Юсси Адлер-Ольсен

Тьма в бутылке

Посвящается моему сыну Кесу

Пролог

Наступило уже третье утро, и запах смолы и водорослей начал въедаться в одежду. Под полом эллинга тихо плескалась ледяная каша, омывая сваи и пробуждая воспоминания о временах, когда все было хорошо.

Он приподнялся на лежанке из бумажного мусора ровно настолько, чтобы разглядеть лицо своего младшего брата: тот спал, но его лицо выражало боль.

Скоро он проснется и примется с недоумением осматриваться вокруг. Обнаружит тугие кожаные ремни, стягивающие запястья и талию. Услышит звон цепи, которой прикован к стене. Увидит метель и свет, силящийся проникнуть сквозь просмоленные доски. И тогда он начнет молиться.

Бесчисленное множество раз отчаяние вспыхивало во взгляде брата. Вновь и вновь молитвы о милости Иеговы доносились сдавленным хрипом из уст, плотно заклеенных лентой.

Однако они оба знали, что Иегова не удостоит их своей милостью, ибо они отведали крови. Крови, подмешанной похитителем в стаканы с водой, из которых он дал им пить, прежде чем сообщил о содержимом. Они испили воды с запретной кровью, и вот теперь осуждены навечно. А потому стыд жег их изнутри даже сильнее, чем жажда.

«Как ты думаешь, что он с нами сделает?» — вопрошал взгляд младшего брата.

Но откуда было знать ответ? Он лишь инстинктивно чувствовал, что скоро все кончится.

Он вновь лег и в очередной раз осмотрел слабо освещенное помещение. Взгляд его скользил вдоль ригелей и густой паутины, отмечая все выступы и неровности. Ветхие одно- и двухлопастные весла, висевшие на стенах. Прогнившие рыболовные сети, давным-давно принесшие свой последний улов.

И вдруг он заметил бутылку. Солнечный луч, ослепив, мгновенно высветил голубоватое стекло.

Она находилась так близко, и все-таки как же сложно было до нее дотянуться связанными за спиной руками! Бутылка торчала позади него, зажатая между двумя половицами. Он сунул пальцы в щель между досками и осторожно взялся за горлышко. Если бы только заполучить бутылку! Он намеревался разбить ее и перерезать осколком ремень, сковывающий запястья. Потом он избавится от ленты, парализующей рот, скинет ремни, стягивающие талию и бедра, и как только цепь, прикрепленная к кожаному ремню, падет, наконец бросится к брату и освободит его. Крепко прижмет к себе и будет держать в объятиях до тех пор, пока их тела не перестанут дрожать.

Затем он изо всех сил примется резать стеклом деревянную дверь. Посмотрим, можно ли выдолбить доски в местах, где крепятся петли. А если случится страшное и автомобиль приедет раньше, чем работа будет закончена, он подкараулит этого человека за дверью, держа разбитую бутылку в руке. Вот что он собирался сделать, так он себе все представлял.

Он подался вперед, сложил онемевшие ледяные пальцы и попросил прощения за свои злые мысли. Затем принялся дальше ковырять щель, чтобы заполучить бутылку. Он скреб и скреб до тех пор, пока та не накренилась настолько, что ее стало возможно вытащить.

Он навострил уши.

Неужели звук двигателя? Точно. Похоже на мощный мотор большого автомобиля. Но приближается ли этот автомобиль к ним или просто едет мимо?

На мгновение звук усилился, и он так яростно потянул за горлышко, что хрустнули суставы пальцев. Однако звук стал затихать. Может, это ветряная установка, которая воет и грохочет где-то снаружи? Или что-то другое? Он так и не понял.

Он выдохнул, и пар застыл в ледяном воздухе у самого лица. В данный момент он не испытывал особого страха. Чем больше он думал о Иегове и его милости, тем легче ему становилось. Он сжал губы и продолжил начатое. И как только бутылка наконец поддалась, он так яростно принялся колотить ею об пол, что брат рывком поднял голову и в ужасе начал озираться.

Он бил бутылкой по половицам снова и снова. Сложно было размахнуться ею связанными руками, слишком сложно. В конце концов, когда пальцы уже были не в силах удерживать бутылку, он лег и тупо уставился на нее. Пыль в тесной каморке летела с ригелей вниз.

У него не получилось разбить ее. Он просто был не в состоянии. Разбить какую-то ничтожную бутылку. Неужели все из-за того, что они пили кровь? Значит, Иегова их покинул?

Он взглянул на брата, который медленно завернулся в бумажную подстилку и лег. Он молчал. Даже не пытался ничего промычать сквозь липкую ленту.

Потребовалось некоторое время, чтобы собрать все необходимое. Самым сложным оказалось растянуть цепь настолько, чтобы кончиками пальцев дотянуться до смолы, сочившейся из досок. Все остальное находилось в пределах досягаемости: бутылка, деревянная щепка от половицы, обрывки бумаги, на которых он сидел.

Тогда он стащил один ботинок, а потом так глубоко ткнул щепкой в запястье, что глаза наполнились слезами. Минуту или две кровь капала на блестящий ботинок. Затем он выдрал большой кусок бумаги из подстилки, обмакнул щепку в кровь, повернулся на бок, потянув за собой цепь таким образом, чтобы видеть то, что он пишет за спиной. Собрав все свои силы, он мелкими буквами поведал об их беде. Подписав сообщение, скатал листок бумаги и запихнул его в бутылку, не забыв затолкать в горлышко немного смолы. Он выпрямился и несколько раз тщательно проверил, все ли сделал правильно.

Едва закончив, он услышал глубокий звук гудящего двигателя. На этот раз сомневаться не приходилось. На секунду задержав взгляд на брате, он изо всех сил потянулся в направлении света, пробивающегося сквозь широкую щель в стене, — единственное отверстие, через которое можно было вытолкнуть бутылку наружу.

Затем дверь отворилась, и показался мужчина невысокого роста, который вошел внутрь в облаке белых снежинок.

Тишина.

Раздался шлепок о воду.

Бутылка была отпущена.

1

Карл проснулся. Он, конечно, ожидал очутиться в более приятной обстановке.

Первое, что он ощутил, — это жуткий запах изо рта, как будто в животе у него пробился сероводородный ключ. Затем, открыв глаза и осмотревшись, он обнаружил рядом с собой спящую женщину, из уголков рта у нее подтекали слюни.

«Проклятье, это же Сюссер», — сообразил он и попытался вспомнить события минувшей ночи.

Итак, Сюссер. Его не расстающаяся с сигаретой соседка. Балаболка предпенсионного возраста и мастерица на все руки из мэрии Аллерёда.

Ужасная мысль промелькнула в его голове. Карл медленно приподнял одеяло, после чего облегченно вздохнул: несмотря ни на что, он все еще был в трусах.

Карл выругался, убирая жилистую руку Сюссер со своей груди. Такой головной боли он не испытывал с тех пор, как Вигга покинула дом.

— Благодарю, обойдемся без подробностей, — предупредил он, встретив на кухне Мортена и Йеспера. — Только объясните мне, что эта дама забыла в моей постели?

— Старая ведьма весит целую тонну, — заметил пасынок, поднося ко рту только что открытый пакет с соком.

Когда Йеспер научится пользоваться стаканом, не смог бы предсказать даже Нострадамус.

— Извини, Карл, — сказал Мортен, — но она не могла найти ключи, а ты все равно уже вырубился, вот я и подумал…

«Больше никаких гриль-вечеринок с Мортеном», — пообещал себе Карл и бросил взгляд в комнату на кровать Харди. Две недели назад коллега въехал в квартиру Карла, нарушив привычный домашний уют. Дело не в том, что регулируемая по высоте кровать занимала четверть площади комнаты и частично загораживала вид на сад; и не в том, что капельница или переполняющиеся мешки с мочой причиняли Карлу какие-то неудобства; и даже не в том, что полностью парализованное тело Харди непрерывно испускало зловонные газы. Нет, причиной произошедшей перемены было чувство вины, которое возникло у Карла, — за то что у него самого обе ноги здоровые и он может перемещаться на них, когда и куда захочет. Карлу стало казаться, что он должен оправдываться за эту свою способность. Жертвовать чем-то. Все время что-то делать для обездвиженного мужчины.

— Успокойся, — говорил Харди, когда они несколько месяцев назад обсуждали плюсы и минусы его переезда из клиники спинномозговых травм в Хорнбэке. — Здесь между твоими посещениями проходит целая неделя. Так тебе не кажется, что я могу иногда обойтись и без твоего непосредственного внимания, если переберусь к тебе?

Но оказалось, что Харди мог просто тихо дремать, как сейчас, и все же его присутствие продолжало беспокоить Карла. Оно отражалось на мыслях, на планировании дня, на словах, которые необходимо было тщательно взвешивать, прежде чем произнести вслух. Это доставляло неудобство. А что ни говори, испытывать постоянное неудобство в собственном доме ужасно. К тому же добавились бытовые обязанности — стирка, смена белья, уход за внушительным телом Харди, покупки в магазинах, общение с медсестрами и представителями власти, приготовление еды. Конечно, с этим помогал и Мортен, но все же.

— Как спал, дружище? — осторожно спросил Карл, подойдя к постели Харди.

Старый коллега приоткрыл глаза и медленно улыбнулся:

— Ну вот отпуск и закончился. Добро пожаловать к штурвалу, Карл. Четырнадцать дней истекли, они были тяжелыми. Но мы с Мортеном справимся. Только передай привет парням от меня, ладно?