Но боевой опыт был не у всех. Один пилот был призван из Узбекистана, где летал в сельхозавиации, опыляя поля от вредителей. Да и призвали его со своим самолетом, только распылители для ядохимикатов сняли.

Три дня эскадрилью никто не трогал — механики готовили самолеты к полетам. Все они были изношены и требовали ремонта. А потом в штаб вызвали сразу троих пилотов. Как сообщил комэск капитан Нефедов, следовало произвести разведку в ближайшем тылу противника. Каждому из пилотов был выделен свой сектор.

— Понимаю, У-2 — не самый подходящий самолет для разведки, — сказал в завершение инструктажа комэск. — Направляли уже истребитель и бомбардировщик — оба не вернулись с задания. Теперь у штаба армии надежда на вас. По сведениям партизан, к фронту проследовало несколько эшелонов с танками, главной ударной силой вермахта. Отыскать их — ваша главная задача. А уж там — дело наших бомбардировщиков.

К самолетным стоянкам возвращались молча, в задумчивости. Белым днем лететь во вражеский тыл — чистое безумие. У-2 немцы сбивали и над нашей территорией, что уж говорить о вражеской? На малой высоте пехота может сбить этот самолет из обычного стрелкового оружия, и попадания одной винтовочной пули в мотор достаточно для катастрофы. А немного выше заберешься — истребители доконают. Только выбора не было.

Тихон разложил карту на крыле, отметил границы своего сектора, характерные ориентиры.

Все три самолета взлетели одновременно, но через десять минут полета их курсы разошлись.

Над своей территорией Тихон держал высоту триста метров, но перед линией фронта, хотя она была достаточно условна, поднялся до восьмисот.

На направлении немецких танковых ударов была настоящая передовая — с траншеями, капонирами с пушками. Но были участки — чаще всего заболоченные или лесистые, где не было ни наших, ни немецких войск. Танки там не пройдут, а без их поддержки пехота в бой не идет.

Сектор, выделенный Тихону, имел разные виды — поля, леса.

Для танка поле — самое желанное пространство для атаки. Но в поле танк, а тем более множество танков не спрячешь. Вот и приходилось думать, где искать Панцерваффе.

Для начала он снизился и в первую очередь облетел наиболее вероятные, по его мнению, места — это были лесные массивы с их опушками. На деревьях листвы полно, там танковый полк спрятать можно, но — увы…

Дважды Тихона обстреливали с земли из пулемета, но пока ему везло. Самолет-то тихоходный — по его авиационным меркам, и для стрельбы по нему надо упреждение брать. Для этого на зенитных пулеметах специальные кольцевые прицелы предусмотрены, и скорострельность пулеметов высокая.

Все пули прошли позади самолета.

Тихон карандашом отмечал районы, где уже побывал. Скоро уже и топливо к концу подойдет, пора поворачивать домой. Отрицательный результат — тоже результат. Стало быть, танки в другом месте собирают в бронированный кулак.

Однако привлек его луг за селом Кобылкино. Вроде ничего подозрительного, кроме стогов сена Только кто из селян в период военных действий будет сено в стога собирать? Колхозный скот на восток угнали, а у кого своя скотина осталась, так и одной копны хватит. К тому же было еще обстоятельство: километрах в пятидесяти — железнодорожная станция Хоросы. Удобно. Подогнал эшелон с танками, разгрузил и под стогами сена танки спрятал.

Тихон, заложив вираж, встал в круг. Никакого движения. Солдат не видно, никто по нему не стреляет. А ведь район сосредоточения танков зенитчики охранять должны!

Подозрения снять надо. Он должен убедиться, есть на лугу танки или нет. Штабу нужны достоверные сведения, а не его догадки.

Тихон направил самолет к станции, вернее — к дороге от нее. От Ходосов к Мстиславу и дальше, к Хиславичам, фронт шел. Если танки шли, то именно по дороге, потому как через реки — тот же Сож или Лызу — мосты быть должны.

Даже сверху было видно, в каком ужасном состоянии грейдер. Тут и там воронки, сгоревшие автомобили. Дорогу явно бомбили немецкие войска при отступлении наших, а потом советские войска — наступающих немцев, потому что разбитые или сожженные автомобили были советских и немецких заводов.

От Хиславичей на север, к Кобылкино, тоже дорога, практически прямой большак. И весь изрыт танковыми гусеницами. Грузовик пройдет, и не узнаешь, а за танком или другой гусеничной техникой след всегда остается, даже на асфальте, не говоря уж о земле. Но вот что интересно — перед лугом следы обрываются. Куда же они девались? Танк — не самолет, не взлетит. Пока одно только ясно — замаскировали; скажем — пустили грузовик, а к нему ветки привязали. И танковый след в глаза уже не бросится.

В душе Тихона росло беспокойство. Сесть бы и проверить стога — хоть один, а боязно. Да и топливо осталось только до аэродрома дотянуть.

Так он и улетел назад. Путь не прямой выбрал, через передовую, а по-над болотами и реками — так безопаснее.

А по прилете в штаб доложил о своих подозрениях, о следах гусениц, обрывающихся в неизвестность, о стогах сена.

— Ты мне тут загадки не загадывай, — повысил голос Нефедов, — что мне в штаб докладывать? Понимаешь, на направлении главного удара пушки надо успеть поставить, иначе оборону прорвут. А дальше до Москвы — только тыловые части, вроде ремонтников, связистов, госпитали, склады… Нас же с тобой под трибунал отдадут, если напортачим.

Конец ознакомительного фрагмента