Ну, допустим… размышлял я. Мишка улетел. Умер Высоцкий. А затем и густобровый непотопляемый Генсек. Страна столкнулась с айсбергом перемен, шла на дно, подобно «Титанику». Между тем в фаворе были те, кто умудрялся при этом воровать серебряные ложки в корабельном буфете.

— А лапища с этой странной татуировкой? — Все путалось в моей «космогонической ментальности». — Здесь-то какая связь?

— Эта «рука», конечность… могла принадлежать существу будущего, — вывел неожиданный итог Мастер Шэ. — Того будущего, что ожидает нас. Ведь человечество уже вступило в эру глобальных геоклиматических и социальных катастроф. Да они во многом свершились, мы еще не осознаем это. То есть, модель уже работает. Как раз в этом, Лесном, или Снежном, как ни назови, «человеке».

Стоило ему поверить! Ведь он открыл свой «Дневник путешествий», где записано самое важное. Например, выдержка из статьи А.И. Фурсова, заведующего отделом Азии и Африки ИНИОН РАН: «Ученые-футурологи прогнозируют, если что и останется после многомерного кризиса, то уж точно — ничего общего с нынешней цивилизацией. В лучшем случае, неопалеолит; в худшем — возврат к дочеловеческой биосфере. Но бывают случаи, когда, реагируя на те или иные условия, популяция мутирует, в ней появляется жизнеспособная рецессивная мутация. И чаще всего она весьма брутальна».

Я тихо вышел. Старый учитель, видимо, не заметил моего отсутствия.

И вот я — на «очарованном» берегу…

Дикие скалы обрываются в зеленоватую мглу, темные распадки заманивают в таежную глухомань… (Туда, если затянет, так и будешь бродить вечным духом-скитальцем.) По кручам вьется едва заметная, почти звериная тропа (в книге Гусева говорится, что пройти по ней можно). На тропе я видел зеленые медвежьи лепехи, а как-то наткнулся на обглоданный скелет… мощный костяк, наверное, лося.

По ночам во время ветра все стонало, ухало, трещало. Где-то бродило, казалось, заблудившееся эхо первобытных животных, когда-то оглашавших эти места своим ревом. Я не мог осознать бесконечности пространств, не вынес лесной воли, небесной свободы. Не был допущен в хрустальный храм, лишь корчился в преддверии, валялся пластом, меня выворачивало. Будто я — гнездилище сомнений, неверия, слабости духа. Сосны прорастали сквозь распластанное тело, мхи и травы кляпом затыкали крик. Зачем я шел от Заречья через березовую рощу, где из Космоса упали гигантские белые камни; зачем видел куст шиповника, весь в алых каплях, будто некто (распятый?) смотрел на меня; зачем в конце дороги, где колея задушена диким разнотравьем, на просторном месте стоит пирамидка утонувшему рыбаку, как предупреждение, что еще можно (и лучше будет) вернуться? В непроходимых дебрях — все разбросано, не прибрано, валяется, как в первые дни после Творения. А я искал соотношений, видимое хотел заключить в рамки, выстроить масштаб. Без этого все безмерно расширялось, а вокруг ни человечка, ни кораблика, ни дымка, ни голоса… Ветер, волны, навороченные дикие камни, бурелом — все недоступно, бесконечно, но упирается во что-то малое. В коряжку, поверженный ствол, валежник, куст. Этим ограничен мир, я не мог разгадать тайны: зачем, кто это устроил именно так? Сосны и кедры возносились до самого неба, а звезды слишком близки, и едва не пронзали ослепительными иглами тонкий полог моей палатки. Тревога не покидала все эти дни.

И однообразно, по кругу, перебирал жизненные моменты, рассматривал их с одной стороны, с другой… Так, пожалуй, и в вязаном свитере найдешь предательскую петельку; и потянешь, потянешь. Можно «распустить» бесконечность пространств, храм отгоревшего заката, ветер и волны, дикие камни, бурелом. Дойти до того, что останется коряжка, поверженный ствол, валежник, куст. Одним словом, край…

Почти ничего не ел, пил один чай, заваривая листья смородины, малины. Воду набирал небольшом бочажке, разыскав его неподалеку, в нем бил крохотный живой ключик. Вглядываясь в свое отражение, я видел, что почернел, осунулся. Волосы падали на глаза, щетина обметала скулы. Может, побриться? Нет, нет… подожду пока. Грозный Байкал насылал шторма, погода не устанавливалась. В кромку прибоя и зайти страшно, ноги сводило не просто холодом… а каким-то первохолодом. От самых недр, от истоков, от начала времен.

А ведь думал, открою неизвестные горизонты. Но даты в моем дневнике на удивление быстро перелистаны; я же не мог сдвинуться с места. Понимал, надо как-то преломить ситуацию, что-то делать. Нельзя провести весь отпуск с таким трагическим мироощущением. И я подошел к Байкалу. Расправил плечи. Скинул штаны и стянул майку. Я решил искупаться, иначе мое существование теряло смысл.

«Э-э… эй! — услышал свой внутренний голос. — Ты чего это? Что собираешься делать?»

— Как что? — удивился (сам себе). — Купаться, разумеется. Шторм почти стих. Сейчас брызнет солнце!

«Ничего себе! Ты это брось. Что за маразм?»

— А что такого? Сейчас пойдем купаться, смотри, как здорово!

«Ха! Где это здорово? Ветрюга какой! Ты что, сдурел? Холодина! Потом заболеешь, кто с тобой будет возиться?»

— Кто… ты, что ли? Да и что делать, как не купаться? Мы и так здесь сидим сколько. Хватит уже, пора!

«Нет уж! Иди, купайся, если ты весь из себя такой… морж, а я здесь посижу. Каменюки скользкие, огромные, пока забредешь, чтобы окунуться, уже околеешь! А поскользнешься? А волной закрутит-завертит? Не забывай, кроме нас здесь никого нет. Я тебя на себе не потащу, если что».

Я не понял… но как это? Ведь это мой внутренний голос! Я пойду купаться, несмотря на вопли какого-то придурка!

Но проклятый внутренний голос не сдавался.

«Хочешь купаться, иди! Только без меня. А я посмотрю, какой ты будешь, — весь синий, трясущийся. Если вообще выберешься оттуда. Тебя же предупреждали, чтобы ты в одиночку не лазил, куда не надо!»

— Да ты, — разозлился, — вечно меня во всем ограничиваешь! То не делай, туда не суйся! Надоел! Без тебя как-нибудь разберусь!

«Без меня? Ну-ну… Да ты вообще живешь на свете, можно сказать, благодаря мне! Вспомни, как ты ловко выбросил в московское небо того здоровяка… мужа N? А я, между прочем, подсказал тебе ухватить его в последний момент за ногу — поболтать немного на высоте девятого этажа, чтобы охладился, — и втянуть обратно! А разбился бы он насмерть? Где бы ты сейчас прохлаждался?»

— Да… спасибо за это, конечно. А если я сейчас не выберусь, так и тебе конец? Мы ведь всегда были заодно, верно? Я благодарен тебе за помощь и поддержку, которую ты мне оказывал. Я почти всегда к тебе прислушивался. Но сейчас — не преодолею себя, не искупаюсь, — всю оставшуюся жизнь буду презирать себя за это!

Ситуация двусмысленная. Препираться (разговаривать с самим собой) в этих местах… пожалуй, что чересчур. Что же делать? Ветер доводил до исступления. Волны бухали в нагромождении валунов, закручивая круговерть. Все это (лед, хрусталь, зеленоватая глубина) не особо располагало к затее с водными процедурами. Я застыл на грани между ужасом и восторгом, и это (буквально: острая грань камня, на котором я стоял) — словно делило мое сознание? личность? прошлое и будущее? И тогда (чтобы заглушить в себе предосторожность) я огласил древний берег первобытным ревом!

И ринулся в пучину Байкала.

Мой крик был жалок по сравнению с грозным морем. Теперь я боролся, плыл среди вздымающихся валов, казалось, удвоивших свою ярость и… какие к черту сомнения? Теперь бы выбраться обратно!

Оглянувшись… (как будто меня что подтолкнуло)… увидел на берегу этого огромного. Черного. Да это настоящий борец «с умом»! И тут же накрыло волной… Не зря восхищаются прозрачностью байкальских глубин: с особой четкостью я видел летящий на меня замшелый бок камня… Как будто космонавт, потерпевший крушение, падал на неизвестную (с гранями горных «хребтов», коричневыми и красноватыми пятнами «равнин») планету: сейчас расплющит! В такие мгновения ничего не соображаешь… Но что-то древнее… гул подводных течений разбужен в крови… Сгруппироваться, подставить под удар плечо, оттолкнуться, вырваться на поверхность! А силы потеряны. Вот-вот стальной капкан сожмет мышцы, дыхание будет парализовано, не выдержит сердце.

И тогда я принял единственное решение.

На четвереньках, конечно (иначе нельзя, сшибет), выбрался из прибоя. Выпрямился во весь рост. И вышел из Байкала.

…Я увидел огромные закаты, я увидел — один — такую красоту, что передать невозможно. Ко мне подплывали рыбаки, и они запросто делились со мной серебристыми слитками омулей. Потом, с другими рыбаками, мы противостояли братьям Толстопятовым, беглым бичам, укравшим из тайника карабин с двадцатью пятью патронами. Я встретил замечательного туриста и рыбака Олега, настоящего знатока этих мест. На берегу у него спрятана байдарка, на сем утлом челне мы проплыли вдоль побережья от Сухой до Гремячинска. Но это было в следующее лето, и еще в одно, и еще… Я приезжал, чтобы идти в поход, в одиночку или с другом. Попав во внезапный шторм (на Байкале все меняется мгновенно) наша байдара летела со скоростью курьерского поезда на прибрежные камни; лодка вставала на дыбы, нас утягивало в пенные крутящиеся водовороты; мокрые, спасшиеся, счастливые, мы выползали на берег, вытягивали измочаленные рюкзаки. Я поднялся на высшую точку полуострова Святой Нос, шел по скалистому гребню — и совсем рядом (стоило протянуть руку!) летел черный коршун, он широко разевал клюв, пил ветер. И так же я «летел» вместе с ним к грозной седой вершине. Поднимался на нее два раза; во время последнего восхождения, оставшись на ночевку, попал в страшный ураган. Сорвало и унесло палатку. Чтобы не замерзнуть под ледяным ливнем и ветром, я до утра танцевал и вопил жизнеутверждающие хиты Пахмутовой и Добронравова. То, что я увидел на этом «космодроме» — как будто предвещало наступление каких-то иных, грозовых времен. Все природные явления, какие только можно представить, происходили одновременно! В декорациях, возведенных мановением космической воли — казалось, вот-вот будут разыграны события планетарного масштаба.

Но с чем я столкнулся там, во время своего крещения в водах Байкала?

Это был мой Страх. Это было сомнение, неверие и слабость духа.

Сгорбившись, монстр побрел в свой темный и загадочный лес.

В каждой девушке сидит камикадзе

В фирму «Аэроэкология» Олег устроился четыре месяца назад. Работа, в общем, не пыльная. Сидишь перед монитором, отгородившись от всего окружающего (в буквальном смысле: на голове наушники, включенные в компьютер). В наушниках время от времени возникает определенный «звук» — здесь он называется «бьюис». Услышав его, надо выделить в специальной компьютерной программе, на шкале, соответствующую «область» (условно говоря, значение в 400, 500, 600, 700 и т. д. «бьюисов»; это зависит от ряда параметров, которыми характеризуется «звук»).

Каждый «щелчок» по «области» становится информационным файлом, который передается на сервер. «Бьюис» получает привязку в пространственно-временных координатах; после сложных вычислений, обработки и перевода в алгебраический ряд, занимает свое место в последовательной математической «фазе». За все это время Олег так и не понял, зачем это нужно? Никто ему ничего не объяснял. Можно подумать, он сидел в какой-нибудь секретной лаборатории или в центре космических исследований. Нет, это просто загроможденный оборудованием склад. Еще множество кабинетов, мастерских (все это называется «базой») расположены под самой крышей, как бы на «антресолях» (над двумя залами) спортивного комплекса, принадлежащего крупному заводу; «Аэроэкология» арендует этот «верхний этаж».

Конечно, приходя на работу, он встречал сотрудников. Но никаких вопросов с кем-либо решать не доводилось, и на этот склад никто не заглядывал. Однако первая же зарплата убедила его в том, что надо сидеть тихо и слушать эти «бьюисы» хоть до посинения. На прежней работе Олег крутился белкой в колесе, уматывался как загнанная лошадь, а жил беднее церковной мыши. Те немногие, с кем он общался в «Аэроэкологии» — это Антон, его непосредственный начальник; Кузнецов — начальник рангом выше (и главный над Антоном); да еще господин Присягин, заведующий этим складом.

Когда в пятницу, во второй половине дня Олег уже было решил расслабиться, почитать книгу (как чаще всего и делал, доведя до автоматизма — после услышанного «бьюиса» — мгновенный щелчок по «области»), неожиданно явился Антон. Они довольно долго разбирались с некоторыми вычислениями. Олег открывал файлы, объяснял что-то или выслушивал замечания. Сделав распечатки и забрав их, начальник ушел. Олег был обеспокоен, но вовсе не из-за каких-то вычислений… Для него назревала проблема. Проработал всего четыре месяца, а какие здесь порядки? Имеет ли он право на отпуск? (По закону, конечно, нет, только через полгода; а если за свой счет?) Или вот, когда устраивался, ему говорили, что возможны командировки (за них дают отгулы). Но никто его в командировки не отправлял. А то заработать бы таким образом отгулы (плюс неделя за свой счет) — и, пожалуйста, отпуск! Уже начало июля, а ему позарез нужны хотя бы три недели в августе… Ведь каждое лето он отправлялся в поход, неужели сейчас не получится? В прошлом году он побывал на Байкале, но ему не удалось одолеть намеченный маршрут. Так бросить все на полпути? И как потом себе простить?!

Через какое-то время Антон вернулся. Был озабочен, просил пересчитать значения, изменив параметры. (Да разорваться, что ли? Его, Олега, основную задачу, никто не отменял. А перепроверять все заново — так это башню снесет!) Не спеша, чтобы потянуть время до конца дня, Олег пробежался по предыдущим файлам. Два дня назад спросил Антона об отпуске (и за свой счет, и за мифические командировки), чем привел его, мягко сказать, в недоумение. Начальник пробурчал что-то неопределенное, вроде того, что «подумает». И тут же пошли проверки. Может, неспроста?

Вдруг входит Кузнецов! Сам сел к машине, затарабанил по клавишам. Лес цифр становился непроходимым, таинственным, Олег потерял хоть какую-то тропинку смысла. И Антон хмуро потупился, не понимая. Кузнецов что-то втолковывал; он еще находил направление в математических дебрях. Наконец, распечатав снимок неизведанного цифрового массива, они ушли. Кузнецов дал указание Олегу проверить расчеты по таким-то и таким значениям — и желательно, поторопиться. Чувствовалось, обстановка на базе стала нервной, взвинченной. Народ (видно в приоткрытую дверь) засуетился, забегал. Так бывало перед приездом генерального.

…В «Аэроэкологию» Олег пришел по наводке директора прежней фирмы, где проработал восемь лет. Слухи о том, что фирму закроют, подтвердились. Директор свертывал дела и… «будешь искать работу, Олег, — вот телефон, позвони. Ты же с рюкзаком по горам любишь бродить, путешествовать, все такое. А у них выезды на природу, не соскучишься».

Олег созвонился, пришел в офис «Аэроэкологии». Его не стали долго выслушивать: «Ну, если пройдете испытание, тест, то все отлично». Направили в кабинет. Весь заставлен техникой, целая банда компьютерщиков. Один парень дал пластиковый обод с кучей датчиков, наушниками, все это надевается на голову, включено в компьютер («детектор лжи»? никогда не видел такой штуки). Ничего сложного, сейчас будет дан «звук» («бьюис», объяснил парень), он будет громче или тише, разной тональности. Нужно определить, дать оценку, и здесь — щелкнуть по цветовой «области».

И он услышал в наушниках этот «бьюис».

Трепет крыльев? полет? ощущение полета чаек? На Байкале видел их: белых, с оранжевым клювом. Колебание то появлялось, то исчезало… послышался (и привиделся) мятущийся пенистый край белоснежных риз, и как он лежал на берегу, и волна, отбежав — накатывалась восходящим гулом в хрустальных органных трубах, которыми пронизана байкальская глубина. Как будто то, летнее путешествие вновь приблизилось, захватило… Близкие, остро пахнущие звезды, мохнатые лапы стланика, курчавые мхи, облепившие камни, бесчисленные ручьи и реки, вздувшиеся венами, пульсирующие первозданной силой на мускулистых руках гиганта. Услышал ли он это… почувствовал? Но выделил «область», щелкнул по цветовой плашке на экране.

И — был удостоен чести предстать пред очи самого генерального директора!

Невысокий, подвижный господин с седоватой бородкой, модным шейным платком в распахнутом вороте рубашки, время от времени как бы поплевывал на пальцы, будто держал невидимую наживку, насаженную на крючок (так делают рыбаки, перед тем как забросить снасть). Стены кабинета увешаны фотографиями, на всех он обнимается с нынешним президентом РФ. Взглянул пристально (при этом, кажется, косил). На столе перед ним распечатки — видимо, отображение того, как Олег улавливал «звуки неведомого».

— Ага! — воскликнул господин (и поплевал на пальцы). — Значит, мыслишь не трафаретно? Вот это, хм… что это?

Указал на распечатку лежащую перед ним: что-то вроде мутной, черно-белой фотографии в растровых точках. На первом плане волны, а дальше берег, камни, заросли, угол палатки, кострище. Снято как бы с водной поверхности, метров с десяти по направлению к берегу.

— Да это моя стоянка на Байкале, в бухте Окуневая, — признал Олег. — Я отдыхал там три дня. Загорал, купался, ловил рыбу. Это такое место на Земле (волны, камни, огонь, рыба), что, думаю, когда Господь встретит меня на последнем берегу… пусть там будет так, как в бухте Окуневая.

— М-да… но глубокие философские рассуждения мы вынесем за скобки нашего разговора. А что будет, как поведешь себя в нестандартной ситуации, а? Ладно, иди работай. Можешь, кстати, звать меня «дядя Саша». И если что, звони мне прямо на мобильный, не стесняйся. Даже с утра, в полвосьмого, я рано встаю. Запиши-ка номер. И не слушай ты никакие сплетни и разговоры!

Что это, «если что»? И какие «нестандартные ситуации»? Зачем звонить директору в полвосьмого? Странно. Никакие сплетни и разговоры он не мог слышать по определению, поскольку сидел в наушниках.

С самого начала, как приступил к работе, было спокойно. Просматривал автомобильные журналы (кажется, весь этот рекламный глянец накупил тот, кто работал до него). В единственном журнале, посвященном туризму и отдыху, нашел интересную статью. Путешественник отправился в самое сердце Черной Африки, сплавлялся на лодке с туземцами-проводниками, пока не заблудился (проводники и вовсе сбежали). Река превратилась в огромное заросшее озеро, потом в болото. На этого парня выпрыгивали ядовитые лягушки, он прорубал путь в непроходимой гуще зарослей. Чего только не натерпелся этот искатель приключений! Олегу понравилась одна фотография: на ней местный рыбак из затерянной в джунглях деревушки держит на весу рыбину в половину своего роста. И это речное чудище незнакомо (и уж как он поймал его?) — и способ, каким, видно, уже его приготовил. Рыбина распластана вдоль хребта, подвяленная или подкопченная? — распялена на растяжках, в обруче из гибкой лианы. Как будто приподнял янтарный, с прожилками лист — и лучи солнца, пробив тропическую зелень, просвечивают его насквозь. Да этот старик-африканец по-настоящему счастлив! Поймал рыбу, приготовил ее. Знает эти места, у него есть необходимые снасти (и даже лодка, наверное) и хижина на берегу. Хотя не скажешь, старик ли на самом деле? Можно дать и тридцать лет, и все шестьдесят. Смугло-коричневый, мосластый, волосы всклокочены, борода паклей. Улыбается во весь рот с парой оставшихся зубов. Одет в невообразимую рубаху, вроде армейской (когда-то цвета хаки, а теперь полуистлевшую, перекошенную с боку на бок). Линялые джинсы оборваны по колено, вьетнамки на босу ногу. Олег сканировал фото, обработал, увеличил, вывел на цветном принтере. Прикрепил на системный блок. Пусть улыбается старик!