— Пацан, не узнал, что ли? — послышался знакомый прокуренный голос.
— Дядя Сандро?!
— А кто ж еще? Разуй глаза, Юрастый!
— Паха-а-ан! — закричал Ларик, метнулся навстречу отцу и повис у него на шее, как девчонка.
Вокруг них, счастливо лая, метался восторженный Рекс.
8. Пир горой
Утром я проснулся рано. В комнате пахло свежей побелкой и мебельным клеем, снаружи гомонили птицы, а южное солнце, едва встав над горами и пробившись сквозь листву, уже припекало лицо: на окна пока еще не повесили шторы. День обещал быть жарким.
— «Главное сегодня не сгореть!» — подумал я, ворочаясь и вспоминая, как по неосмотрительности «обугливался» в прошлые годы.
Жуть! Я слышал, за границей уже придумали специальный крем: намазался и загорай весь день — даже не покраснеешь. Интересно, почему они там, за рубежом, раньше нас до всего додумываются? В чем тут дело? Лида считает, вся беда в бюрократии, вот, например, БРИЗ регулярно отправляет рацпредложения в главк, а их там кладут под сукно. Я представил себе большой канцелярский стол, застеленный зеленой скатертью, которая буквально вспухла от засунутых под нее рацпредложений. «В “Правду” надо писать!» — говорит в таких случаях наш сосед дядя Коля Черугин. Он, кстати, когда-то пожаловался в газету, что детям в нашем Балакиревском переулке негде побегать-поиграть, в итоге для нас соорудили скверик на углу. «Печать — большая сила!» Даже если тебя в простой стенгазете «протащат» за опоздания на урок, все равно действует на нервы. А тут напечатали в типографии в жутком количестве экземпляров да еще засунули в каждый почтовый ящик!
Ребристая раскладушка, застеленная тонким матрасом, больно давила спину, я, колебля шаткую конструкцию, перевернулся на живот и продолжил критические раздумья.
Ну, зачем, например, делают эти дурацкие спальные сооружения из трубчатых перекладин, реек и пружин? Самые лучшие раскладушки были у нас в детском саду, простые — дальше некуда: деревянные схлопывающиеся козлы с двумя продольными брусками, к которым крепился обивочными гвоздями брезент — ни складочки, ни поперечинки, нигде не жмет, не давит — лежишь, как у Христа за пазухой! Воспитательницы ходят мимо и следят за тем, чтобы дети со своими глупостями не игрались. А что еще делать в тихий час, если не хочется спать?
От воспоминаний меня оторвал громовой раскат храпа. Я поднял голову с подушки: Батурины спали на новой полуторной кровати с полированными спинками. Для простора ее слегка отодвинули от стены, но так, чтобы не провалиться в образовавшуюся щель. Башашкин, раскинувшись, клокотал с такой силой, что дрожала пыльная паутинка под потолком. Тетя Валя тихо прикорнула сбоку. В котором часу они вчера вернулись из-за стола, я не знал, так как уснул без задних ног. Думаю, под утро. За полночь появился Аршба, в руках он, точно «конверты» с близнецами, держал два трехлитровых баллона вина изабеллы.
— Принимайте гостя, да умру я раньше вас! — весело сказал почтальон.
— Это вряд ли, — пробурчал Сандро, приглашая его за стол.
Засыпая, я слышал, как хозяева и гости, наевшись, режутся в карты, без чего тут не обходилось ни одно гулянье. Последнее, что я запомнил, перед тем как забыться, был возмущенный вопль Пахана. Если кто-то пытался подсмотреть его карты, он всегда кричал одно и то же:
— Твои глаза — мне в жопу!
— Уароубиджир! Не бранись, дад, да ослепну я вместо тебя, тут же дети! — виновато отозвался почтальон.
— А если дети, значит, можно в чужие карты пялиться?
…Вчера внезапно появившегося хозяина все по очереди обняли, расцеловали и с почетом усадили во главе стола, а потом старательно делали вид, будто не замечают в нем перемен, вызвавших у меня оторопь. Наоборот, все уверяли, мол, окреп, посвежел, появился румянец. Суликошвили-старший в ответ криво усмехнулся и сообщил, что врачи ему строго-настрого запретили пить, и тут же, умело подцепив ногтем «козырек», сорвал металлическую пробку с коньяка и вопросительно посмотрел на Давида. Тот тяжко вздохнул, приложил ладонь к печени, словно спрашивая у нее разрешения, и скорбно кивнул. Сандро налил ему полстакана, и аромат пятизвездочного напитка перебил пряные запахи южного вечера.
— Тебе, Башашкин, не предлагаю…
— Да уж… — Дядя Юра торопливо наполнил свой стакан шипучим боржомом.
— Нам категорически нельзя! — строго объяснила тетя Валя.
— Совсем нельзя, — уныло подтвердил дядя Юра.
— Так и сдохнешь трезвым! — предупредил хозяин и щедро плеснул себе коньяку.
Женщины налегли на «Букет Абхазии». Нам с Шуриком налили немного сухого вина «Имирули», чтобы постепенно приучались к «взрослой жизни». В детстве я не понимал, почему вино называют сухим, оно ведь на самом деле жидкое. «Потому что оно кислое, без сахара», — объясняли взрослые, которые больше всего на свете любят растолковывать подрастающему поколению хитрости жизни. «А если с сахаром, тогда — мокрое?» — допытывался я. «Нет, тогда — крепленое». — «От него крепит?» — «Да ну тебя к лешему, бестолковый!» — разозлился Тимофеич, выдержкой никогда не отличавшийся. «Подожди, Миш, с ребенком так нельзя! — упрекнула терпеливая Лида. — Детям надо все объяснять подробно, ничего не скрывая, в этом смысл педагогики!» — «Вот и объясняй, а с меня хватит!» — «Вот и объясню. Понимаешь, сынок, крепленое вино крепче сухого, и градусов в нем побольше…» — «Но ведь не крепче водки?» — уточнил я. «Откуда ты это знаешь?» — насторожилась маман, глянув на отца. «Когда вы пьете водку, то всегда мухортитесь, а если — вино, то, наоборот, причмокиваете…» — «Какой ты у меня наблюдательный! — удивилась Лида и, покосившись на отца, добавила: — Да, водка крепче, но ее надо пить только от простуды…» «И от давления!» — уточнил Тимофеич. «А сколько в водке градусов?» — поинтересовался я. «Сорок». — «Значит, ее надо пить, когда болеешь и температура — сорок градусов!» «Возможно, и так…» — нахмурилась маман, пытаясь понять мою логику. «А сколько градусов в сухом?» — «Примерно, двенадцать». — «Значит, сухое надо пить, когда температура — двенадцать градусов…» — «Такая температура у жмуриков, — ухмыльнулся Тимофеич. — Термометр с тридцати пяти градусов начинается!» — «Значит, сухое вообще нельзя пить, а вы пьете!» — подытожил я. «Да ну тебя! — Тут уж терпение лопалось у Лиды. — Бестолковый! При чем тут покойники? Все настроение испортил!»
Подняв стакан с коньяком, Сандро сказал, что сам он выступать в застолье не мастак, но у его двоюродного брата Анзора есть хороший тост про голодного путника, который так долго выбирал между рогом с вином, шампуром с горячим шашлыком и обнаженной красавицей, обитавшей в сакле, что вино выдохлось, шашлык остыл, а девушка состарилась до неузнаваемости. Так выпьем за вековую мудрость: сначала вино, затем пища, а уж потом любовь!
— Первым делом самолеты! — подхватил Батурин, и гости с облегчением выпили. — Ларик, передай мне натрий-хлор! — попросил он моего друга.
— Что?
— Соль. Химию надо учить!
— А почему Анзора не пригласили? — ворчливо спросил хозяин.
— Разве он вернулся? — удивилась Нинон.
— Его видели в городе. Был бы тамадой…
Некоторое время за столом царило молчание, все налегли на угощения, нахваливая хозяек и стараясь угадать, что стряпала казачка, а что Машико. Между ними уже много лет шло негласное соперничество: кто лучше готовит. И только Пахан смотрел на блюда с неприязнью: коньяк он занюхал долькой лимона, зато остальные жевали с громким, нескрываемым аппетитом. А ведь сколько я получил подзатыльников за то, что чавкал во время еды — не счесть! Мишаня, тот просто набросился на питание, словно приехал из голодного края, и его неуемный рот напоминал жерло мясорубки, в которую набили столько говядины, что уже и не провернуть.
— Растет! — Машико нежно погладила сына по голове.
— Сейчас лопнет — и больше не вырастет! — усмехнулась Лиска: у нее появилась новая манера держать вилку, оттопырив наманикюренный мизинец.
— Крупный мальчик, — кивнула тетя Валя. — В отца…
— Помянем Мишана! — предложил Диккенс.
— Помянем! — подхватили гости.
Когда у нас в школе Ритка Галушкина приперлась в класс с розовыми ногтями, Марина Владимировна, по прозвищу Истеричка, поставила ее у доски и так долго чихвостила, что на восстание Разина времени не осталось, и про поход за зипунами задали прочитать в учебнике, а историчка вызвала еще родителей Галушкиной и устроила им «небо в алмазах».
Кушанья с тарелок исчезали с такой же скоростью, как в кинокомедиях, когда хотят высмеять обжор: ра-аз — и вместо метрового осетра на блюде остался один хребет с удивленными рыбьими глазами, ра-аз — и от жареного поросенка — только завитушка хвостика… Курицу из сациви я попробовать не успел, но мне посоветовали обмакнуть в подливу хлеб, оказалось, тоже очень вкусно, хотя и не так питательно. Жевать прекращали, только когда говорили очередной тост:
— Чтобы у нас все было и нам за это ничего не было! — провозгласил завмаг.
То тут, то там из-под стола высовывалась просительная морда Рекса, и его, несмотря на ругань Нинон, угощали, особенно Сандро, сам почти не евший, разве что немного серого хлеба. Черный в здешних местах почему-то не пекут, и тетя Валя всегда привозит из Москвы несколько буханок «орловского» и «бородинского», обсыпанного круглыми пахучими семенами.