Осень. Сентябрь

Сид Арго

С одной стороны, я обожаю осень, потому что это самая пёстрая и яркая пора в Корке, с другой стороны, я её терпеть не могу, ведь осень — это та самая пора, когда нужно возвращаться в школу, а я не люблю ходить в школу. Это чувство можно описать как нечто среднее между ненавистью, неконтролируемым страхом и постоянным беспокойством. В школе мне всегда слегка не по себе, а все потому, что я далеко не самый популярный парень. Каждый пристальный взгляд или смешок за спиной вызывают у меня желание провалиться сквозь землю. Возникает такое чувство, будто все окружающие смеются именно надо мной. В глубине души я понимаю, что это не так, что вряд ли кто-либо меня вообще замечает, но я не могу побороть ни этот страх, ни нервозность, потому что испытываю их так долго, что они превратились в инстинкты.

Стоит упомянуть и тот факт, что мне всё же нравится учиться, а также то, что подобным образом (запуганно и нервозно) я чувствую себя не только в школе, но и практически везде. А все из-за существования касающихся всех сфер жизни непомерного количества правил, которым мы обязаны следовать. И от этого просто тошнит. У нас есть своеобразная городская Библия (её называют Уставом, с большой буквы, конечно же), где прописано всё, что мы должны делать, и всё, чего нельзя совершать ни при каких обстоятельствах. И, возможно, существование Устава было бы не таким мучительным, если бы не контролировало каждый наш вздох. В нём прописано всё до мелочей. Как говорит наша директриса, в нём нет лазеек.

Устав составлен городским советом, в который входят самые влиятельные люди города, включая преподобного Патрика. Вероятно, именно поэтому религиозный аспект в Уставе просматривается без лупы: обложка напоминает Библию.

Что касается школы, то тут тоже существует свой совет, но это гораздо менее влиятельная организация, которая хоть и имеет автономию, но принимает новые правила, действующие только в стенах школы. Не больше.

В этом году Пит идёт в пятый класс, чем жутко гордится. Он считает себя уже совсем взрослым, хотя школу не любит, так же как и я. И к тому же, в отличие от меня, он не принимает её правил и постоянно злостно их нарушает. Слово «злостно», распространившееся словно грипп, используют почти все учителя в нашей школе.

Для меня, к счастью, этот год последний. Сдав академический оценочный тест и получив сертификат, я покину школу и, умчавшись в закат, поеду в колледж. По крайней мере, так считают мои родители. Они почему-то думают, что я очень умный. Не знаю, что заставило их в это поверить.

Осень в этом году на удивление тёплая, а в хорошую погоду учиться в тысячу раз сложнее. А все из-за того, что солнце за окном меня страшно отвлекает, мешая сосредоточиться. Но я всё же стараюсь быть внимательным, потому что не хочу завалить тесты для поступления в колледж. Хотя, конечно, некоторые предметы я злостно (как бы сказали наши учителя) игнорирую, например химию. В этом году на уроках мистера Супайна, нашего химика, скучно становится настолько, что я готов выколоть себе глаз, лишь бы разрядить обстановку. Но вместо этого начинаю вести эти записи. Поначалу они просто глупое развлечение, способ убить скуку, но со временем я отношусь к ним всё серьёзнее, стараясь записывать каждый день, ничего не упуская. И то, что произойдёт сегодня, я, конечно же, запишу, тем более что это связано с тобой…

Ровно в восемь, как только мистер Супайн приветствует нас после долгих каникул, ты залетаешь в класс с документом и небольшим томиком в черной рифленой обложке, который я могу узна́ть из тысячи, ведь это Устав. Ученикам новую копию дают с переходом в первый класс, и она остаётся с ними до окончания школы. Мои родители (и остальные взрослые) получили второй экземпляр на выпускном. Стоит сказать, что ученический Устав несколько отличается от копии взрослого человека: у школьников больше правил. За всю жизнь у каждого из нас всего две копии. Причём первая (школьных времен) должна быть сохранена даже после того, как ты прекращаешь ей пользоваться.

Устав считается чуть ли не священной книгой. Её нельзя мять, кидать, рвать. Она не может находиться на столе во время обеда, потому что иначе её легко запачкать. Каждая копия должна быть подписана на самой первой странице, чтобы в случае потери её могли вернуть. Однако потерять Устав — всё равно что затянуть петлю на собственной шее. За это будут гнобить до конца жизни. Но, скажу честно, забыть копию Устава проще простого, ведь в стенах школы её постоянно нужно таскать за собой. Видимо, существование бумажной версии должно удерживать от нарушения правил, будто чёрный томик, находящийся всегда под рукой, словно небольшой божий глаз, следит за святостью каждого из нас в пределах досягаемости.

Что же касается реальных наказаний, то и они у нас есть. За это также отвечают члены совета, но их ничтожно мало. Однако органа, следящего за выполнением правил, никогда не было и не будет: его наличия не требуется, потому что все жители Корка наблюдают друг за другом и готовы донести о малейшей провинности. Тот, кого заметили за нарушением, предстаёт перед религиозным собранием, где его отчитывают, а после молятся за его грешную душу. Есть и другие наказания, в зависимости от серьёзности нарушения. На собраниях, к слову, могут присутствовать лишь совершеннолетние мужчины.

Открыв Устав, на первых ста пятидесяти страницах вы увидите свод правил, касающийся любого жителя Корка (не учитывая детей до шести лет), включающий обязательность молитв, служб и запреты. Запреты на всё. Нельзя кричать на улице, так же как и слушать музыку, нельзя находиться на улице после десяти вечера, нельзя пропускать религиозные собрания, проходящие в каждый третий вторник месяца. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Ничего нельзя, кроме тайного ощущения собственной ничтожности.

Ты здороваешься, извиняешься за опоздание, подходишь к столу мистера Супайна, который окидывает тебя взглядом с ног до головы, и отдаёшь ему документ. Он быстро пробегает глазами по его содержимому и монотонно, но вежливо произносит:

— Ну что ж, добро пожаловать в Корк, — он кладёт бумагу на свой стол и кивает тебе. — Класс, это мисс Флоренс Вёрстайл. Мисс Флоренс Вёрстайл, это класс.

Флоренс! Такое имя мне никогда бы не пришло в голову, но оно мне нравится.

Ты совсем не жмёшься у доски под пристальными взглядами, хотя я бы провалился сквозь землю, окажись на твоём месте.

— Я вижу, вы получили свою копию Устава, — уже более бодро замечает Супайн. — Я бы прежде всего посоветовал обратить внимание на раздел номер три: «Одежда», — говорит он вежливо, так как ты одета не по Уставу. Но в первый день он не отчитывает тебя, за что я мысленно его благодарю.

Ты непонятливо киваешь и двигаешься к единственному свободному месту: к четвёртой парте, справа от меня. Все в классе исподтишка посматривают на тебя, ведь ты новенькая, а у нас это редкость. К тому же ты ещё и в джинсах, а девушки в нашей школе могут ходить только в юбках. Таков Устав. Твой портфель красного вырви глаз цвета, а он у нас тоже запрещён, как и все другие, кроме шести базовых цветов. Таков Устав. Ты выделяешься. Это несомненно.

Ты не бежишь на своё место сломя голову, как это сделал бы я, а идёшь медленно, оглядывая всё вокруг. Глядя вниз, наверняка замечаешь голые девичьи икры, потому что все девушки (и учителя женского пола) носят в школу только юбки. Видно, что тебя это удивляет. Ты даже морщишься, осознавая, как кардинально отличаешься от остальных, но в итоге добираешься до своего места и кладешь Устав и тетрадь на край парты. Учебника у тебя пока нет.

— Мисс Вёрстайл, можете не присаживаться, — говорит Супайн. — Всех остальных я тоже попрошу встать и помолиться, чтобы Бог дал нам сил сделать этот день ещё продуктивнее.

Все встают, складывая руки в молитве. На твоём лице полнейшая растерянность.

— Просто сделай, как он просит, — шикаю я в твою сторону, чтобы тебе не попало за ослушание.

Ты странно смотришь на меня, складывая руки в молитвенном жесте, но не молишься, продолжая осматриваться.

Обычно мы всегда молимся в начале первого урока. Все встают и пару минут, закрыв глаза, просят о чём угодно. Я редко что-либо прошу. Честно говоря, эта традиция кажется мне глупой, поскольку обесценивает таинство молитвы. Я следую ей только в случае, когда дома кто-то болен, но такое, к счастью, бывает нечасто.

Через минуту все как ни в чем не бывало усаживаются на места, и начинается урок.

Всё оставшееся время я сижу как на иголках, ведь после того как ты зашла в класс, во мне словно что-то перевернулось. Ещё никогда химия не была такой напряжённой.

Никаких записей, касающихся сегодняшнего дня, я больше не делаю, потому что боюсь, что ты что-нибудь заметишь, хотя, скорее всего, тебе плевать на меня. Но мне не плевать на тебя. Вот в чём проблема.

Как только заканчивается химия, я как ошпаренный выбегаю из класса, пытаясь быстрее избавиться от твоего взгляда, хотя не уверен, что ты на меня смотришь. В твоём присутствии я чувствую себя престранно: мне хочется провалиться сквозь землю и одновременно сделать так, чтобы это длилось вечно…