Юрий Поляков
Золото партии: семейная комедия. Публицистика
Золото партии (семейная комедия)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ПЕТР ЛУКИЧ БАРАБАШ — пенсионер всесоюзного значения
МАРЛЕН ПЕТРОВИЧ БАРАБАШ — его сын, глава банка «Бескорыстье-Лимитед»
МАРИЯ — его четвертая жена, «мисс Тамбов»
ВАСИЛИЙ — его сын от первого брака
ТЕОДОР — его сын от второго брака
МАРИЯ — его дочь от третьего брака
ВЕНЯ ЧЕГЕВАРОВ — отец ее будущего ребенка
ОКСАНА ТАРАСОВНА СМЕТАНКА — сиделка с высшим образованием
ВОЛОДЯ — водитель-охранник
НИКОЛАЙ КАРЛОВИЧ ТУРУСОВ — полиглот
ЖАН ЖАКОВИЧ ПУМПЯНСКИЙ — эксперт ФЗХ (Фонда помощи злоупотребляющим художникам)
ИВАН ИВАНОВИЧ ПЕРЕЗВЕРЕВ — коллектор по особо важным долгам
МАЙОР ВОЛКОВЕЦ — сотрудник ФСБ
СПЕЦНАЗОВЕЦ
БАНДИТ
САНТЕХНИК
КУРСИСТКА
СТУДЕНТ
ШПИК
Пролог
Дореволюционная ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Под газовым фонарем стоит курсистка, оглядывается, кого-то ожидая, нервничает. Из мрака появляется студент в широкополой шляпе, надвинутой на лоб.
КУРСИСТКА. Вольдемар! Наконец-то! Боже, я думала, вы уже не придете…
СТУДЕНТ. Надин, зачем они прислали вас? Это очень опасно. За мной хвост. Я заметил еще в Цюрихе. Но в Ревеле мне удалось оторваться.
КУРСИСТКА (озираясь). Вольдемар, вы уверены в этом?
СТУДЕНТ. Положительно уверен! (Показывает револьвер.)
КУРСИСТКА. И все-таки вы должны на время затаиться.
СТУДЕНТ. На Крестовском у нас есть конспиративная квартира. Извольте — отсижусь. (Дает ей конверт.) Надин, это срочно надо передать в комитет!
КУРСИСТКА. И только-то? Вольдемар, они ждут от вас совсем другого.
СТУДЕНТ. Провезти через границу то, о чем мы договаривались. Невозможно. Я пытался… Но верьте мне, Надин, здесь, в этом пакете, есть все необходимое для нашего дела и даже больше!
КУРСИСТКА. Здесь? (Машет конвертом.) Полноте, Вольдемар, вы шутите!
СТУДЕНТ. Отнюдь! Сегодня я архисерьезен и хочу с вами объясниться…
Мимо развязной походкой, играя тростью, проходит подозрительный субъект в котелке. Студент для конспирации привлекает к себе курсистку и долго, страстно ее целует, пока прохожий не скрывается из виду.
КУРСИСТКА (стараясь отдышаться). А я думала, вы меня совсем забыли!
СТУДЕНТ. Боже, Надин, забыть тебя, ту ночь в Летнем саду! Мы тотчас едем на Крестовский…
КУРСИСТКА. Меня ждут товарищи. Сначала — дело. Потом, потом…
СТУДЕНТ. Нет, сейчас!
Снова обнимает курсистку. Слышны голоса. Мелькают тени, свет. Студент выхватывает револьвер, курсистка — дамский браунинг.
КУРСИСТКА. Жандармы!
СТУДЕНТ. Беги, я их отвлеку! Жду тебя на Крестовском! Спросишь квартиру провизора, напротив мелочной лавки. Я архисоскучился!
КУРСИСТКА. Я приду, Вольдемар, непременно приду…
Затемнение. Всполохи света, полицейские свистки и выстрелы.
Первое действие
Явление первое
Прошло больше ста лет.
Загородный дом, возможно, на Рублевке. Зал с камином. В глубине видны прихожая и двери в комнаты. Лестница ведет на второй этаж, и там тоже комнаты. Массивный бар из красного дерева закрыт на висячий замок. В инвалидном кресле спит, храпя, мощный старик со звездой Героя Социалистического Труда на душегрейке, ноги в валенках. Рядом, на стуле, молодая женщина, с карандашом читающая журнал «Вопросы истории». Прервав занятия, она прислушивается к дыханию деда, щупает пульс и снова углубляется в журнал. Вдруг ветеран всхрапывает и, проснувшись, озирается..
БАРАБАШ. Где я?
ОКСАНА. Дома, в «Супервиллидже».
БАРАБАШ. Уф, приснится же такое!
ОКСАНА (закрывая журнал). И что же вам приснилось?
БАРАБАШ. Двадцать пятый съезд партии. Я, значит, докладываю о трудовых победах, а потом поворачиваюсь к Брежневу и говорю: «Леня…»
ОКСАНА (с иронией). Прямо так, Петр Лукич, и сказали: «Леня»?
БАРАБАШ. А что? Я его еще по Малой земле знаю.
ОКСАНА (с обидой). Скажите, зачем… ну зачем? Старый человек, а так врете!
БАРАБАШ. Я никогда не вру.
ОКСАНА. Никогда? Как не стыдно! Бои на Малой земле шли с февраля по сентябрь 1943-го. Если вы в них участвовали, вам должно быть сейчас хорошо за девяносто. А вам всего-то восемьдесят с хвостиком.
БАРАБАШ. С хвостиком? Кто тебе это сказал?
ОКСАНА. Вы, Петр Лукич, и сказали.
БАРАБАШ (смущаясь). Ну да, сказал… Это вам, бабам, свой дамский стаж лет до шестидесяти приходится скрывать, а после вам наплевать. Нам, мужикам, наплевать до шестидесяти, а потом надо примолаживаться.
ОКСАНА. Зачем?
БАРАБАШ. Для женского интереса.
ОКСАНА. И врать?
БАРАБАШ. Раньше это называли «корректировать контрольные показатели».
ОКСАНА. Вам-то зачем корректировать?
БАРАБАШ. Оксана, ты подумала над моим предложением? Я не шучу!
ОКСАНА (пожав плечами). И что же вы там Брежневу сказали, Петр Лукич?
БАРАБАШ. Сказал: так, мол, и так, дорогой Леня, мы с тобой немца одолели, страну из разрухи подняли, целину вспахали, в космос слетали, Олимпиаду провели… Пора и на покой! Пусть молодежь порулит. Стар ты стал, Леня, суперстар! Еле челюстью ворочаешь империалистам на смех.
ОКСАНА (удивленно). А он?
БАРАБАШ. Заплакал. И тут началось!
ОКСАНА. Неужели так и сказали — про челюсть?
БАРАБАШ. Конечно, не сказал. Крикнул, как все, «ура» и слез с трибуны под бурные продолжительные аплодисменты…
ОКСАНА. А если бы сказали — тогда что?
БАРАБАШ. Сняли бы с работы, из партии турнули, а может, и в дурдом упекли бы. Сбрендил, мол, боевой соратник от трудового энтузиазма.
ОКСАНА. А в результате все мы теперь живем в одном огромном дурдоме.
БАРАБАШ. И не говори, Оксаночка! Я этот сон часто вижу. Проснусь, лежу и думаю: может, и не упекли бы, а наоборот — очнулись… Иногда вся жизнь от одного верного слова зависит. Ты мне сразу-то не отказывай — подумай. И накапай поскорей! Что-то сердце жмет…
ОКСАНА. Погода. Магнитная буря. Сколько капель?
БАРАБАШ. Как обычно. И побольше!
Оксана уходит. Дед подъезжает на коляске к окну. Смотрит. Ворчит.
БАРАБАШ. Наше поколение Магнитку строило. Что нам магнитная буря!
Роняет голову, снова спит. Открывается дверь. Из комнаты на цыпочках выходит парень в кожанке. Его провожает беременная девчонка.
ВЕНЯ. Тише! Там этот… твой…
МАША-ДОЧЬ. Дед? Он все время спит. Пиквикский синдром. Венька, не уходи! Мне без тебя так плохо… Я боюсь…
ВЕНЯ. Чего? Ты же смелая! Видел я, как ты с полицаем на митинге дралась. Помнишь, что ты ему помадой на щите написала?
МАША-ДОЧЬ. Дурак ты мой, я за тебя боюсь! Понял? Сколько Дэну дали?
ВЕНЯ. Пять лет общего режима.
МАША-ДОЧЬ. Блин! Козлы! Мы тебя, конечно, будем ждать… (Кладет руку себе на живот.) Сколько надо, будем ждать, но лучше не попадайся им…
ВЕНЯ. Прорвемся! (Обнимает ее.) Декабристочка ты моя!
МАША-ДОЧЬ. Может, останешься, Вень? Я тебя с отцом познакомлю…
ВЕНЯ. С финансовым капиталом у нас ничего общего! Ты с ним говорила?
МАША-ДОЧЬ. Нет еще. Папа сочувствует оппозиции, но у него сейчас трудные времена.
ВЕНЯ. Для банкира трудные времена, когда устрицы через день. Иди ко мне!
Они целуются. Маша-дочь нехотя скрывается в комнате. Веня крадется к балкону, дергает ручку. Дед приоткрывает глаз.
БАРАБАШ. Ты, паренек, лучше через окно попробуй. Балкон-то забили.
ВЕНЯ (растерянно). Вы не спите?
БАРАБАШ. Я всегда только одним глазом сплю. Привычка. С фронта.
ВЕНЯ. Когда забили?
БАРАБАШ. С вечера. Как ты залез, так сразу и заколотили.
ВЕНЯ. Зачем?
БАРАБАШ. Боятся.
ВЕНЯ. Кого?
БАРАБАШ. Вкладчиков, наверное.
ВЕНЯ. Если народ восстанет, им ничто не поможет.
БАРАБАШ. Ну и поднимай, парень, народ! Чего чешетесь?
ВЕНЯ. Денег, дедушка, нет. Революция — дело недешевое.
БАРАБАШ. Кредит возьмите!
ВЕНЯ. Думали. Машка обещала у отца попросить.
БАРАБАШ. Не даст.
ВЕНЯ. Почему?
БАРАБАШ. Профукал. Да и жадный он. С детства. Бывало, принесешь ему из спецбуфета эклер. «Марлик, дай откусить папе!» — «Не дам! Мое!» — «Как не стыдно, говорю, мы тебя в честь Маркса и Ленина назвали». — «Все равно не дам!» Но деньги в революции — дело второе. Программа-то у вас есть?
ВЕНЯ. Обдумываем.
БАРАБАШ. Тебя как звать-то?
ВЕНЯ. А вас?
БАРАБАШ. Петром Лукичом с утра был.
ВЕНЯ. Я — Веня.
БАРАБАШ. Вениамин, стало быть. А фамилия твоя как?
ВЕНЯ. Это неважно. У меня подпольный ник.
БАРАБАШ. Из евреев, стало быть…
ВЕНЯ (гордо). Это плохо?
БАРАБАШ. Это хорошо. Революция без евреев — как тесто без дрожжей. Главное — не переборщить. Ну и какая же у тебя подпольная кличка?
ВЕНЯ (гордо). Че-ге-ва-ров.
БАРАБАШ. Ишь ты! Знавал я товарища Че, знавал…
ВЕНЯ. Врете!
БАРАБАШ. Да что ж такое! Опять вру? В одна тысяча девятьсот шестьдесят втором году министр промышленности Острова свободы товарищ Че Гевара прилетал в СССР на переговоры по сахару. Я ему прямо сказал, как коммунист коммунисту: ваш тростниковый по сравнению с нашим из бурака — дерьмо собачье. Ох и орал же на меня потом Хрущ…