На этих словах дверь рывком открылась, в комнату зашла женщина средних лет. Опухшая от усталости, с двумя сумками в руках. Из правой торчала куриная нога в целлофановом пакете.

С презрением окинув картину застолья — тетрапак вина «Монастырская изба», запечатанная пока бутылка водки, четыре хлебных сухаря да начинающий подсыхать майонезный салатик, — женщина разразилась тирадой:

— Пиздяете всё? Сивота. Я кому сказала на работу идти? Я тебя, алкаша, содержать буду вечно? Устроила в цех — ленивец ебучий, уволили. На корпоративе начал пить — в бокал наблевал, шатун. Меня Николай Евгеньевич за жопу берет в танце, а этот сидит, соленьями роток набивает. Бабы на проходной гогочут за спину. Морда упитая. В субботу принесли — рукава в дерьме по локоть. Мальчишки камнями закидали. Брысь со стола! И алкаша своего уводи. Аж псом в доме разит.

Мужчина негодующе сжимал и разжимал кулаки, ноздри его раздувались на африканский манер, до непоправимого оставались считаные секунды.

Резко встав, мужчина зацепил тетрапак и чуть не уронил его на пол. Взволнованным сбивчивым голосом он лишь смог высказать:

— Ты…Людк…скажешь как…перед людьми…не одни же…не было главное… в дерьме-то…кошка твоя вон. контора твоя…проворовались все…

Тем временем собутыльник начал шумно вылезать из-за стола и бочком-бочком выполз из кухни в прихожую.

— Стой! Да Виктор! Стой! Куда!

— Угу, — флегматично отвечал собутыльник, напяливая калоши.

Выйдя из подъезда, мужчины подставили лицо свежему октябрьскому ветру. Было часов 9 вечера, фонарь на углу дома подсвечивал полуснежную морось, лепящую безбожно с неба.

— Ты, Виктор… баба есть баба… что она… как говорится, осознает… мелочью пробавляется… туда-сюда…

— Да ладно, — равнодушно ответил Виктор, прикуривая, прикрыв папиросу ладошкою.

Закурили. Помолчали.

— Бутылку-то… выцарапай… от жоны… сейчас сядем вон… в детском саду-то.

— А вон что? За курткой-то? Понимаешь? — Мужчина заговорщически выпятил грудь, отчего за сизой куртенкой показался силуэт бутылки.

С чувством собственного достоинства протерли шапкой столик в беседке. Поставили стаканцы. Плеснули. Опрокинули. Закурили вновь.

— А что же, Виктор, ведь ваш глобалистский дискурс будто бы намерен потерпеть поражение? — вновь начал входить в тон консерватор.

— А по какому случаю ты в дерьмецо рукава-то окунул? — съерничал Виктор.

Политический настрой был навсегда утерян.

Беседка располагала к совсем иного рода беседам.

Быль

У Стаса Чекмашева завелась баба. Сперва всё ладно было — готовила тыквенный суп по рецептам из Интернета, музыку вечерами слушала, ходила в университет — послушная была.

Через полгодика шалить начала — собралась к подружке выпить вина.

Ну, Стас не тиран — отпустил бабу. Первые часа полтора она ему в вотсап еще писала, потом установилось молчание. Позвонив ей, Стас узнал, что бабья компания в полном составе отправилась куда-то в Еремеево к некой Алле.

В течение двух часов после звонка Стас получил три сообщения от своей бабы:

1. Постараюсь взять такси к ночи!!

2. Я так тебя люблю!! Блин!!

3. Зай я толькр утросмогу вернктьса!

После бабий телефон оказался наглухо отключен.

Стас Чекмашев был пацан методичного склада, посему планомерно начал обзванивать подруг бабы.

Одна из них сообщила, что действительно все уехали к Алле, но не в Еремеево, а в Малое Бурташово.

Вторая сообщила, что действительно все уехали в Еремеево, но не к Алле, а к Матвею.

Третья подруга сказала, что никто никуда не уехал и все сидят дома и играют в настольную игру «башня».

Четвертая же подруга заявила и вовсе, что все уехали в Малое Еремеево к Матвею и его девушке Алле играть в «башню».

Стас Чекмашев был ослеплен таким калейдоскопом версий, пожал плечами и лег спать. «Всякое бывает».

Наутро он позавтракал овсянкой, двадцать шесть раз отжался от пола на кулаках, надел пуловер со штанами да поехал в Малое Еремеево.

Разве сложно толковому рабочему пацану с подвешенным языком найти концы, даже если те скинуты в воду?

Стаса Чекмашева в то утро видели мирно беседующим с сизыми бабулями у подъезда, с ночным сторожем Валерием Николаевичем, с чудесными школьницами Натой и (второе имя позабыл, каюсь). Рекогносцировка указала адрес Матвея, правда, девушку его, оказалось, звали не Алла, да и не девушкой она была, а «шалявой пропиздохвосткой, за бутылку вротберующей, иные к Матвею и не ходют», как знаючи охарактеризовали ее жители микрорайона. Кнопка шестого этажа в лифте была выжжена дотла, а получившийся проем был надежно залеплен жвачкой.

Звонок в квартиру Матвея был оторван напрочь. Чья-то педантичная воля даже замазала побелкой то место, где ему надлежало быть. Пришлось проситься в хату ногами.

Открыл дверь некий доходяга, который поперву вообще не хотел воспринимать никакой информации. Виду он был живописного: на голое тело надет комбинезоновый жилет, на ногах лиловые кроксы с оторванными задниками, вместо штанов — спортивные шорты «рибок».

Лицо опухло до невозможных пропорций, а под правой щекою будто бы притаился флюс. Глаз на той стороне и вовсе не открывался, что придавало ему изрядно загадочный вид. Узнав, что в гости заявился молодой человек бабы, доходяга признался, что бухала тут такая, да ужо уехала, причем при одной туфле и без колгот, а направление неведомо, куда-то туда вон. Зато тут же доходяга сообщил Стасу позитивную новость:

— Баба твоя — фирменная фокусница. Блевала и ебалась одновременно. Ей аж хлопали. Акопянша, — резюмировал доходяга. — Вылитое шапито.

Что после началось — страшно и описывать. Боюсь, сервера вконтакте не выдержат такого непотребства. Потому заканчиваю, всем здоровья, отличного настроения, вот две ириски в кармане лежат — кто будет?

Как-то баба потеряла свой оргазм. Вот, главное, лежал всё время, не пользовалась, а как-то раз хвать — и нет его.

Баба обыскала всю комнату. Под кроватью в пыли — нет, за гардиною — нет, в ящике с трусами — нету, в духовке, под барабаном стиральной машины, в деревянном ящике под картошку, в косметичке — нигде нет.

Пошла баба в люди. Руки сложила трубочкою — ау, оргазм?

Зашла в заведение, а там люди работают. В кабинет постучалась: простите, оргазма моего не видели?

Женщина в очочках по клавиатуре — тук-тук-тук, голову не поднимая высохшим голосом: «Сегодня приём в порядке электронной очереди». Потом по-человечески уже прибавила: «Мой-то тоже утерян». Вздохнула: «Можно и без него жить, главное вот, — кивнула на системный блок, — работа есть, койкоместо тоже дали, муж надежный».

Идет баба по улице, пригорюнилась. Навстречу мужичок невзрачный, и тот случай, когда понимаешь, что рассказ дальше не пойдет, выгорела тема и ты плавно заканчиваешь его писать. Счастья вам и успехов, ноги берегите, сейчас ноги ломаются в основном.

ПЬЕСА: «МАНКИРОВКА»

В кабинете завуча стояла тишина, лишь слышно было, как на школьном дворе мальчишки играли в футбол 7 на 7. На ту пору был май, и ветки тополя, уже оперившиеся клейкими листочками, нахально лезли в открытое наполовину окно.

— Вы знаете, я вызвала вас по очень печальному поводу. Ваш сын, Егоров Митя, вчера был застигнут учительницей музыки за очень странным занятием.

— Наш Митя бывает странен, — встревоженно поддакнула мать.

— Так вот, ваш Митя, извиняюсь, мастурбировал на фотографии кавказской овчарки прямо посреди урока музыки, ребята проходили сольфеджио, а ваш сын на последней парте… на собаку, получается…

— Как?! — вздрогнула мать, — На кавказскую овчарку?

— Хотелось, чтобы нет, но да, — внезапно уклончиво ответила, покачивая головой, завуч. Причем не было однозначно ясно — в сторону «да» качает она головой или в сторону «нет».

*Мать обхватила голову руками и мигом съежилась, стала каким-то кругленьким сосредоточием всего печального на свете.

— На кавказскую овчарку… отец узнает-поседеет… кондратий хватит… дед инженер, первой категории… бабушка на кладбище — первая аллея, почетная гражданка… отец школе кабинет физики оборудовал… на кавказскую овчарку… — совершенно безутешно зачастила вразнобой мать, кажется, уже подпуская слезу.

Вдруг она неожиданно вскочила на ноги:

— Вы не подумайте, что вся семья у нас такая, Анна Степановна!

— Да нет, что вы, всё понимаю, двадцать лет в школе… пубертатный возраст… исправится… — залепетала завуч, совершенно сраженная таким динамичным развитием событий.

— Отец если и брал в руки — то на тойтерьера, я сама не дура… извиняюсь, тут мы вдвоем же?.. Горошинку покатать на пекинеса, дед наш, инженер первой категории, ротвейлеров уважал крайне… Бабушка покойница слабость питала, но к бульдожкам французским, но на кавказских-то овчарок никто и никогда, в чью породу пошел-то такой? Что там у собаки той, нос черняв, шерсть по всему дому, а лапы достаточно пушисты ли для приличной собаки?..

Вдруг мать словно сбилась с натоптанной колеи. Глаза ее сузились на вьетнамский манер, и каким-то шипящим и одновременно звонким голоском она задала, очевидно, важнейший для нее в этой ситуации вопрос: