— Сань, Лебедь тоже не с неба упал. Учился человек как мог, а не по сборам шлялся.

— Лебедь у самого Обломиста учился, в Харькове, — с завистью протянул Монгол. — А мне у кого? Я уже все кассеты пересмотрел. Но там быстро все. И качество…

— Не в этом дело. Что я про тебя ей скажу? Что ты стучишь так себе?

— А просто сказать, что у нас в группе классный ударник, нельзя?

— Я врать не люблю. Я ж панк.

— И ради друга? Черствый ты человек, Том… Мы не прошли?

— Нет. У нас Тихая, 10.

— Ладно, проехали. А что там за микшер?

— Я сам толком не понял. Оля сказала, что у нее дома «штука такая с крутилками» валяется, от прошлых жильцов. «Электроника». Тяжелая, говорит. По описанию — точно микшер, каналов на пятнадцать.

— А если сломан?

— Посмотрим. Отвезем ко мне на дачу, там покрутим. Если работает, я его оттуда в студию заберу: от меня автобус без пересадок. А если нет — разберу, поковыряюсь. Если увижу, чего отвалилось — припаяю. Или к соседу отнесу. Он за бутылку что угодно сделает.

— Кстати, о даче. У меня для тебя сюрприз есть. — Монгол загадочно хлопнул себя по боку.

— А что за сюрприз?

— Увидишь. С тебя ножовка по металлу, консервная банка и свинец. Ну, может еще напильник пригодится.

— Банку найду, инструменты тоже. Со свинцом сложнее. Олово пойдет? У меня его полно, с работы осталось.

— Пойдет, — Монгол понизил голос. — Пули лить будем.

— Ого! — обрадовался Том. — А ну колись, что задумал?!

— Вроде пришли? — вместо ответа Монгол кивнул на синие ворота с цифрой «10».

Калитка была закрыта. Том взялся за кольцо, постучал. За воротами звякнула цепь, заливисто зашлась в лае мелкая собачонка. На стук никто не открывал.

— Часы есть? — спросил Том.

— Нету.

— Наверное, раньше пришли. — Том сел на скамейку у дома.

— Пошли во-он там посидим. Не люблю палиться, к кому пришел, — Монгол ткнул пальцем в конец улицы. — Район стремный, волчарня.

Они развалились под развесистой яблоней. Здесь было чуточку прохладнее. Собака умолкла.

— Хорошо в деревне летом, — Том смахнул с бровей пот, лениво разглядывая длинную пустую улицу.

Хотелось стать земноводным, забраться по шею в речку и больше никогда из нее не вылазить.

— Ага. Селюки, — Монгол сорвал у себя над головой зеленое яблоко.

— Кстати, здесь за углом пивнуха «Ромашка».

— Бывал там?

— Как же. Бывал, с эскортом, — усмехнулся Том. — Помнишь, я тебе про меч рассказывал?

— Не-а.

— Как-то раз нашли мы стальные обрезки. Длинные такие, в форме сабель, толщина — пятерка. Выбрали поинтереснее, и на литейку пошли. Нашли там железную бочку, вышибли дно, разожгли в ней огонь, и на рельсах ковали. Целую неделю ходили. Расковывали с одной стороны, и получался двуручный палаш. Я тогда на сборы в первый раз пришел, и его хотел взять. А ты меня еще сказочником назвал.

— Не помню. Может, — сплюнул Монгол. — И что?

— Они уже почти готовые были, в последний раз можно было и не ходить. Но мы ж не знали. А там дорога между двух заборов с колючкой, сбежать некуда. Назад идем, вдруг бац! — рядом «буханка» останавливается. Вылазят менты: «Стоять, что в сумках?» Ну, и добро пожаловать в кабриолет. Мент говорит: «Вы на сборы, наверное, собрались?» А Серый ему: «Не, что вы, мы люди приличные. Мы на сборы не бегаем. Это чтобы дрова рубить и колбасу резать». Менты поржали, конечно, и повезли нас куда-то. А темно уже. Катали-катали по городу, и к «Ромашке» привезли. Сами в пивбар, нас в машине оставили. Тут водила и говорит: «У меня сын такой же дебил, как вы. Валите отсюда, а я скажу, что вы сбежали». Ну, мы и свалили.

— Мечи жалко, — вздохнул Монгол.

— Ага. И молотки, гады, забрали. Но это не все. Через месяц в «Слобожанской правде» статья была про городские молодежные группировки. Сама статья — бред идиота: слухи, сплетни, цитаты с заборов. Вверху статьи — фото каких-то западных панков с полуметровыми ирокезами. А посередине — мент с моим мечом, и подпись: «Вот с этим молодежь ходит на так называемые сборы».

— Во дебилы! — захохотал Монгол.

— Слушай, нет ее. — Том еще раз достал записку, посмотрел адрес. — Может, раньше пришли?

— Может, не услышала?

Том сходил еще раз, постучал, для верности кинул в окошко камушком. Ответа не было. Он вернулся назад.

— Нет никого.

— Ну, нет — так нет. Посидим еще. Мы же не спешим?

— Не спешим.

Минут через пять по дороге проехал мопед, на котором важно восседали два пацана. Том и Монгол проводили их взглядом.

— «Верховина», — важно проговорил Монгол, сделал пальцы «козой» и прыснул.

— Ага. Местные рокеры.

Метрах в десяти мопед закашлялся и заглох. Тот, что сидел спереди, смуглый крепкий пацан, отчаянно подгазовывая, дергал намотанный на руку трос сцепления, но двигатель не заводился. Второй, поменьше, немного постояв рядом, вдруг резко повернулся и пошел к ним. Одетый в дырявые кеды и большой грязный пиджак, шкет был явно цыганской крови. Остановившись за несколько метров от скамейки, он деловито цыкнул сквозь зубы.

— Вы до кого?

— Ждем, — меланхолично ответил Монгол, не поворачивая головы.

— Кого ждете?

— Не тебя.

— Это моя скамейка.

— На ней не написано, что твоя.

— Я сейчас брата позову.

— Зови, — все так же безучастно сказал Монгол.

Пацан развернулся и быстро зашагал к мопеду.

— Самое место для разборок, — тихо сказал Том.

— Ты молчи, я разрулю.

Через минуту цыганенок вернулся с братом.

— Ты откуда такой борзый? — сходу сказал тот Монголу, вытирая тряпкой крепкие руки.

— Мы из Конотопа, — сказал Монгол, не спеша доставая из кармана сигареты. — Нам тут звенели, что у вас на районе бойцы сильные. Нам нужно человек десять.

— Зачем?

— Одним лохам конотопским пистон вставить. Курить будешь? — Монгол протянул цыгану сигарету.

— На тырды! [Не кури! (цыган.).] — сказал брату меньший, но тот дернул плечом, подошел, взял. Шкет остался сзади, все так же недоверчиво разглядывая чужаков.

— Цена?

— Ящик водки.

— Сколько их?

— Пятеро.

— Ехать далеко? — цыган был делано скучен, но в воздухе уже повисли первые нотки той объединяющей атмосферы, когда союзники планируют общий удар по врагу.

— Сто кэмэ. Своим ходом. У вас же тут автовокзал рядом.

— Я с пацанами поговорю. А ждете кого?

— Та чувачка одного ждем, да что-то не видно его, — Монгол встал, похрустывая суставами пальцев, вышел на середину дороги, присел, посмотрел вдаль. — Кинул нас, наверно. Лана, пацаны. Пойдем мы в «Ромашку», посидим. Так что, с пацанами поможете?

— Когда нужно?

— На неделе. Я телефон тебе оставлю. Бумага есть?

— А вон, на земле напиши.

Монгол взял палку, написал в черной мягкой земле у яблони несколько цифр.

— Кешу спроси. Лана, бувайте, пацаны.

И они, не поворачиваясь, пошли к «Ромашке».

В «Ромашке»

— И зачем это шапито? — спросил Том, когда они зашли за угол.

— Мы на чужой территории, — Монгол говорил тихо, сквозь зубы. — Если и дальше тупо светить таблом по окрестностям, то через полчаса к нам подкатили бы не двое, а человек пять-семь. Стали бы выяснять, кто мы и откуда. Сам понимаешь, с пятью базар совсем другой. И по ушам ездить труднее, и в лицо кто-то может узнать, что пятерские. А теперь эти двое вроде бы как с нами заодно. И про нас кому попало болтать не станут, чтобы водярой не делиться, и мы им ничего не должны. Кругом хорошо.

— А что за номер написал?

— Так, общаги одной. Пусть звонят.

— А кто такой Кеша?

— А я знаю? — захохотал Монгол.

— Ну, ты мастер баки забивать. Я как твою телегу на Стекляшке вспоминаю, до сих пор смешно, — засмеялся Том.

— Про Машу?.. Ладно, харош болтать. Ты хайры-то свои прибери. «Ромашка» — самое оно, для музыкантов. Роялю не хватает.

Отбросив висящие в дверях полиэтиленовые полоски, они вошли внутрь пивбара.

Здесь было не прохладнее, чем на улице. За прилавком, подперев рукой голову, безучастно громоздилась бронзоволосая продавщица с объемной, как тумба, кормой.

— У вас квас есть? — неожиданно спросил Монгол.

— Квасу нету.

— Ладно, давайте пиво. Два. — Монгол тяжело вздохнул, протянул деньги.

Они сели за пластиковым столиком у самой двери. Здесь чуть сквозило, и оттого было прохладнее.

— Эх… — Монгол снова вздохнул, тупо уставился в недра своей кружки.

— Что вздыхаешь?

— Та мне пива нельзя.

— Что, здоровье не позволяет? — усмехнулся Том.

— Та не… Была одна история, — Монгол опустил глаза. — Как-нибудь расскажу.

— Главное не нарезаться. А то еще микшер не дотащим. — Том отхлебнул пива, глянул по сторонам.

Это был один из самых старых пивбаров города, который после перестройки стал гордо называться «кафе». Здесь по-прежнему было просто и по-сельски душевно: смена имени никак не повлияла ни на публику, ни на внутреннее убранство заведения. Все те же покрытые облезлым кафелем стены, аляповатый алюминиевый декор за витриной, замызганная каменная стойка и тяжелые потолочные вентиляторы. Сменились только столы: вместо круглых и высоких, за которыми можно было лишь стоять, появились пластиковые квадратные столики с орнаментом из листьев.