— У нас сейчас наблюдается активное соработничество церкви и государства, появилось выражение «духовные скрепы». Как вы к этому относитесь?

— Я человек православный, крещённый в младенчестве. Но воспитан, как и всё моё поколение, в атеистическом ключе. Впрочем, морально-нравственная и бытовая стороны православия входили в нас исподволь — с бабушкиными увещеваниями. С церковью связано становление русской государственности. Но у нас страна многоконфессиональная. Поэтому симфония православной церкви и государства не должна вызывать раздражение адептов других религий. Это важно! У нас как-то стыдливо замалчивают, что в падении имперской России немалую роль сыграли инославные и чужеславные конфессии. Активными участниками свержения самодержавия были, скажем, кроме иудеев, и старообрядцы. Враждебное отношение и тех и других к Дому Романовых было отчасти оправдано историческими обидами.

Я рад возрождению православной книжной культуры. Во времена моего детства добыть Библию было почти невозможно. Мне её принесла моя бабушка Мария Гурьевна. Сейчас появились священники-писатели, воскресные школы, восстанавливаются и строятся сотни храмов. Это хорошо, если, конечно, церковь не строят на фоне домов, разваливающихся от бесхозности. Что ещё меня смущает? Мне не нравится, когда людей с атеистическими взглядами объявляют неполноценными. Как в своё время неполноценными объявляли верующих. Это неправильно! Когда говорят: «Давайте вынесем тело Ленина из мавзолея и заживём!», я возражаю: «Ни в коем случае!». Что такое мавзолей и тело Ленина? Мавзолей — это позитивистский храм. Храм религии, в основе которой была вера не в Бога, а в безграничные возможности человека. В Киево-Печерской лавре лежат мощи святых, нетленные тела праведников. Это чудо, явленное Господом. А в мавзолее лежат позитивистские мощи. Это результат веры в то, что человек может быть равен Богу. Нет, не может, я полагаю. Но так думали несколько очарованных поколений и не только у нас в стране. И пусть этот памятник эпохи атеизма останется как назидание. Разорим — потом пожалеем, как жалеем теперь о взорванных золотых куполах.

— Вы многие годы выступаете за социальную справедливость. К сожалению, здесь подвижек нет. Трудно быть патриотом страны, где такое сильное расслоение общества. Что можно сделать для улучшения ситуации?

— Увы, реформы 1990-х годов проводились людьми ненадлежащими. И попытка сегодня канонизировать Гайдара смешна. Гайдар — это горе семьи и России. Мне довелось с ним общаться, когда он был всего-навсего сыном адмирала-правдиста Тимура Гайдара. Знаете, будущий реформатор произвёл на меня впечатление не совсем адекватного человека, с придурью, что ли…. Возможно, я субъективен… Но как можно экономического обозревателя газеты «Правда» назначать в реформаторы, если он не имеет никакого опыта практической работы?! И славить Гайдара сегодня — это то же самое, как гордиться тем, что больной, которому разрезал живот не хирург, а случайный прохожий, всё-таки выжил. Смешно! Гайдар и его подельники запустили страшный механизм немотивированного социального расслоения. Одни люди просто присвоили львиную долю общенародной и государственной собственности. Другие потеряли свой социальный статус, профессию, достаток. А ведь разумное социальное равенство вполне возможно. Это доказал опыт Советского Союза, где человеку были гарантированы работа, зарплата, отдых, бесплатное образование и лечение. Это всё производило громадное впечатление на Западе, запускало даже там, в капиталистической реальности, механизмы социального равенства. А мы после 1991 года двинулись в обратном направлении. У нас разрыв между кучкой богатых и основным населением гораздо больше, чем в развитых странах. Это претит чувству справедливости любого нормального человека и возмущает здравый смысл. Приезжаешь в город средней России, идёшь по центральной улице и видишь, что последние дома были построены в 1980-е. Люди живут очень скромно, чаще — бедно. Буквально выживают. А с другой стороны, читаешь, как наш миллиардер «имярек» обзавёлся очередной яхтой с площадками для вертолётов. И возникает вопрос: а что этот «имярек», порох выдумал? Изобрёл лекарство от СПИДа? Нет, просто подшустрил в залоговых аукционах, которые теперь всеми признаны жульническими.

Если бы богачи вкладывали деньги здесь, у нас, можно было бы скрепя сердце с этим смириться. Но они демонстративно поддерживают спорт в американских штатах, покупают западные команды, чудят с дворцами и яйцами Фаберже. Недавно в Монако мне показали самый дорогой в княжестве пентхаус, его за полмиллиарда евро купил наш нувориш, имени которого я даже прежде не слыхал. Представьте себе блокадный Ленинград, вокруг доходяги держатся за стенки, а мимо идёт упитанный человек, у него коробка с эклерами. И он их ест, причмокивая. Что бы там с ним сделали? Но ведь нынешнее вызывающее расслоение, по сути, то же самое. Что же, спросите, делать? У нас в Отечестве образ жизни, моральный канон задаётся людьми публичными — политиками, государственными деятелями, актёрами, музыкантами, писателями, спортсменами. У нас ещё силён патриархальный уклад.

Возьмём недавнюю трагедию в московской школе. Я уверен, что, таким жутким способом обращаясь с оружием, мальчик копировал отца. И видимо, впитал его отношение к людям. От этой фразы упадут наши правозащитники, но у нас до сих пор отношения власти и народа — это отношения родителей и детей. Хотим мы этого или не хотим. Можно над этим потешаться, а можно учитывать, борясь с негативными тенденциями в обществе.

— И последний вопрос. Чего вы ждёте от Олимпиады в Сочи?

— Многого. Грандиозное торжественное открытие на современном «с иголочки» стадионе показало, что мы снова можем многое. Кстати, впервые за много лет я увидел в этом грандиозном шоу достойное отношение к нашей советской истории. Не глумление, а признание высочайших достижений советской цивилизации. Это обнадёживает. И хотя «Тату» во время открытия тонкими голосками пели: «Нас не догонят!», я думал о другом: «Нет, теперь догоним!» По крайней мере, догоним здравый смысл.

...

Беседовала Татьяна Медведева «Вечерняя Москва», февраль 2014 г.

День театра или день сурка?

— Грядёт День театра. С чем можно поздравить «именинника»?

— С тем, что он ещё жив, несмотря на глубокий кризис. Наш театр оказался пленником ложно понятой новизны и вседозволенности, застрял в своего рода «дне сурка» и никак не может выбраться. А как выберешься, если под обновлением языка понимается матершина, под творческой дерзостью — генитальная развязность, а под остротой подразумевается мучительная, как зубная боль, неприязнь к собственной стране. Многие режиссёры уверены: театр — это своего рода зрелищный «майдан», место неадекватной самореализации, где можно за казённый счёт воплотить любую самую бредовую свою грёзу. Зрителям дозволено при этом присутствовать, критикам разрешено хвалить, а несогласных объявляют мракобесами…

— Как можно судить об этом кризисе объективно? Ведь Станиславского не все принимали, кто-то считал Мейерхольда дегенеративным…

— Даже Михаил Булгаков язвил, что Мейерхольд погиб под трапециями с голыми боярами, рухнувшими во время репетиции «Бориса Годунова». Кстати, тогдашний театральный авангард и его кураторы считали «Дни Турбиных» не столько злостной белогвардейщиной, сколько устарелой «чеховщиной», по недоразумению пережившей революцию и гражданскую войну. То ли дело «Оптимистическая трагедия»! И где она теперь, эта «новая драма» тех буйных лет? А вот Булгакова ставят до сих пор. Чтобы быть современным, надо оставаться немного старомодным.

Теперь об объективных критериях. Недавно я был в Пскове на круглом столе, посвящённом состоянию российского театра. Вёл его президент Путин. Перед заседанием он обошёл реконструированный театральный комплекс, стоивший казне почти миллиард рублей, и остался весьма доволен. «Круглый стол» президента тоже, кажется, заинтересовал, хотя витиевато-цветастая уклончивость некоторых ораторов (например, Олега Табакова и псковского литератора Валентина Курбатова) вызвала недоумение. Всех удивило мелкое попрошайничество руководителя Театра Наций Миронова, умолявшего Путина отдать им в пользование помещения, где МХАТ имени Горького хранит исторические декорации. Гарант посоветовал актёру договориться с Дорониной.

— Пытались. Она нам не верит. Думает, обманем.

— Доронина — человек опытный. Видимо, не зря так думает…

— Может, за нас премьер-министр поручится?

— У Дмитрия Анатольевича других дел достаточно, — холодно прервал разговор Путин.

Затем была премьера «Графа Нулина». Актёры, выряженные пионерами, дурными голосами пели, бормотали и глумливо декламировали вечный пушкинский текст. Потом они, конечно, разделись. Оставшиеся на премьеру московские и губернские начальники сидели с лицами, искажёнными двумя сильнейшими чувствами: ужасом от спектакля и радостью, что этот кошмар по занятости не увидел Путин. Он улетел сразу после «круглого стола». Реакция гаранта могла быть непредсказуема, ведь такой «Граф Нулин» — это то же самое, что собачьи бега на новеньком олимпийском стадионе. Но больше всего мне запомнилась безысходная тоска в глазах псковских театралов, пришедших на премьеру.