Рана была неглубокая, лезвие разбойничьего топора скользнуло по рёбрам, рассекло кожу и мышцы, но сами рёбра были целы. Вот только кровило сильно.
— Мох толчёный, тряпицы чистые — быстро!
— Я мигом!
Мужик сбегал к другой подводе и принёс чистую тряпицу — вроде широкого бинта.
— Приподними его за плечи и держи, я перевяжу.
Алексей ловко перевязал раненого.
— Слава богу, жив боярин, — перекрестился обозник.
— Ты кто такой?
— Так холоп Захарий.
— Боярина как величать?
— Корней Ермолаевич Кошкин.
— Не тяни кота за хвост! Далеко ли до усадьбы боярина? Его ведь домой доставить надо.
— Ох ты, беда какая! Недалеко уже, дневной переход.
Вот хватил обозник — недалеко! Боярина целый день на телеге трясти надо — выдержит ли?
Алексей осмотрел боярина — вроде крови и порезов одежды больше не видно. По-человечески надо сопроводить его до дома. Обозник один остался — на пять подвод с лошадьми.
— Откуда идёте, что за груз?
— Издалека. В Булгар ходили, за товаром.
— Так ведь хозяин твой вроде не купец?
— Точно, боярин он — только из обнищавших. Всего-то и было что пять мужиков. Да вишь — один я ноне и остался. А осенью надо боярину на службу, вот и решил он в Булгар сходить.
— Ладно, все разговоры потом. Запрягай лошадей, сопровожу вас с обозом до дому.
— Вот спасибо, мил-человек! А то мне одному не управиться.
Обозник забегал, собрал с луга пасущихся лошадей.
— Там ещё лошадёнка — не твоя ли?
— Меня Алексеем зовут. Моя лошадёнка, веди её сюда.
Они запрягли лошадей в подводы, поводья каждой привязали к подводе впередистоящей лошади, и получился эдакий караван. Захарий уселся на первую подводу — он знал дорогу, Алексей — на последнюю замыкающим. Перед отъездом он собрал всё оружие и сложил к себе в телегу. Железо стоило дорого, и бросать его было грех.
Только они тронулись, как снова остановились. Захарий спрыгнул с подводы и подбежал к Алексею:
— Негоже нам уезжать, людей своих отпеть да похоронить бы надо.
— Правильно говоришь, только рыть могилы нам с тобой здесь до вечера. Как думаешь, выдюжит боярин?
— Эх, ядрит твою! Что за жизнь такая!
Захарий расстроился. Ведь убитые холопы — его товарищи, но и в словах Алексея была своя правда. Он понуро пошёл к подводе, запрыгнул на неё, взял в руки вожжи и тронул коня с места.
Обоз шёл до полудня, потом дали лошадям отдых. Хоть и поторапливаться надо, а животина есть хочет, и объяснить ей что-то просто невозможно. Сами пожевали сухарей из припасов боярина.
На остановке боярин пришёл в себя, повёл вокруг глазами, увидел Захария и удовлетворённо кивнул.
— Здесь я, Корней Ермолаевич! И обоз со мной, к вечеру дома должны быть, — успокоил боярина ездовой.
— Пить дай…
Обозник напоил боярина из баклажки.
— А где остальные? — напившись, спросил боярин.
Обозник отвёл глаза в сторону:
— Только я да Алексей остались. Кабы не он, все бы полегли.
Боярин кивнул и смежил веки — слаб он был после кровопотери. Ему бы сейчас покой да уход, а не тряскую подводу.
Уже в сумерках они подъехали к боярской усадьбе. За тыном располагалась изба хозяина, на заднем дворе — хозяйственные постройки, вроде конюшни, бани, амбаров. Но выглядело всё это достаточно скромно, без резных наличников на окнах. Добротно, но без шика.
Захарий и Алексей занесли хозяина в дом. Забегали, заохали женщины, принялись осторожно раздевать его.
Алексей помог завести обоз во двор и распрячь коней. Пожилой дядька принялся разгружать подводы.
Женщины усадили Захария и Алексея за стол.
— Кушайте-кушайте, устали, поди, с дороги-то.
Пища была вкусной; без изысков, но сытной. Лапша домашняя с курятиной, пироги рыбные, пиво. Заметив, что после еды оба гостя стали клевать носами, их отправили спать. Алексея вместе с Захарием уложили в людской на лавках, и оба сразу вырубились.
Утром Алексей едва расправил занемевшие члены. Лавка была жёсткой, хорошо — под головой подушка, набитая пером. Но при всём при том это была крыша над головой. А что в людской уложили, вместе с холопами, — так ведь на Руси сроду встречали по одёжке, а рубище на нём крестьянское.
Они позавтракали свежеиспечёнными калачами с сытом. Алексей поблагодарил кухарок и поинтересовался, как себя чувствует боярин.
— Почивает он. Ослаб после ранения, сердешный.
Алексей посчитал свою задачу выполненной, пора и честь знать. Гость хорош, когда уезжает быстро, особенно — если гость незваный. Боярин-то то его на поляне встретил и разговаривал не очень приветливо, подозревая в нём разбойника из шайки.
Алексей вышел во двор и нашёл в амбаре Захария.
— Мне бы лошадку свою взять, Захарий. И ещё одна просьба… — Алексей замялся. Захарий не хозяин, просить неудобно, но других слуг он вовсе не знал.
— Говори смелее, — подбодрил его холоп.
— Мне бы в дорогу хлебца и яиц варёных.
Конечно, лучше бы сала, оно сытнее, но совесть не позволила Алексею просить большего.
— Всё сделаю. Кабы не ты, мы бы все там полегли.
Захарий ушёл и вскоре вернулся с лукошком.
— Кухарки хлебца свежего в тряпице тебе положили, лука, яичек варёных, как ты просил. И ещё… — Захарий достал нечто завёрнутое в чистую тряпицу, развернул, и Алексей увидел добрый шмат солёного сала. Он немного смутился, поскольку не рассчитывал на такую щедрость.
— Ну спасибо, удружил. Ввек не забуду доброты твоей.
— На добро принято отвечать добром, — в свою очередь смутился Захарий.
Он вывел из конюшни лошадку.
— Я ей овса задал, напоил. Нельзя животину на одной траве держать, живот будет пучить.
— Даже не знаю, как тебя поблагодарить.
— Даст Бог — свидимся ещё.
Алексей повёл лошадь под уздцы к воротам. Выезжать со двора верхом мог только хозяин или князь, в противном случае это воспринималось как неуважение к боярину.
На перестук копыт на крыльцо выбежала женщина:
— Куда же ты, гость дорогой? Боярин видеть тебя хочет.
Опять неладно. Выехал бы на пару минут раньше — не было бы заминки. Да ладно, в его положении торопиться некуда, пятью минутами раньше или позже — что это решит?
Алексей подошёл к крыльцу, поставил лукошко с провизией и следом за женщиной прошёл в опочивальню боярина. Войдя, он повернулся к красному углу, перекрестился на иконы и отбил поклон, а уж потом повернулся к боярину.
— Здрав буди, Корней Ермолаевич!
Как-то быстро, на ходу вспоминались слова и обороты речи тех времён, когда он служил дружинником у Владимира Мономаха.
— Здравствуй, гость нежданный. Садись, в ногах правды нет.
Алексей устроился на лавке. Виноватым он себя ни в чём не чувствовал, потому держался уверенно и с достоинством.
— Помог ты нам, — продолжил боярин, — казню себя, что не поверил тебе.
— Обошлось ведь. Вот только мужиков положили.
— Чьих ты?
— Уже ничьих, боярин. Служил дружинником в Литве, а ноне здесь оказался, на Рязанской земле.
— То-то я слышу, говор у тебя не наш.
Княжество Литовское было православным, люди говорили по-русски, бояре и князья со всей своей челядью зачастую переходили на службу в Московское, Тверское либо Рязанское княжества, приносили великому князю клятву и служили верно. Чем-то предосудительным такой переход не считался, и потому боярин к словам Алексея о его службе в Литве отнёсся спокойно. Однако упоминание о службе дружинником вызвало у него интерес, даже глаза заблестели.
— Вон как поворачивается! Видел я тебя в схватке с разбойниками, горазд ты драться, чума просто!
Алексей кивнул, соглашаясь. Уже в скольких схватках ему пришлось поучаствовать — не счесть. И с печенегами, и с половцами, и с сарацинами; с гуннами Аттилы — всех не упомнить.
— Только не пойму, почему ты в схватку с дубиной бросился? Разбойничье это оружие, не воина.
— Саблю-то и коня боевого мне вернуть пришлось…
— Ну да, ну да, оно понятно… А кому служил? — боярин хитро прищурился.
— Прости, боярин, отвечать правду не хочу, а врать противно.
— Хм! — Боярин смотрел на Алексея с любопытством: допрежь ему не приходилось встречать таких людей.
— А одежонка почто как у подлого сословия?
— В чём же мне быть? В шлёме и кольчуге?
— Твоя правда.
Боярин задумался на несколько минут, и Алексей уже было счёл, что аудиенция окончена, собирался откланяться. Ведь боярин слаб ещё!
— Сиди! — как будто прочитал его мысли боярин. — Предложение хочу тебе сделать.
Алексею стало интересно.
— Боевым холопом служить у меня я предложить тебе не могу, не холоп ты мне. А вот в боярские дети пойдёшь? Сыном боярским?
Алексей растерялся. Боярин мог брать на службу людей достойных, скажем — воинов в дружину. Но это у кого мошна серебром полна. А дворяне победнее набирали так называемых боярских детей. Давали им землю, холопов — на прокорм. За это «боярский сын» должен был по первому зову боярина служить воинскую службу. Раз или два в году боярин должен был выставить для пограничной либо иной службы людей — «конно и оружно», причём число воинов зависело от площади пашни. А один только конь верховой и полный комплект защиты и оружия стоил немалых денег. Князь с бояр спрашивал строго, коней, оружие и прочую амуницию на ежегодных смотрах проверял лично, за нерадивость взыскивал. И по сути, боярин предлагал Алексею удел — землю и холопов в обмен на воинскую службу под знаменем боярина. Только не всякий на такую службу прельщался, в междоусобицах княжеских запросто голову можно было сложить.