— Что потешное узрел? — поинтересовался я, когда дом вместе с «курвой Зорькой» остался позади.
— Хозяйка поутру пошла доить корову, Зорькой кличут… А тут за околицей светопреставление началось. Ну, тетка, ясное дело, в подвал, он возле летней кухни. Притаилась за бочками, а здесь ещё кто-то ломится. Сопит, гремит копытами по ступенькам. Вылитый тебе черт. Оказывается, корова веревку оборвала и следом за хозяйкой в бомбоубежище. Сообразительная животина, ничего не скажешь… Только выходить из подвала не желает… Тётка ей в ведро с водой валерьянки накапала для успокоения, теперь духан на весь двор.
— Здесь не хихикать, плакать да материться впору.
— Чем хозяйка и занимается. Но все равно смешно. Голос ласковый, слова матерные…
— Ладно, оставляй кладбище по левую руку и притормози вон у того перекрестка, где народ толпится.
Народ на перекрестке в основном был представлен пишущей братией. Однако просочиться к месту сшибки мешал поставленный поперек асфальта грузовик — точная копия того, который забаррикадировал выезд из пристанционного поселка.
Фотоаппарат с телевиком пятидесятикратного приближения — вещь в репортёрском деле нужная. Однако снимать сорванную с шарниров и теперь прислоненную к стволу старого ясеня башню боевой пехоты, а вместе с ней поземкой струящиеся через асфальт дымы все равно, что поедать глазами грибную похлебку.
Я так и не понял, почему подъехавший на белой «Волге» мужичок с взъерошенной прической остановил выбор на моей персоне. Вполне возможно, потому, что среди прочих моя физиономия показалась самой огорченной.
— Заползай, доставлю по назначению, — сказал мужичок. — Я уже сделал три ходки с ранеными, меня пропускают.
Благодетель не соврал. Застеленное поверх заднего сиденья одеяло, которое уважающие себя водители возят в багажнике, чтобы дама сердца не испачкала колени о зеленую травку, было в бурых потеках.
У мужичка со взъерошенными волосами на маковке оказался такой же взъерошенный голос. Спозаранку повез служивым блокпоста торбу приготовленных сердобольной супружницей пирожков и трехлитровую банку молока, а попал в передрягу, которую будешь помнить до гробовой доски. От перекрестка до блокпоста около пятисот метров. Однако мой благодетель успел поведать о собственных приключениях:
— Только высунулся за кладбище, а впереди как загрохочет. Из чего били, леший его разберет. И сразу взрывы пошли, скорее всего, начали детонировать боекомплекты. Видел, как покатилась по асфальту башня БМП… Ну, а спустя четверть часа прилетело звено вертушек. И давай лупить сверху.
— Вертолеты чьи?
— Думаю, украинского войска. У ополченцев-то своих вертушек нет.
— Выходит, свои по своим били?
— Леший их разберет. Да и некогда мне выяснять было. Думал, как раненых солдат разместить, чтобы салон не сильно окровенили.
Похоже, алый цвет сегодня самый распространенный на моей малой родине. Чуть не вступил в кровавую лужицу на асфальте, которую по периметру обсели сизые мухи. Тучились насекомые и над обрывками камуфлированного тряпья, судя по погону с четырьмя звездочками, куртки пехотного капитана.
С недобрым предчувствием подумал о Виталике: жив он или убит? Однако служивым было не до прорвавшегося через рогатки журналиста, а один из них, с багровой царапиной через всю правую щеку, порекомендовал мне валить отсюда впереди собственного визга:
— Пока только что приехавшему генералу на глаза не попался.
Воспользоваться советом я просто не смог физически. Дорога впереди и сзади перекрыта, а вдоль обочин густо лежали убитые. Хоть им сейчас и все равно, но не переступать же через бедолаг.
Прятаться от генерала тоже не имело смысла. Рано или поздно он узреет затесавшегося в камуфляжный ряд штатского с фотоаппаратом. Поэтому решил действовать напролом.
Изобразив нечто вроде строевого шага и остановившись в двух шагах от кучки военных, над которыми грозовой тучей возвышался генерал с похожими на лохматых гусениц бровями, спросил:
— Разрешите обратиться?
— Слушаю, — ответил генерал, и одна из лохматых гусениц обрела сходство с вопросительным знаком. Только лежачим.
— Учитывая сложность ситуации, на интервью с вами не надеюсь. А коль так, то прошу «добро» просто поприсутствовать. И заодно сделать несколько снимков.
— Валяйте, — буркнул генерал, и лохматая гусеница вернулась на прежнее место.
Воодушевленный высочайшим дозволом, я настолько обнаглел, что без зазрения совести прервал допрос, который вел следователь военной прокуратуры. Вообще-то, поначалу мне показалось, что эти двое, один обличьем смахивающий на новобранца, а второй постарше, с едва поместившимся в нагрудном кармане куртки деревянным крестом, просто толкуют «за жизнь» в тени подбитого броневичка. Однако ошибся и едва не был изгнан прочь поганой метлой.
— На каком основании интересуетесь капитаном Виталиком? И есть ли у вас аккредитация? — сурово спросил похожий на новобранца следователь.
— Аккредитован в этих краях еще в прошлом веке, — ответил я, стараясь придать вес каждому слову. — А нахожусь с персонального разрешения генерала. Полюбопытствуйте у него, если имеете сомнения…
— К генералу лучше не соваться, — подал голос тот, который с крестом в нагрудном кармане. — Он сейчас сильно занят. Нашему подполковнику клизму ставит. На скипидаре с рыболовными крючками.
— За какие грехи, если не военная тайна?
— С утра на блокпост налетела шайка… То ли Беса, то ли Сатаны. А может, и самого батьки Махно… Ну и вжарили, вначале из гранатометов, потом стрелковым причесали… А подпол, он в райцентре обретается, доложил наверх, что нашу располагу захватили ополченцы, и вызвал пернатых. Ну те и добавили нам с неба.
— Извините, что помешал.
— Ничего, продолжайте, — усмехнулся следователь. — Коль уполномочены самим генералом. А заодно сделаем перекур.
— Вопросов всего два: какова судьба капитана Виталика, и не кажется ли вам, что крест в нагрудном кармане и автомат на плече — вещи, исключающие друг дружку?
— Капитана вроде бы сильно поранило, его мужик на белой «Волге» в числе первых увез. Что же касается креста с автоматом, то они дополняют друг друга. Если заблудшая овца откажется внимать слову Божьему, ее приводят к повиновению при помощи хорошего дрына. Или чего другого.
— То есть жителей Донбасса вы считаете заблудшими овцами?
— Только тех, которые смотрят в сторону России.
Возвращаюсь пешком, стараясь не наступать на отстрелянные унитары, в которых ветер-низовка исполняет реквием по убиенным. Вон они, на обочинах и среди смятых гусеницами боевой машины посевов кукурузы, все до единого прикрыты одеялами, такими же короткими, как и жизнь солдата на войне.
А еще низовка пытается теребить опаленные ясеневые листья и кровавую лужицу на асфальте. Однако багровое озерцо за час с четвертью уменьшилось наполовину, и теперь не понять, что осушило его? То ли солнце, то ли виной всему сизые мухи, эти сродственницы падальщика-врана.
Запланированную поездку на Саур-Могилу пришлось отложить. С утреца позвонил Вольдемар и попросил отгул:
— Руки дрожат, — объяснил он, — боюсь, разобью машину, а заодно покалечу нас с тобой.
— Никак перебрал вчера?
— Только собираюсь накатить пару-тройку стаканов. Иначе в меридиан не войду.
— Жена и теща достали? — спросил я, намекая на полузабытый скандал, который для нашего кормчего едва не закончился отсидкой за мелкое хулиганство.
Вообще-то, Вольдемар из породы покладистых мужиков, из-за забора целый день только и слышно: «Вова, нарви вишен на компот… Вова, вытряхни половики». И наконец: «Мы бы тебя покормили, но картошка еще не сварилась».
Однако если ангельскому терпению есть предел, то человеческому тем более. Собрался Вольдемар в законный выходной на речку, а дамы в один голос: «Какая рыбалка? Огород не прополот, в доме не прибрано, а у тебя развлечения на первом месте».
Короче, достали бедолагу, взбрыкнул почище норовистой лошадки. Слава богу, у дам сработал инстинкт самосохранения. Скатились в подвал, притихли за бочками, из которых запах прошлогодних солений испарился. И хотя на сей раз мужика никто ни о чем не попросил, он по собственной инициативе опустил в подвал пару одеял, буханку серого и бутылку газировки:
— Сидите, завтра вернусь, так и быть, выпущу на свободу.
— Объясни, Христа ради, что стряслось? — продолжал настаивать я. — Чтобы смог отмазаться перед шефом, если начнет спрашивать: почему отложили поездку на Саур-Могилу?
— А ты разве не слышал стрельбу на микрорайоне? Вчера, вечером?
— Какой-то шум имел место, однако значения, честно признаться, не придал. В наше время пострелушки такое же обыденное явление, как и насморк посреди гнилой зимы.
— Тогда слушай… Пошел я в автомагазин, а по пути решил пивком побаловаться.
— И?..
— Облом вышел. Укропы откуда-то налетели, три автобуса, крытые грузовики, легковушки и квадроцикл в придачу. Оцепили площадь, давай из автоматов в небо пулять. Мужиков, в том числе меня, положили мордой в асфальт, до сих пор правая бочина от берцев ноет… А рубашка там, на площади, осталась… Они рубашки со всех мужиков срывали.