— Так точно!

— Если забыл или не знаешь (не дай бог), лучше мне скажи, я тебя поменяю на твоего командира роты. Тебя сам потом потихоньку научу. А то ведь потом, если что, весь полк засмеет.

— Все нормально, товарищ подполковник. Я в своих знаниях уверен, еще не успел забыть.

— Хорошо. Иди.

Сходил в караул стажером. Спиной чувствовал ухмылки солдат и сержантов, в основном уже опытных и, похоже, хороших солдат. А уже через сутки заступил сам начальником караула, и это событие оставило отпечаток на всю мою жизнь.

В темное время суток караул сначала проверил начальник штаба батальона, потом дежурный по полку, потом комбат, потом опять дежурный по полку, потом начальник штаба полка, на рассвете командир полка. Никаких нареканий не было. С дежурным по полку, начальником штаба артиллерийского дивизиона, даже немного посидели и выпили чаю. Командир полка похвалил и немного побеседовал со мной. Мой помощник начальника караула, старший сержант Коровин, даже высказал мне:

— Товарищ лейтенант, вас всегда так проверять будут? А то ведь мы тут повесимся.

Я, конечно, отшутился. Но у самого возникло какое-то неприятное чувство. Неужели не доверяют? Ведь дело-то не сложное. Списал все на то, что в полку не привыкли, что начальниками караулов ходят молодые лейтенанты, или отвыкли, а потом ведь у них здесь забот не столько, как в нормальном развернутом полку.

Утром, после развода, нагрянул замполит полка. После встречи и доклада мы проследовали в помещение начальника караула. Замполит спросил:

— А кто у вас в карауле комсомольский актив?

Несмотря на то, что имелись все положенные записи, я запнулся. Слишком неожиданным мне показался вопрос, и я совершенно растерялся.

— Товарищ лейтенант, вы вопрос поняли?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Не знаете. Не обращаете на это внимание. Я вас понял. А вы сами встали на комсомольский учет?

Меня пронзила молния. Я про это совсем забыл! Влип!

— Никак нет, товарищ подполковник. Виноват. Исправлюсь.

— А вы знакомы с секретарем комитета комсомола полка?

— Твою мать! Товарищ лейтенант, вы откуда к нам сюда упали? Откуда вы такой дремучий?

Я промолчал. Совершенно растерялся.

— Ну, с секретарем комитета комсомола я разберусь. Как только сменитесь с караула, сдадите оружие и приведете с ужина личный состав, сразу к нему в кабинет. Он вас будет ждать хоть до утра. И я его закрепляю за вами как минимум на полгода, теперь вы будете с ним встречаться каждый день. Понятно? — спросил замполит тихим и спокойным голосом, с почти незаметным раздражением.

Лучше бы он на меня наорал, а еще лучше обматерил.

— И еще, завтра с утра, после развода, жду вас в своем кабинете с конспектами первоисточников по марксистко-ленинской подготовке. У вас есть такие?

— Так точно. Все конспекты первоисточников есть, еще с училища, — ответил я с уверенностью в голосе.

— Тогда и поговорим.

Замполит развернулся и направился в комнату бодрствующей смены.

Перекинулся несколькими фразами с находившимися там солдатами и сержантами. Одобрительно отметил вопрос написания писем на родину. Потом начал смотреть тетради и вытряхивать лежавшие там уставы.

— А это что такое? — замполит откуда-то вытащил отпечатанные на машинке синим шрифтом листы.

— Я спрашиваю, чье это?

Тишина.

— Товарищ лейтенант, что это?

— Разрешите посмотреть?

— Посмотришь ты у меня. Завтра я тебе все покажу, — неожиданно перейдя на «ты», тихо прошипел замполит. Было видно, что он находился в ярости, но сильно сдерживался.

— Товарищ подполковник, это мое. Товарищ лейтенант тут ни при чем, и вообще офицеры ни при чем. Никто ни при чем. Я только сам это читал, — произнес Коровин.

— А вы понимаете, что это?

— Так точно. Это материалы общества «Память».

— Грамотный, как я посмотрю. Из студентов?

— Так точно! До призыва окончил первый курс Новосибирского государственного университета.

— Значит так, Коровин, после ужина зайдешь ко мне. Я тебя буду ждать. А сейчас об этом не думать. Несите спокойно службу. Коровин, вы в состоянии?

— Так точно. Честное слово, товарищи подполковник, — произнес Коровин.

— А вы, Тимофеев?

— Так точно, я в состоянии, а все недостатки устраню.

Мы вернулись в помещение начальника караула, часовой у входа в караульное помещение доложил, что прибыл комбат и начальник штаба полка. Я спросил у замполита разрешения и пошел их встречать.

Похоже, они почувствовали, что надо прийти. Сразу направились к замполиту полка, и все вместе, ни слова мне не говоря, отправились на выход.

Ну и ну! Что это было? Я пребывал в замешательстве.

— Коровин, зайди, — сказал я.

Коровин плотно закрыл за собой дверь.

— Что это за литература?

— Не переживайте, я все взял на себя.

— Что там написано? Антисоветчина?

— Да нет. В общем, там не об этом.

— Что там? Говори ты прямо! Ты думаешь, я никогда не слушал всякие там «вражеские голоса»?

— Да говорю же, там не про это. Там тексты общества «Память».

— Что это?

— Это такая литература для русских и за русских. О том, что во все эти всякие времена мы, русские, пострадали больше всех, но есть такие народы, которые, наоборот, поимели больше всех выгоду.

— Что это за народы такие?

— Ну, евреи, например, и другие тоже.

— А кто другие?

— Ну, при Сталине грузинам не по заслугам хорошо жилось, например. И после Сталина тоже

— Понятно. Эта «Память» запрещена?

— В том-то и дело, что не запрещена.

— Точно?

— Да фиг его знает.

— А где взял?

— Приезжали подружки с университета, дали почитать.

— У тебя еще есть?

— Почитать хотите?

— Я бы почитал, интересно. Но, как придем из караула, надо все уничтожить.

— Больше нет ничего. Честно. А если хотите почитать, я вам достану.

— Верю тебе, но, если найдут еще что-то, веры к тебе не будет никогда. Потом найди мне почитать эту литературу.

Примерно через час пришел комбат. Ни слова плохого не сказал. Тоже расспросил Коровина, что в этих текстах и не припрятал ли он еще что-то. Спокойно ушел.

Остаток караула прошел спокойно.

После всех положенных дел я пришел в кабинет к секретарю комитета комсомола полка. Он меня ждал. Познакомились, решили все бумажные и денежные вопросы с членскими взносами. Он пожаловался, что ему влетело за меня. Напоил меня чаем. Договорились, что он будет ко мне заходить, где бы я ни был, а я при случае к нему, сказал, что, если будут особо борзые бойцы, говорить ему, сможет помочь, есть у него кое-какие свои методы. Нормально, я от помощи не отказываюсь.

У выхода из штаба полка меня нагнал Коровин:

— Товарищ лейтенант, я от замполита полка.

— Ну что там?

— Замполит подтвердил, что это не запрещенная литература. Я так понял, он сам не знал, удивился, что не запрещена. Видимо, куда-то звонил и уточнял. Но все равно он запретил это своей властью, сказал, что у нас многонациональный воинский коллектив и распространять такое говно нельзя.

— А ты сам-то что думаешь?

— Если бы я не попал в армию, я бы был с ним согласен. А теперь нет. Но вы, думаю, меня хорошо понимаете. В армии читать это не буду. Ну, а на гражданке там уже мое дело.

На следующее утро после развода я доложил Виктору и пошел к замполиту.

Замполит встретил меня словами:

— Где конспекты первоисточников?

Я с удовольствием протянул ему раскрашенные и расписанные цветными ручками конспекты, в полной уверенности, что они отработаны, как подобает. Замполит молча их полистал, задал несколько вопросов. Ответы я знал и четко ответил (спасибо моему отцу, что надоумил отнестись к этому вопросу серьезно).

— Ну, расскажите мне, товарищ лейтенант, как вы личный состав воспитываете со своим командиром роты.

— Как все воспитывают, так и мы воспитываем.

— А как все это делают?

— Приказываем, просим и уговариваем. Беседуем.

— Наглеешь?

— Никак нет!

— А как ты уговариваешь?

— Ну так успокоить, сказать что-нибудь хорошее.

— Издеваешься? — уже с угрозой в голосе спросил замполит.

Черт! Никак не получается у меня с ним наладить общий язык, все как-то никак.

— Товарищ подполковник, извините. Я не хочу, чтобы вы так думали. Вы меня как-то неправильно понимаете.

— А зачем вы с твоим командиром роты солдат бьете?

— Не скрою, у меня возникает иногда такое желание, но командир роты мне запрещает и сам никогда так не поступает.

— А почему тебе так хочется?

— Ну вот бывает, не слушаются, не хотят работать. Начинают призывы считать.

— И ты им сразу в торец, да?

— Нет, я их уговариваю, прошу и провожу индивидуальную беседу.

— Помогает?

— Не всегда.

— И что ты делаешь, когда не помогает? В торец?

— Ну что сразу в торец? Сам беру лопату и показываю личный пример.

— Понял. А они не смеются над тобой нисколько, от стыда сгорают, хватаются за лопаты и не дают тебе показать личный пример. Так?

— Не так.

— А как?

У меня нарастало желание сказать ему все, что думаю, но я уговаривал себя держаться.