Кюхля Юрий Тынянов читать онлайн бесплатно

Юрий Тынянов

Кюхля

Виля

I

Вильгельм окончил с отличием пансион.

Он приехал домой из Верро изрядно вытянувшийся, ходил по парку, читал Шиллера и молчал загадочно. Устинья Яковлевна видела, как, читая стихи, он оборачивался быстро и, когда никого кругом не было, прижимал платок к глазам.

Устинья Яковлевна незаметно для самой себя подкладывала потом ему за обедом кусок получше.

Вильгельм был уже большой, ему шел четырнадцатый год, и Устинья Яковлевна чувствовала, что нужно с ним что-то сделать.

Собрался совет.

Приехал к ней в Павловск молодой кузен Альбрехт, затянутый в гвардейские лосины, прибыла тётка Брейткопф, и был приглашен маленький седой старичок, друг семьи, барон Николаи. Старичок был совсем дряхлый и нюхал флакончик с солью. Кроме того, он был сластена и то и дело глотал из старинной бонбоньерки леденец. Это очень развлекало его, и он с трудом мог сосредоточиться. Впрочем, он вел себя с большим достоинством и только изредка путал имена и события.

— Куда определить Вильгельма? — Устинья Яковлевна с некоторым страхом смотрела на совет.

— Вильгельма? — переспросил старичок очень вежливо. — Это Вильгельма определить? — И понюхал флакончик.

— Да, Вильгельма, — с тоской произнесла Устинья Яковлевна.

Все молчали.

— В военную службу, в корпус, — сказал вдруг барон необычайно твердо. — Вильгельма в военную службу.

Альбрехт чуть-чуть сощурился:

— Но у Вильгельма, кажется, нет расположения к военной службе.

Устинье Яковлевне почудилось, что кузен говорит немного свысока.

— Военная служба для молодых людей — это всё, — веско изрёк барон. — Хотя я сам никогда не был военным… Его надо зачислить в корпус. — Он достал бонбоньерку и засосал леденчик.

В это время Устинька-Маленькая вбежала к Вильгельму. (И мать и дочь носили одинаковые имена. Тётка Брейткопф называла мать Justine, а дочку Устинькой-Маленькой.)

— Виля, — сказала она, бледнея, — иди послушай, там о тебе говорят.

Виля посмотрел на нее рассеянно. Он уже два дня шептался с Сенькой, дворовым мальчишкой, по темным углам. Днем он много писал что-то в тетрадку, был молчалив и таинствен.

— Обо мне?

— Да, — зашептала Устинька, широко раскрыв глаза. — Они хотят тебя отдать на войну или в корпус.

Виля вскочил.

— Ты знаешь, наверное? — спросил он шепотом.

— Я только что слышала, как барон сказал, что тебя нужно отправить на военную службу в корпус.

— Клянись, — попросил Вильгельм.

— Клянусь, — неуверенно произнесла Устинька.

— Хорошо, — кивнул Вильгельм, бледный и решительный, — ты можешь идти.

Он опять засел за тетрадку и больше не обращал на Устиньку никакого внимания.

Совет продолжался.

— У него редкие способности, — говорила, волнуясь, Устинья Яковлевна. — Он расположен к стихам, и потом, я думаю, что военная служба ему не подойдет.

— Ах, к стихам, — вскинул брови барон. — Да, стихи — это уже другое дело. — Он помолчал и добавил, глядя на тётку Брейткопф: — Стихи — это литература.

Тётка Брейткопф сказала медленно и отчеканивая каждое слово:

— Он должен поступить в Лицею.

— Но ведь это, кажется, во Франции — Lycee, [Лицей (фр.).] — ответил барон рассеянно.

— Нет, барон, это в России, — с негодованием отрезала тётка Брейткопф. — Это в России, в Сарском Селе, полчаса ходьбы отсюда. Это будет благородное заведение. Justine, верно, даже об этом знает: там должны, кажется, воспитываться, — и тётка сделала торжествующий жест в сторону барона, — великие князья.

— Прекрасно, — кивнул барон решительно. — Он поступает в Lycee.

Устинья Яковлевна подумала: «Ах, какая прекрасная мысль! Это так близко».

— Хотя, — вспомнила она, — великие князья там не будут воспитываться, это раздумали.

— И тем лучше, — неожиданно сказал барон, — тем лучше, не поступают и не надо. Вильгельм поступает в Lycee.

— Я буду хлопотать у Барклаев, — взглянула Устинья Яковлевна на тётку Брейткопф. (Жена Барклая де Толли была ее кузина.) — Ее величество не нужно слишком часто тревожить. Барклаи мне не откажут.

— Ни в каком случае, — отчеканил барон, думая о другом. — Они вам не смогут отказать.

— А когда ты переговоришь с Барклаем, — добавила тётка, — мы попросим барона отвезти Вильгельма и определить его.

Барон смутился.

— Куда отвезти? — спросил он с недоумением. — Но Lycee ведь не во Франции. Это в Сарском Селе. Зачем отвозить?

— Ах, бог мой, — сказала тётка нетерпеливо. — Но их там везут к министру, графу Алексею Кирилловичу. Барон, вы старый друг, и мы надеемся на вас, вам это удобнее у министра.

— Я сделаю всё, решительно всё, — кивнул барон. — Я сам отвезу его в Lycee.

— Спасибо, дорогой Иоанникий Федорович. — Устинья Яковлевна поднесла платок к глазам.

Барон тоже прослезился и разволновался необычайно.

— Надо его отвезти в Lycee. Пусть его собирают, и я его повезу в Lycee.

Слово Lycee его заворожило.

— Дорогой барон, — сказала тётка, — его надо раньше представить министру. Я сама привезу к вам Вильгельма, и вы поедете с ним.

Барон начинал ей казаться институткой. Тётка Брейткопф была maman Екатерининского института.

Барон встал, посмотрел с тоской на тётку Брейткопф и поклонился:

— Я, поверьте, буду ждать вас с нетерпением.

— Дорогой барон, вы сегодня ночуете у нас, — сказала Устинья Яковлевна, и голос ее задрожал. — Тётка приоткрыла дверь и позвала: — Вильгельм!

Вильгельм вошел, смотря на всех странным взглядом.

— Будь внимателен, Вильгельм, — торжественно произнесла тётка Брейткопф. — Мы решили сейчас, что ты поступишь в Лицею. Эта Лицея открывается совсем недалеко — в Сарском Селе. Там тебя будут учить всему — и стихам тоже. Там у тебя будут товарищи.

Вильгельм стоял как вкопанный.

— Барон Иоанникий Федорович был так добр, что согласился сам отвезти тебя к министру.

Барон перестал сосать леденец и с интересом посмотрел на тётку.

Тогда Вильгельм, не говоря ни слова, двинулся вон из комнаты.

— Что это с ним? — изумилась тётка.

— Он расстроен, бедный мальчик, — вздохнула Устинья Яковлевна.

Вильгельм не был расстроен. Просто на эту ночь у него с Сенькой был назначен побег в город Верро. В городе Верро ждала его Минхен, дочка его почтенного тамошнего наставника. Ей было всего двенадцать лет. Вильгельм перед отъездом обещал, что похитит ее из отчего дома и тайно с ней обвенчается. Сенька будет его сопровождать, а потом, когда они поженятся, все втроем будут жить в какой-нибудь хижине, вроде швейцарского домика, собирать каждый день цветы и землянику и будут счастливы.

Ночью Сенька тихо стучит в Вилино окно. Всё готово. Вильгельм берет свою тетрадку, кладет в карман два сухаря, одевается. Окно не затворено с вечера — нарочно. Он осторожно обходит кровать маленького Мишки, брата, и лезет в окно. В саду оказывается жутко, хотя ночь светлая. Они тихо идут за угол дома — там они перелезут через забор. Перед тем как уйти из отчего дома, Вильгельм становится на колени и целует землю. Он читал об этом где-то у Карамзина. Ему становится горько, и он проглатывает слезу. Сенька терпеливо ждет. Они проходят еще два шага и наталкиваются на раскрытое окно.

У окна сидит барон в шлафроке и ночном колпаке и равнодушно смотрит на Вильгельма. Вильгельм застывает на месте. Сенька исчезает за деревом.

— Добрый вечер. Bon soir, Guillaume, — говорит барон снисходительно, без особого интереса.

— Добрый вечер, — отвечает Вильгельм, задыхаясь.

— Очень хорошая погода — совсем Венеция, — говорит барон, вздыхая. Он нюхает флакончик. — Такая погода в мае бывает, говорят, только в високосный год. — Он смотрит на Вильгельма и добавляет задумчиво: — Хотя теперь не високосный год. Как твои успехи? — спрашивает он потом с любопытством.

— Благодарю вас, — отвечает Вильгельм. — Из немецкого хорошо, из французского тоже.

— Неужели? — спрашивает изумлённо барон.

— Из латинского тоже, — говорит Вильгельм, теряя почву под ногами.

— А-а, это другое дело, — барон успокаивается.

Рядом раскрывается окно и показывается удивлённая Устинья Яковлевна в ночном чепце.

— Добрый вечер, Устинья Яковлевна, — вежливо проронил барон. — Какая чудесная погода. У вас здесь Firenze la Bella. [Прекрасная Флоренция (ит.).] Я прямо дышу этим воздухом.

— Да, — говорит, оторопев, Устинья Яковлевна. — Но как здесь Вильгельм? Что он делает здесь ночью в саду?

— Вильгельм? — переспрашивает рассеянно барон. — Ах, Вильгельм, — спохватывается он. — Да, но Вильгельм тоже дышит воздухом. Он гуляет.

— Вильгельм, — говорит Устинья Яковлевна с широко раскрытыми глазами, — поди сюда.

Вильгельм, замирая, подходит.

— Что ты здесь делаешь, мой мальчик? — Она испуганно смотрит на сына, протягивает сухонькую руку и гладит его жесткие волосы. — Иди ко мне, — говорит Устинья Яковлевна, глядя на него с тревогой. — Влезай ко мне в окно.

Вильгельм, понурив голову, лезет в окно к матери. Слезы на глазах у Устиньи Яковлевны. Видя эти слезы, Вильгельм вдруг всхлипывает и рассказывает всё, всё. Устинья Яковлевна смеется и плачет и гладит сына по голове.

Барон еще долго сидит у окна и нюхает флакончик с солями. Он вспоминает одну итальянскую артистку, которая умерла лет сорок назад, и чуть ли не воображает, что находится в Firenze la Bella.