качая головой, сказала:

— Что с тобой приключилось, Сэм? Ты… ты сам на себя не похож.

— Легкая пластика лица, немного грязи и — вуаля! — Я вымученно улыбнулся.

— А если серьезно? — Судя по тону, Марина была не в настроении шутить.

— Синдикат, — мигом посерьезнев, сказал я. — Взорвали дом, я чудом выжил. Встретил солдата Легиона, он привел меня сюда, смотрю — ты сидишь…

— Ужас… — пробормотала девушка, качая головой. — Дом взорвали…

— А с тобой что приключилось?

— Примерно то же самое. — Взгляд ее потерял фокус, стал рассеянным. — Ворвались в бар, Ибрагим сдуру за ружье схватился, его пристрелили на месте. Хозяин свалил, я спряталась в подвале, благо их интересовало, только если ли в доме кто-то из Легион. Потом кралась по городу, все время ждала, что убьют… Вспоминала Англию, где творилось всякое, но такого… такого там не было, Сэм!

— Успокойся. — Я коснулся ее ладони, и она вздрогнула от неожиданности и посмотрела на меня странным взглядом, будто впервые увидела. — Все уже позади. Сейчас нас увезут в Эль-Вафру…

— Но ведь здесь был наш дом! — Она повысила голос. — Разве тебе не дорог твой дом?

Только сейчас я заметил, что на нас косятся все без исключения — наверное, сказывалось то, что мы общались не на привычном для всех английском, а на русском.

— За годы переездов, — сказал я без тени иронии, — я научился не привыкать особо к новому месту, чтобы потом лишний раз не горевать. Возможно, это не совсем правильно, но… такой «тренинг» помог мне сэкономить немало нервных клеток.

— Я и сама нередко меняла обстановку, — покачала головой Марина. — Но дело не в этом, Сэм. Когда они пришли в Англию, я решила сбежать к черту на кулички, подальше от разборок между «левыми» и «правыми», между республиканцами и демократами, между Синдикатом и Легионом. И когда мне начало казаться, что у меня получилось, война нашла меня даже здесь, в Кувейте. Да, я по-прежнему жива, да, мне дают убежище. Но теперь я точно знаю, что мне никогда не спрятаться от всех этих ужасов и лишений. И это — самое страшное, Сэм: нигде не спрятаться от войны…

Я держал ее ладонь в своей и не знал, что сказать, чем утешить. Я не боялся войны, поскольку умел воевать. Но когда Жук прислал мне фотографии Джулии, я понял, что никакое умение воевать не защитит моих близких. Пока я жив, Джулия будет в опасности. Пока жива она, мною можно вертеть, как угодно.

И вот это треклятое чувство собственной незащищенности пугало меня ничуть не меньше, чем Марину.

Погрузка закончилась, и грузовик, вздрогнув, покатил по дороге в направлении южной границы Эль-Бургана.

* * *

2021 г., Сирджан, Иран

— Все будет хорошо, Крол… — бормочу я. — Все будет просто замечательно…

Капрал Банни болтается за спиной, точно рюкзак. Руки-лямки обвивают мою шею, кисти сцеплены на груди. Идти тяжело. Я потерял прилично крови, благо смог кое-как прижечь-перебинтовать сочащиеся, но, в общем-то, пустяковые раны. В сравнении с тем, что случилось с Крольчатиной, мне о них и говорить как-то стыдно: парень без ног останется, а я из-за царапин переживаю…

Мы бредем прочь из вымершего Сирджана. Мне бы вести себя осмотрительнее, осторожнее — вдруг где-то притаился «боевик» с автоматом? — но, честно говоря, мы с Кролом оба как-то не слишком переживаем на этот счет. Обычный, абсолютно нормальный человеческий страх не спешит возвращаться. Такое ощущение, что мы истратили его весь, там, среди свистящих пуль, взрывающихся гранат, криков боли, отчаяния и ненависти и теперь какое-то время просто физически не сможем бояться.

— Ты действительно в это веришь? — хрипит Крол в мое правое ухо. — Что все будет хорошо?

— Нет, не верю. Но зачем лишний раз убеждать тебя, что все будет плохо, если это и так очевидно? — усмехаюсь я.

— Спасибо, — благодарно шепчет капрал.

Его сердце уже не бьется так часто, как раньше. Мое — тоже. Мы пережили Мясорубку и теперь идем в наш лагерь, находящийся у черта на рогах. Дойдем ли? Кто его знает. Но попробовать определенно стоит.

Внезапно я слышу звук выстрелов. Крольчатина вздрагивает, раз, другой, третий, и я понимаю, что случилось, лишь когда он шепчет:

— Ну вот и все, старик…

Я чувствую, как по спине начинает течь что-то теплое, и ничком падаю на землю. Подо мной — горячая иранская земля, на мне сверху лежит, истекая кровью, мертвый Банни. Голосов я не слышу, что наводит меня на определенную мысль: стрелок всего один, без поддержки, а значит, можно попытаться застать его врасплох.

Лежу. Долго ничего не происходит. То ли стрелок просто не может поверить в свою удачу — что одной очередью удалось убить сразу двух «америкосов», — то ли он легкомысленно потерял к нам всякий интерес, едва мы упали. Рубашка моя уже пропитана кровью убитого товарища, солнце беспощадно печет голову. Вдобавок на мою правую щеку садится огромная муха и начинает сказать по лицу вверх-вниз, вызывая желание расплющить ее ладонью, но я упрямо продолжаю лежать. Это не самая страшная мука, убеждаю я себя. Две сотни человек, почивших в Сирджане, не дадут соврать: есть вещи куда более неприятные, чем надоедливые мухи.

И тем не менее хочется хотя бы почесать щеку… и подбородок… и нос…

Наконец небеса решают вознаградить мое терпение, и я слышу шаги. Они не отличаются робостью: видимо, ублюдок уже не сомневается, что отправил нас к праотцам. Я лишний раз убеждаюсь, что он один. Вот воцаряется тишина — наверное, остановился. Сердце бешено колотится в груди. Если «невидимка» окажется умным и опытным солдатом, то он непременно подойдет и наградит меня «контрольным» в голову. В таком случае моя хитрость моментально обернется глупостью.

Но ничего не происходит. Он просто стоит.

Томительное ожидание затягивается. Муха ползает по моему лицу вверх-вниз, пара десятков ее зеленых сестричек наверняка уже облепили труп Крольчатины: я слышу их мерное жужжание, похожее на гул трансформатора, и мысленно молюсь, чтобы крылатые твари не додумались лезть ко мне в нос и в уши. Хотя, если труп американского солдата вдруг громко чихнет, думаю, это неслабо деморализует подкараулившего нас иранца.

Снова слышу шаги, но теперь — удаляющиеся. Похоже, он уходит. Я не верю своему счастью. Неужели обойдется без «контрольного» выстрела? Нельзя упустить шанс: надо прикончить мерзавца, убившего Крольчатину, иначе велика вероятность, что он может вернуться, но уже с подмогой.

Сбросив с себя мертвого капрала, я резко сажусь, вскидываю руку с пистолетом, который сжимал в ней с самого начала… и лишь оторопело замираю с «пустынным орлом» в вытянутой руке.

От нас медленно удаляется мальчонка лет десяти, прижимая к груди огромный (по сравнению с самим обладателем) черный автомат. Он из местных, это видно по смуглой коже и чернильным волосам. Худющий (явно недоедал), заметно прихрамывает на правую ногу и явно с трудом передвигается — но идет упрямо, не позволяя себе остановок.

Последний защитник Сирджана.

Он опасен, несмотря на то что еще совсем юн и слаб. Крольчатина убедился в этом на собственной шкуре. И мне бы хотелось отомстить за смерть товарища… Но я не могу заставить себя нажать на спусковой крючок. Говорят, на войне все средства хороши. Но Сергей Мамонтов никогда не убивал детей и начинать не собирается.

Пока мальчуган уходит, я, стараясь не шуметь, встаю и крадусь к ближайшему дому. Спрятавшись за углом, перевожу дух и бреду, петляя по улочкам. Я практически не сомневаюсь, что, кроме того малыша с автоматом, тут никого нет, но после неожиданной смерти Крольчатины во мне столь же внезапно пробуждается слегка подзабытое желание жить. Не потому, что хочется. Не потому, что на гражданке меня ждет сестра (которой, строго говоря, без меня проще, чем со мной). Я обязан выжить и добраться до лагеря хотя бы потому, что моя смерть обесценит подвиг ста девяносто девяти моих собратьев по оружию. Кто-то ведь должен поведать генералу Тейлору о том, какой трагедией закончилось вторжение в Сирджан для нашей бедовой роты, о том, насколько бездарно была спланирована вся эта операция.