Алексей бросил ей линь лебедки. Груз, прикрепленный к линю, пошел на дно, разматывая барабан. Лариса инстинктивно поймала ручку бегунка.

И вновь стала опускаться в бездну.

В какую-то темную страну, где она побывала… Возможно, это образы картин художника, которого она встретила в парке? Парк качался, пришитый к грозовому клубящемуся фиолету стекловолокном дождевых струй. Вспышки молний озаряли черные деревья, корявые кусты впивались, раздирая тело когтями. Тогда, прямо на нее, из мглы надвинулось что-то огромное, невообразимое, длинноволосое…

Чудовище шло навстречу, тащило на себе черный, в полнеба, гроб!

То, что должен был рявкнуть этот монстр подземным голосом, это — «Подымите мне веки: не вижу!» Уставить в нее железный палец. Она едва не лишилась чувств…

Вернее — и лишилась, потому что на какое-то мгновение ее словно приподняло над влажно напитанными травами, над запахом прелой почвы, окунуло в грозовое текучее электричество, насыщавшее ливневое пространство. Но затем… затем… вместе с незнакомцем (от него исходил запах нитрокраски, сам он весь залит синим блеском) они сидели, спрятавшись под деревянной продолговатой крышкой, в которую тарабанили струи, грозя пробить ненадежное убежище, батискаф, опускающийся на самое дно ночи, ливня, заброшенных полей, гулких трибун.

Да, она его встретила. Здесь у него, в трибунах закрытого на ремонт стадиона, мастерская. Потом они уже вдвоем тащили на себе гроб, прикрываясь… от чего? Или это просто безумие? Пытаться выйти «сухим» из этой воды? Побежали к мастерской. Она была занята крылом спортивного самолета. Но картины… множество его картин… Вынесенные на улицу, они были разметены, стали уплывать, разбрелись, словно живые, по парку. Их разнесло мощными потоками. Бросились догонять и собирать унесенные картины.

…Что это за багровая звезда, встающая над горизонтом? — спросила она. — Что это за пульсирующий, тревожно вспыхивающий свет?

— Это, на самом деле, никакая не звезда, — грустно ответил художник. — Это предупреждающий сигнал эхолота. Ты достигла предела, и он сигнализирует.

Господи… и что же делать?

— Ты вцепилась в бегунок. А надо нажать на ступицу. Тогда груз отцепится от линя. И тебя вытянут.

Резкий удар в грудь привел ее в чувство.

Перед ней на коленях стоял Алексей. Лицо бледное, в капельках пота. Рядом присела Илона, левой рукой держала ее запястье. В правой у нее блестящий шприц, на тонкой игле дрожала прозрачная слеза, отражая ее, Ларису, распластанную на мокром кафеле пола. «Ну, ты даешь, подруга! — Казалось, вместе, оба, выдохнули Алексей и Илона. — Еще бы немного и… в рубашке, считай, родилась!»

А может, в гидрокостюме?

— Ну и ЧТО? Что там?! Ты что-нибудь видела? — тут же набросился Алексей. — У тебя весь линь ушел без обрыва! Ты до дна донырнула, да?

Илона помогла ей стащить змеиную обтягивающую кожу, закутала в халат, усадила на скамью, дала кружку обжигающего питья.

— Да, видела, — слабо прошептала Лариса. — Там, на дне… Я видела… Там был старый цыган. Он спросил, где его гроб?

— Цыган? гроб?! — едва ли не в голос вскричали Илона и Алексей.

* * *

И вдруг раздался телефонный звонок. «Ожил» Ларисин мобильник в пакете, на скамье. Это не предвещало ничего хорошего. Телефон для работы, его номер знал только Станислав Константинович. Но услыхав в трубке голос… испытала непреодолимое желание тут же вскочить навытяжку.

— Владимир Зиновьевич говорит, — зарокотал густой бас человека, похоже, уставшего от власти над простыми смертными. — Лариса?

(Вспомнилось… что когда Сталин звонил кому-либо из руководящих советских шишек, то после слов «Сталин говорит» — бывало, он слышал в ответ грохот рухнувшего тела. Люди падали замертво от разрыва сердца с телефонной трубкой в руках.)

— Как дела со сценарием? — грозно вопросил САМ. — Вы закончите вовремя? — Было слышно, он характерно выдохнул, как бывает, когда курят трубку (даже запахом трубочного табака, показалось, сейчас потянет из мобильного; но столь фантастические достижения техники пока неосуществимы).

— Я сейчас… работаю над заключительной частью. Постараюсь закончить.

— Постараетесь? Или закончите?! — с нажимом прозвучал вопрос.

— Да. Закончу.

— Ну, слово сказано. Никто ведь за язык не тянул, верно?

Она проглотила судорожный ком в горле.

— О заключительной части хотелось бы поговорить особо. Ваша героиня оказалась в парке? Встретила какого-то художника? А у него что в мастерской? Гроб какой-то? А дальше? Там у вас все спутанно, неясно.

— Ну… потом… Потом они, в общем, художник, Лариса и Вусович ночью подъедут к бассейну.

— Вусович? Это друг Ларисы, что ли?

— Ну… ее возлюбленный. Они подгонят автокран. Поднимутся на крышу бассейна. Вытащат одну раму, стеклянный модуль из крыши. И опустят со стрелы автокрана… Вниз, в воду, на самое дно…

— Что опустят?!

— Гроб

из трубки послышался грохот рухнувшего тела

и тишина

Лариса в недоумении уставилась на мобильник. Из телефона выползал мертвенный холод и замораживал пальцы.

* * *

Владимир Зиновьевич умер внезапно, во время телефонного разговора. К несчастью, он курил трубку, и при падении тлеющий пепел рассыпался по синтетическому ковру. Это вызвало мгновенное возгорание. Его кабинет представлял собой настоящую микроволновку — под завязку набит техникой — все вспыхнуло, как порох. Однако огонь удалось довольно быстро локализировать, никто из сотрудников не пострадал. В обгоревшем и почерневшем (так, что расплавились золотые серьга и зубы) трупе никто не признал огромного цыгана с густой бородищей. А из родственников у него никого не осталось.

Лесничий серебряного леса

Пронизывая темно-серую мглу облаков, авиалайнер, словно натолкнувшись на невидимую преграду, под резким углом вдруг провалился в пространстве, где царил только что, и, став вмиг беспомощным, заскользил вниз, будто по невидимой натянутой проволоке. Как жестяная игрушка, отстрелянная в тире — падал, заваливаясь на одно крыло. Жирный густой шлейф с длинными всплесками огня размотался из пробитой подбрюшины. Сотрясаемая предсмертной агонией, разрываемая набросившейся стаей обезумевших вихревых потоков, машина пыталась спланировать. Но хвостовую часть словно прорезало изнутри огненное жало. Ослепительная вспышка рассыпала лепестки и стебли фантастического пламенного букета. Поднявшийся на дыбы смерч огня, воды, пара, кусков металла с диким воющим хохотом разметал все, раздул в отгорающие клубки и доплясывающие блики на мертвенно-равнодушных волнах.

2 сентября 1983 г. все советские газеты опубликовали сообщение ТАСС: «В ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 с.г. самолет неустановленной принадлежности со стороны Тихого океана вошел в воздушное пространство над полуостровом Камчатка, затем вторично нарушил воздушное пространство над о. Сахалин. Самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал». В это время в аэропорту Сеула метались люди, встречающие рейс KAL 007. Пассажирский «Боинг-747», летевший из Нью-Йорка через Анкоридж, в аэропорт назначения не прибыл. На его борту находилось 269 человек. Сначала было объявлено, что самолет сбился с курса и сел на Сахалине, позднее — что его сбил советский истребитель.

Он не мог, конечно, наблюдать этой картины. Но спасший его Ангел-хранитель, как будто передал ему хронику крушения, вставил в воображение «запись», как все происходило. В быстро набегающих снах, раз за разом просматривал это. И сейчас, через много лет. Сны преследовали, когда ранним утром возвращался домой с работы. Зыбкое существование на грани сна и яви, полное опустошение от усталости… Ведь вставал задолго до открытия подземных переходов: надо побывать на двух-трех объектах, а потом, после открытия подземки, добраться еще до нескольких.

В то утро его чем-то необъяснимым привлекла эта женщина…

Он шел своим переходом, чтобы подняться наверх — и домой. Показалось, она кого-то ждала. Рядом с ней два тяжеленных чемодана. (Конечно, сейчас подойдет двухметровый атлет, эдакий видный из себя мужчина — подумал об этом вскользь, отстраненно.) Ее взметнувшиеся от ветра подземных переходов волосы, на фоне белого кафеля стены, казались выписанными, словно прочерчены тонким пером, черной тушью. Одета изысканно; энергетика неслучайных и очень дорогих вещей создавала поле особого напряжения; выбившийся из-за ворота плаща алый шарф просигналил ему, словно маячок бедствия.

Он шел куда-то, вмерзал на одном месте перед указателями, был испепелен ненавистью тех, кого расталкивал, пробиваясь против общего течения. Выпрыгивающие пружинными ножами турникетные загородки били по коленям, зоркие хранители заливались вслед тревожными трелями свистков, видеокамеры слежения сворачивали шеи, отслеживая его метания. Непознанная подземная Атлантида морочила голову. И вдруг пришло странное озарение…

Она ждала его!

Возможно, так же, как заблудившийся в лесу блуждает разбегающимися тропинками, выходя то и дело на прежнее место — так и он, нанизав круг за кругом, понял, что идет за ней. Она мелькнула впереди и пропала. Увидел вновь, но ее тут же подхватила, увлекла в стремнину людского потока равнодушно спешащая толпа.

Может, сравнить ее с ныряльщиком в далеких южных морях (что погружается под воду с грузом для достижения наибольшей глубины)? Ведь она бросилась в это утро с каменной тяжестью двух объемных чемоданов в руках? К чему эти мучения? И что такое можно тащить в них… (А если это древний храм в разобранном виде? лотосовый пруд? священное озеро? водные мистерии?) От таинства запредельного бросало в холодную дрожь.

Что-то беспокоило неясным послевкусием, как бывает от растаявшего поутру, неразгаданного сна… Его приманил, магнитно повел за собой ободок браслета на ее щиколотке. Не легкомысленная цепочка, что извивалась бы, позвякивала на ходу — но витой ободок тусклого металла. Помочь ей, что ли, с этими чемоданами? Но как подойти, просто сказать «привет»? Это в его-то куртке болотного цвета? Нет, да и с работы идет, не спал. Судя по указателям, этот выход, которым она шла, вел к спортивному комплексу. Яркий солнечный свет вставлен квадратом впереди, завершая темный сумбур переходов. Она вступала в него, исчезала и плавилась во взвеси золотых пылинок.

Но зачем ей спортивный комплекс? Рядом автовокзал… Конечно же, иначе куда спешить в такую рань с чемоданами?! С автовокзала можно поехать куда-нибудь за город (в глухой и нелюдимый лес). Ну, а чего бы такси не вызвать? Или не поймать машину по дороге, прежде чем спускаться в подземку? И куда она поедет с автовокзала этого? Он был словно прикован к магическому блеску ее браслета невидимой цепью вопросов, сомнений, надежд, противоречий…

Когда поднялись из перехода, оказалось: путь впереди огорожен, пройти можно только по доскам узкого настила. Вокруг строительство, все обнесено сетчатым забором, накопаны траншеи. Рычала мощная техника, рабочие бродили по раскопкам фантастическими птицами в своих клювастых оранжевых касках, в ярком оперении сигнальных жилетов. Но, возможно, ее каблук попал во временной зазор, в щель между реальностями? Она сбилась с ритма, балансировала, едва удерживая равновесие, мгновенная судорога боли изломала тело. Как им было разойтись на этой дорожке? Она машинально оглянулась — он столкнулся с вопросом в ее глазах, с досадным выражением… Отставив чемоданы, она потирала лодыжку. А вдруг вывих, растяжение, болевой шок, требуется анестезия?

«Простите, можно помогу?» Кивнул на ее поклажу, мощную, как техника вокруг. Ее глаза ответили теплом, лучиками, блеснувшими сквозь готовые тут же набежать слезы.

«Ну, конечно! А меня зовут Карамелла. Я заметила, вы давно преследуете…»

Карамелла… Имя так и тает во рту.

— Да вы же идете за мной, раздеваете взглядом! Ну что такое? Так и простыть недолго… — улыбнулась она. — Надо было подойти просто, сказать: давайте я помогу!

— Да не всегда понимают правильно, могут подумать, вдруг преступник какой! А зовут-то меня, Другман. Я по городу рекламу отключаю. С ногой-то как, идти можешь? (Сразу перешел на «ты», сейчас не до каких-то условностей.)

Склонился, охватил лодыжку, массируя, как врач команды, выбежавший на поле к травмированному футболисту. Вот она… незнакомка! Только что была недосягаема, а теперь полы ее плаща трепещут над ним знаменем неведомого Ордена. Стоит преклонив колено, что за рыцарский обряд посвящения? Они были вынуждены посторониться, сойти с мостков. Катящиеся из перехода колобки наскакивали, ругались, словно они застопорили им путь к счастью. Случайный затор грозил перерасти в многокилометровую пробку. Что же, брать командование на себя? Судьбу чемоданов в свои руки?

Она окинула взглядом его нелепый вид, особенно куртку болотного цвета. На спине и на рукаве — выведены фирменные логотипы «ИНТЕР-Свет». Стилизованная молния расчеркивает земной шар и надпись полукругом. (Но что это говорит непосвященным? тайная ли это организация, или что-то совсем безобидное?)

«Да ничего, ох, как-то неловко каблук застрял…» Через плечо у нее сумочка, она достала пачку сигарет. Но сигарета последняя, Карамелла отбросила смятую коробочку отчаянным взмахом. Она устала, очень устала… бисеринка пота прошила неровную строчку от виска, дыхание прерывистое, шарф сбился на сторону, голубоватая жилка билась на шее рыбкой, выброшенной на песок. Он чиркнул зажигалкой. Когда она прикуривала, обратил внимание на перстень на ее пальце. Камень красноватого цвета оправлен в серебро старинной работы. Руки у нее изящные, ухоженные.

— Да как же ты заметила, что шел следом? — переспросил он. — Ведь не оборачивалась, вроде…

— Есть такой, как бы… «третий глаз» на затылке. Может, слышал?

Они рассмеялись. Да, действительно, это все объясняет. Она докурила, он приподнял чемоданы, и они пошли. Он сразу умер над ними… Ну и тяжесть! «А тебе на автовокзал?» — спросил как бы невзначай.

«Надо же, какой проницательный! Как догадался?»

Он усмехнулся улыбкой профессионального превосходства: — Да у нас, знаешь… у тех, кто утром выключает рекламу, есть такое «четвертое зрение». Телекинез. Интуиция, одним словом. В пригород едешь, если не секрет?

— Да… в общем, — задумавшись о своем, отозвалась она.

«А такси-то, такси или частника разве нельзя остановить?» Его внутреннее восклицание было вызвано отчаянием, чемоданы эти доконали… (А ведь сейчас бывают такие современные модели со встроенными колесиками, очень практично; но, скорее, именно эти чемоданы должны переносить носильщики; специально нанятые шерпы; идиоты, вроде него.) И улица кружилась, и круги перед глазами… светофоры, чужие лица, толкотня гудящих машин… По-дурацки, должно быть, они выглядят со стороны! Он в нелепой куртке болотного цвета, с чемоданами этими, прихрамывает на правую ногу (после долгой ходьбы начинаются боли). И она — одета как с подиума, но ковыляет на левую. Если и шли к автовокзалу, то как-то странно, через парк. Сначала это казалось более коротким путем, но от центральной аллеи загадочная спутница свернула в глубь. Автовокзальная сутолока, разноголосица диспетчеров постепенно удалялись. Он думал, они посидят в кафе, над ними будет трепетать от ветра цветной зонтик… Да хоть где-нибудь отдохнуть, перевести дух! Руки обрывает эта каменная тяжесть. Такими темпами они будут тащиться до ближайшего кафе… если таковое вообще существует… как замерзающая в полярных льдах экспедиция! Скамейки, что попадались — разворочены взрывами бешеной энергии молодежи, подогретой алкоголем (на что указывали горы пивных бутылок и мусора). Наконец, в стороне увидели место отдыха для самых непритязательных — бревно на чурбачках. Вокруг относительно чисто. Сигареты у него есть. Термос с кофе в рюкзаке. Бутерброды. Фонарик. Аптечка. Сигнальное зеркальце, чтобы пускать блики пролетающим поисковым самолетам. Из последних сил доплыли до этого бревна, как до спасательной шлюпки.

Ну как, вывиха нет? растяжения? Присел перед ней, диагностируя лодыжку наложением рук. Колготки шелковистой гладью облекали ее ноги и хранили тайну, как поверхность недвижимой в полдень реки, с отсветами под крылышками порхающих стрекоз, скрывает подспудное глубинное течение. Он чуть сдвинул плоский ободок браслета — неведомым образом всплывший спасательный круг от утонувших в песках гробниц фараонов. В красноватом золоте искусно воспроизведена сцена из мифологии древнего Египта. Следы необратимого Времени — мельчайшие царапины, оспины точек, зазубринки похожи на азбуку Морзе, словно кто-то неслучайным, хотелось верить, совпадением тире и точек пытался передать шифрованное послание из глубины веков. Жаль, увеличительного стекла нет, а то можно было зарисовать.

— Что? Что-то серьезное? — встревожилась Карамелла.

«Да уж, куда серьезнее… Вот ведь, попал в переплет! Понятно, ЧТО она тащит в этих чемоданах. Но как думает от них избавиться? Специально выбрала меня? Или это случайность? Надо прокачать ситуацию».

— Удивительный браслет, — успокоил ее замечанием вслух. — Я думаю, это «Взвешивание сердца писца Ани на Весах в присутствии богов». То есть, подземный мир, та его часть, что называется Чертог Маати. Установлены весы, я вижу, на которых взвешивается сердце умершего.

— Ты специалист по древнему Египту? Да что ты… передо мной на коленях?! — она попыталась вернуть его к действительности.

— Может, втереть снадобье? У меня с собой бальзам «Спасатель» на основе пчелиного воска и змеиного яда.

— Нет, посидим, так пройдет.

— Вот фигурка Тота, писца богов с головой ибиса, — бормотал он в самозабвении исследовательского азарта. — Держит в руках тростник, чтобы записать результаты взвешивания. А рядом, трехликое чудище, это Ам-мит, «Пожиратель мертвых». Оно ожидает, когда сможет съесть сердце Ани, если его сочтут недостойным. Душа Ани в виде сокола с человеческой головой, вот она, на постаменте.

— Я говорю, ты разбираешься в египетских древностях?

— Да как сказать… Знаешь, есть такой анекдот. Сидят трое мужичков, выпивают. Один говорит, я в ВДВ служил! У меня «черный пояс» по каратэ! Сто пятьдесят прыжков совершил! Нас готовили забросить прямо на Пентагон! А другой говорит, ух ты! Зато я в погранвойсках служил! Нас всем видам восточных единоборств обучали! Водить любые машины! Стрелять из всех видов оружия! А третий, сидел-сидел, и говорит. «А нас в армии учили скромности!»

Отсмеявшись, Карамелла прочитала на рукаве его куртки надпись, спросила:

— Так это ваша фирма всем так помогает? Будто церковь какая. Сейчас много таких развелось.

— Помогает? Нет, какая фирма… церковь… что ты говоришь! Нам в качестве шефской помощи куртки выдали. Я в Муниципальном управлении работаю по неоновой рекламе. «ИНТЕР-Свет», это, можно сказать, «внутренний свет». Я отключаю световую рекламу силой взгляда, на расстоянии. В общем, психический импульс. Посыл. Блуждающие токи. Дюролайт.

— Что-о?! — Карамелла достала из сумочки солнцезащитные очки в модной оправе, нацепила на переносицу. Глаза ее утонули за зимней голубизной стекол, взгляд стал отчужденным. Он отразился в зеркальной поверхности. Небритый, с помятым от недосыпания лицом.