Юрий Червенак

Повелитель волков

ГЛАВА I

НОЧНОЙ ОХОТНИК

Как только в полночь начали лаять собаки, Ожег немедленно вскочил. Он, как всегда, спал вполглаза, поэтому моментально перешел в состояние полного бодрствования. Долгие годы жизни в пограничных лесах научили его быть осторожным.

Борко и Тэзак свирепствовали. И это не было ни ответом на голос волка откуда-то из глубины леса, ни предупреждением для белок или куниц, расположившихся на крыше около усадьбы. Злобный лай мог означать только одно — прямую угрозу.

— Ожег? — Духа села на кровать и стала вглядываться в полумрак. — Что?…

Решительный жест мужчины заставил ее замолчать. Съежившись под медвежьей шкурой, она наблюдала за тем, как Ожег опускается на колени перед очагом посреди комнаты. Он добавил немного еловых веток и несколько раз дунул на угли. Появился огонь. По стенам главной и единственной комнаты в доме заплясали тени. Из-под покрывала на другой кровати пятилетняя Любка высунула свою светлую головку. Когда в колыбели заплакал маленький Радко, Духа быстро выскочила из кровати, без слов взяла его на руки и прижала младенца к груди.

Собаки залаяли яростнее, а из сарая за домом послышалось испуганное блеяние овец. Ожег выругался и вынул топор из полена у очага. Лай внезапно изменился — один пес замолчал совсем, а второй стал болезненно скулить.

Ожег вышел. Он рывком открыл задвижку на двери. Холодный порыв раскачал пламя. Крестьянин выскочил посреди колыхающегося пятна света перед порогом и побежал влево, к загону с овцами.

— Борко! — хрипло закричал он. — Тэзак!

До загона оставалось три шага, когда он обо что-то споткнулся. Только каким-то чудом Ожег не упал.

— Тэзак? — Он наклонился к темной куче и протянул руку туда, где надеялся найти голову пса.

Там ничего не было.

В этот момент стало понятно, что его догадка о причине опасности оказалась совершенно ложной. Свежей баранины не захотелось ни медведю, ни рыси, ни какому-то другому дикому животному. Голова Тэзака была отрезана гладко, безошибочным ударом хорошо заточенного лезвия.

Ожег испуганно поднял глаза и двумя руками сжал топор.

— Келгаааар! — Этот дикий визг пробрал его до мозга костей.

Ожег вскочил и моментально повернулся, но конские копыта уже бешено стучали по грязному двору. Темнота выплюнула темный силуэт наездника. В его поднятой руке сверкнула сталь. Мокрая глина забрызгала одежду крестьянина. Тот неуклюже попробовал защититься топором. Искривленный меч вышиб это оружие, клинок попал Ожегу в лоб, заскрипел о череп, соскользнул до виска, отрезав половину левого уха.

Пронзительная боль и тепло струящейся крови было последним, что еще осознавал Ожег. Он упал как подкошенный, а стук копыт и веселый смех удалялись в направлении дома. Липкая грязь накрыла крестьянина вместе с черной-черной тьмой.

Любка с громкими рыданиями выскочила под покрывала, засеменила босыми ногами по дощатому полу и быстро вскарабкалась на постель матери. Обе взволнованно прижались друг к другу и с затаенным дыханием смотрели на дверь. Только Радко спокойно сосал молоко из материнской груди.

Лошадь остановилась перед входом. Было слышно, как кто-то соскочил на двор. Из черного прямоугольника двери появилась фигура в черном плаще, тканой рубахе и броне, сплетенной из железных колец. С острия меча, который человек держал в руке, словно рубиновая слеза, стекла капля крови.

Духа сжалась в клубок. Она поняла кто этот незваный гость. Черные волосы и усы, выразительные скулы, миндалевидные глаза, а еще — необычно высокий рост… Их так и прозвали в народе — великаны-авары.

Мужчина осторожно переступил порог и осмотрел комнату внимательным взглядом; изучив каждую подробность. Наконец его жестокие темные глаза остановились на Духе. Он недолго рассматривал ее с интересом, а затем повернулся и что-то закричал во тьму. Духа не поняла ни единого слова, но ей уже стало ясно, что нападающих несколько. Вместо ответа с крыльца раздался зловещий хохот из нескольких глоток.

Авар вернулся взглядом к Духе и оскалил кривые зубы. У нее было такое чувство, будто в горле застрял большой ком. Когда кочевник снял с головы остроконечный кожаный шлем и направился к постели, женщина поняла, что за этим последует.

Ожег очнулся практически сразу же, хотя ему показалось, будто темный поток унес его в пустоту на целую вечность. Острая и парализующая разум боль безжалостно вернула Ожега к реальности. Какое-то время он не мог сосредоточиться ни на чем другом — правая сторона лица была как в огне. Затем осознание произошедшего включилось, проникло в мозг осколком льда.

Хотя остаток правого уха был залеплен кровью, раньше всего раненый начал воспринимать именно звуки. Совсем рядом два голоса перекрикивали топот мелких копыт. Испуганное блеяние вскоре перекрыл отвратительный хрип. «Режут моих овец», — промелькнуло в мозгу Ожега. Речь чужаков он не понимал, но сразу опознал этот каркающий способ разговора. Так общались между собой «каркающие», как славяне называли странствующее племя, еще недавно владевшее землями в низине от Грязного озера до реки Тисы далеко к востоку. Два года тому назад их мощь была сломлена объединенными войсками франкского короля Карла, Нитранского князя Радомира, Властибора из Вогастограда и других моравских, чешских, лужицких, саксонских и баварских племен.

Тогда авары удрали в степь на востоке от Дуная. Но там по ним ударили всадники могущественного булгарского хана Крума. Аваров травили, словно диких зверей. Через два года империя кочевников оказалась в развалинах. Остатки орды рассеялись во все стороны. Несколько отрядов ушло на север, где в глубоких лесах, расположенных вдоль реки Хрон, они нашли хорошее укрытие. Изголодавшиеся, но хорошо вооруженные шайки часто посягали на славянские поселения и деревни, где они грабили, убивали и насиловали. Ожег проклял себя в душе за то, что недооценил этой угрозы.

Когда крестьянин осторожно повернулся на левый бок, до него донеслись звуки из дома. По сердцу будто бы провели ледяным когтем. Отчаявшиеся сдавленные причитания Любки и Радко заглушали прерывающиеся мучительные крики Духи, сопровождаемые регулярно повторяющимися резкими мужскими стонами. Ожег знал, что это означает. В жилах закипела кровь.

— Духа! — прохрипел он, попробовав встать.

Это оказалось ошибкой.

Один из мужчин около забора предупреждающе крикнул, шустро оказавшись рядом. Ожег уже было поднялся на колени, когда грубый пинок вернул его обратно в грязь. Он извивался в липкой слякоти, дыхание сбивалось.

Авар наклонился к нему, что-то пробурчал и схватил Ожега за волосы. В ладони пришелец держал нож, испачканный овечьей кровью. Крестьянин очень быстро мысленно попросил предков принять его душу к себе.

Вдруг что-то пронзительно просвистело в холодном воздухе. Авар в загоне издал тихий, но резкий звук, как будто просто устало вздохнул. Его тело громко шлепнулось в грязь, смешанную с овечьим навозом.

Пальцы татя соскользнули с волос Ожега.

Авар разогнулся и позвал своего друга по имени. Ответом ему стало лишь блеянье овец.

Пришелец выругался, повернулся к избушке и набрал воздуха в легкие, чтобы предупредить остальных. Но из его горла не донеслось ни единого звука.

Ожег вытаращил глаза, когда за аваром неожиданно поднялась угольно-черная тень. Призрак ухватил татя за волосы и дернул его голову назад. Блеснул нож. Ночной тать не успел даже захрипеть. Кровь из горла, разрезанного почти до позвоночника, прыснула на Ожега горячим дождем.

— Боги… — Оттолкнувшись пятками назад, Ожег попытался убежать подальше от черного призрака. Рядом с ним упало в грязь трясущееся тело авара. Селянин протер глаза рукавом и испуганно поднял глаза.

— Тише. — Голос незнакомца был неестественно спокойным. В этом единственном слове прозвучало нечто, что заставило Ожега немедленно застыть и затаить дыхание.

Человек вложил кинжал в ножны на правом боку.

— Сколько здесь этих «каркающих»? — спросил он тем же ледяным голосом, указав в сторону избушки.

Ожег помотал головой, показывая, что не знает. Ему показалось, что незнакомец не собирается причинять ему вред, но все же крестьянину никак не удавалось преодолеть дрожь.

— Хм. В общем-то, от этого ровным счетом ничего не зависит. — Незнакомец схватил лук, который до того момента весел у него за спиной. — Одним мертвецом больше, одним меньше… — Из колчана, выступающего над правым плечом, он вынул три стрелы. — Если тебе дорога жизнь, — человек приложил одну из стрел к тетиве, — не приближайся к дому.

Оставшиеся две стрелы он зажал между зубов.

Ожег смотрел, как темный силуэт движется к открытым дверям избушки и в душе поклялся, что не собирается сотворить такой же глупости.

— Кости Тэнгри… Держите ее! Уже сейчас…

После того, как ее начальное сопротивление было сломлено, Духа покорно сдалась. Но теперь по ускоряющимся движениям авара, она поняла, что тот близок к завершению. Представление о том, как ее лоно затопляет проклятое аварское семя, вырвало из горла женщины сдавленный крик. Она снова поднялась и попробовала вытолкнуть своего мучителя. Бесполезно. Двое мужчин крепко прижали ее лодыжки к постели, третий, который стоял на коленях позади, крепко держал ее за руки. Четвертый жестоко проникал в нее, не обращая внимания на кровь, которая струилась из раны. Слюна из его рта капала на ее обнаженные плечи.

— Ну вот… — прохрипел он на своем противно звучащем языке. — Уже почти… А потом собственноручно разобью головы этим маленьким крикунам…

Любка съежилась в углу комнаты, куда ее отбросил удар ладони авара. Девочка стонала в полный голос. Радко лежал на постели в двух локтях от Духи. С ним чудом ничего не произошло, когда предводитель нападавших выдернул младенца из рук матери. Его плач врезался Духе в мозг, а ее собственный крик стал из-за этого еще более отчаянным и ненавидящим.

Наконец авар с громким смехом и под ободряющие возгласы своих друзей несколько раз жестко дернулся, поднялся на вытянутых руках, наклонил голову. Из его горла вырвался хриплый стон. Духа почувствовала, как он закончил, у нее свело желудок. И в этот момент, когда утробу женщины наполнило горячее семя авара, в комнате прозвучал отрывистый злобный свист, будто капля воды упала на разогретый камень.

Духа почувствовала звонкий удар, после чего мужчина на ней сразу неестественно застыл. Она посмотрела вверх. Изо рта авара, открытого для вздоха крайнего блаженства, торчал наконечник стрелы. На ее плечи и лицо лилась кровь. Злодей ослаб, его локти подломились, голова со стрелой в затылке бессильно опустилась. Духа уклонилась в последний момент, острый наконечник стрелы царапнул ее ухо.

Мужчина, который держал Духу одной рукой за щиколотки, уже готовясь заменить своего соратника между теплыми женскими бедрами, удивленно обернулся. Он умер бесславно с выражением безграничного ужаса на лице и негнущимся членом в руке. Стрела проткнула горло татя, а вместе с ним — и постель. Степняк скатился с нее, как мешок зерна.

Третий авар отпустил запястья жертвы и молниеносно встал на кровати. Больше он ничего не успел. Свистящая стрела попала ему в глаз, прошла через мозг и череп, пригвоздив к стене. Степняк подогнул колени и застыл с безвольно опущенными руками. Кровь заструилась по его лицу и груди. К властителю загробного мира этот авар мог придти хотя бы с тем, что умер стоя.

— Сукин сын!

Последний авар вытаскивал меч и храбро встал лицом к двери.

За открытой дверью ворочалась темнота. Радко и Любка задыхались от плача.

— Слышишь, трус?! Покажись!

Монолитная тьма перед домом зашевелилась. Как будто с поверхности смоляного озера из нее показалось темное лицо. Человек хладнокровно направился к дверям. Постепенно за ним появился свет. Подробности его внешности раскрывались постепенно, словно бы нехотя. Высокие сапоги покрывал слой пыли и грязи. Подоткнутые штаны были сильно потрепаны с внутренней стороны. Кожаную куртку с пришитым капюшоном и короткими рукавами стрелок подпоясал двумя ремнями. На одном висел массивный клинок и франкский нож средней длины, но с широким лезвием. Второй ремень пересекал грудь мужчины, удерживая на спине колчан, полный стрел. Простой вид нарушали только бронзовые заклепки на наплечных доспехах и ожерелье из белоснежных клыков. Растрепанные черные волосы обрамляли загорелое лицо — узкое, устрашающее, с кожей, будто прилепленной прямо на череп.

Этот вид нагонял страх. Авар почувствовал, как по его спине пробежал холод. Ужас был вызван не внушительностью жилистого человека, не его вампирским лицом или ртом, из которого, казалось, в любое мгновение могли выглянуть острые клыки. Волосы степняка встали дыбом, когда он посмотрел в глаза незнакомца. Они оказались черными, словно два бездонных колодца, а их взгляд — холодным и бесстрастным.

Должно быть, незнакомец уже столько раз глядел в лицо смерти, что теперь смерть отводила взгляд первой.

Человек переступил порог и поднял лук. Тетива натягивалась все сильнее. Оперенье стрелы взъерошилось о порез на лице мужчины. Потом оружие тихо заскрипело.

Авар сжал окровавленный меч в обеих ладонях.

— Знаю, что ты за человек! — проворчал он на ломаном славянском языке. — Коварная крыса, которая убивает со спины. Почему не попробуешь сделать это железом, которое висит у тебя на боку?

Стрелок не шевелился. Казалось, что он шевельнулся, хотя стрела, нацеленная в сердце злодея, не затряслась. Духа скинула с себя мертвеца, кинулась к Радко, взяла его на руки и стала утешать. В углу залы всхлипывала Любка.

Мужчина, вооруженный луком, не спускал глаз с человека с мечом. Капля пота, стекающая с волос по лбу авара, в свете огня заблестела, словно кусок янтаря.

— Ну что? — снова спросил загнанный стрелком авар. На этот раз в его голосе уже не было такой уверенности. — В штаны наложил? Дерись со мной, будь мужчиной!

Единственным изменением на лице чужака стали слегка сузившиеся глаза.

— Не могу придумать ни одной причины, зачем мне это делать, — сказал он. Затем наклонил лук. Но всего на один палец.

Зазвенела тетива.

Ожег услышал проклятие и звук падения тела. Звуки боя утихли. Он подкрался к дверям и осторожно заглянул внутрь. Духа сидела на кровати, повернувшись лицом к стене. Одной рукой она защищала Радко, второй прижимала к себе Любку. Возможно, мать хотела защитить девочку от вида происходящего в комнате.

В шаге от очага лежал авар со стрелой в животе, вонзая ногти в твердую землю и беспомощно стуча пятками. Стрелок наклонился к нему, схватил за ногу и, волоча за собой, будто пойманное животное, решительно подошел к дверям. Ожег быстро уступил ему дорогу. Раненый скулил, словно побитая собака, оставляя за собой кровавую полосу.

Стрелок выволок его во двор, там присел к полутрупу, будто огромный падальщик, готовящийся пировать мясом умирающего. Он схватил степняка за шею. Ожег насторожил уши.

— С этой стрелой в кишках будешь подыхать до утра, «каркающий». Скажи мне, где найти Бургута, а я устрою тебе быструю смерть.

В воздухе распространялся запах испражнений, освобожденных ослабленными внутренностями.

— Прикончи… меня… — прохрипел авар.

— Где Кровавые Псы? — черноволосый притянул его потное лицо ближе к себе. — Знаю, что и вы к ним относитесь, видел на ваших седлах черепа. Вы бежали на восток, чтобы присоединиться к остальным. Где они скрываются?

Из уголков рта раненного текла слюна, смешанная с кровью и пищеварительными соками.

— Говори, — потряс его лучник.

— Кирт… — во рту авара лопались зеленоватые пузыри.

— Кирт? Что это значит?

— Святыня… Убежище.

— Где? Слышишь меня?

Авар попробовал плюнуть на человека, но плевок стек по лицу степняка на волосы.

— Никогда не найдешь его… Только избранные…

Стрелок оскалился и сжал в ладони стрелу, точащую из живота авара. А потом немного повернул ее. Ожег затрясся, как будто это его внутренности наматывались на железный наконечник. Раненый кричал, на его лице пот смешивался со слезами.

— Как туда попасть? — ворчал черноволосый. — Говори, или клянусь Перуном, что эта боль, — он еще немного повернул стрелу и вынудил Кровавого Пса снова завыть, — эта боль — ничто по сравнению с той, которую я еще могу тебе причинить. Скажи мне, где это место, тогда я позволю тебе умереть.

Авара трясло как в лихорадке, у него текли слюни, а на штанах увеличивалось мокрое пятно.

— Я не знаю дороги… — хрипел он. — Только один из нас… Умар… Он знал… Но теперь он мертв… — Авар попробовал засмеяться, но из этого получился только приступ кашля.

Стрелок выругался, перевернул стрелу в ране и всадил ее острием в грудную клетку. Раненый затих, его голова склонилась, а изо рта вышла красная пена.

Черноволосый отпустил стрелу и вынул кинжал. Длинное лезвие гладко погрузилось в горло мертвеца. Ноги авара затряслись в последней судороге. Стрелок с ничего не выражающим лицом увеличил рану, он резал горло, словно буханку хлеба, пока острие не заскрипело о позвоночник. Ожег быстро отвернулся, придерживая рукой рот. Но когда услышал хруст шейного позвоночника, то нервы и желудок не выдержали. Селянин быстро отбежал во тьму…

Он все еще стоял на коленях и взволнованно вытирал желудочные соки с усов, когда ему на плечи опустилась окровавленная рука. Ожег испуганно обернулся.

— Теперь навостри уши и запомни каждое мое слово, — склонился к нему незнакомец. — Головы я возьму с собой. Тела без них не столь опасны. Но лучше спрячь их поглубже. Каждому из них проколи сердце дубовым колом, свяжи руки на груди кожаным ремнем и отрежь пятки. А для верности каждого покойника завали тяжелым валуном. Понял?

Ожег отрывисто кивнул.

— Я мог бы их сжечь… — Человек в черной одежде покачал головой. — Но не надо. Огонь быстрее освободит злую силу из телесной оболочки. Разве ты хочешь, чтобы их души бродили по окрестным лесам? Вот видишь! Мертвые должны идти под землю и оставаться там запертыми навсегда, в глубоком гробу.

В избушке неожиданно раздался треск: переломилась стрела, которой один из аваров был пришпилен к стенке. Теперь мертвец сполз на кровать. Духа завыла, а дети снова заплакали…