Джона был ему как сын. Так что папа был бы в восторге от новостей, я уверена.

— Сьюзан, нам действительно стоит поспешить на поезд до нашего терминала, — предупреждает Саймон с мягким британским акцентом, как у Хью Гранта, похлопывая ее по плечу и украдкой бросая взгляд в мою сторону. Мы все знали, что прощаться в аэропорту — не самая лучшая идея.

Однако это все же не помешало маме купить им билеты на острова Теркс и Кайкос с вылетом на двадцать минут позже моего, что просто гарантировало, что мы окажемся в этой ситуации.

Мама поправляет широкополую шляпу от солнца — слишком хрупкую, чтобы паковать ее в чемодан. Моя собственная шляпа, похожая на эту, — та, которую я по глупости надела в свой первый прилет на Аляску, — сейчас висит на вешалке в доме Джоны. Я оставила ее на память, а еще потому, что мне не хотелось лететь в ней обратно.

На этот раз я одета гораздо практичнее: легинсы, свободный удобный свитер и замшевые туристические ботинки, которые доставят массу хлопот на контроле, но в остальном идеально подходят для долгого путешествия.

— Мне бы хотелось, чтобы вы, ребята, пересмотрели свои планы на праздники, — бормочет мама.

— Уже слишком поздно что-то менять.

Сомневаюсь, что на двадцать третье декабря остались свободные места до Теркса. Особенно такие, которые стоят меньше пяти тысяч долларов за билет.

Однако я уверена, мама не теряет надежды, что в последнюю минуту все может поменяться. Но Джона не передумает, что в этом году ему необходимо быть с Агнес и Мейбл.

А я не передумаю, что мне необходимо быть с ним.

— Напишу тебе вечером, когда доберусь до Джоны, — обещаю я. Этот парень наконец-то провел себе Интернет.

— И позвони мне утром, когда проснешься.

— Да-да… — Я обвиваю руками мамины плечи и притягиваю ее к себе. — Счастливого пляжного Рождества.

Ее ответные объятия слишком свирепы для такой маленькой женщины. Она крепко прижимает меня к себе, и я ощущаю цветочные духи мамы, так подходящие флористу.

— Я буду молиться, чтобы до конца твоего перелета не начался снегопад, — шепчет она, и хрипотца в ее голосе заставляет узел в моем горле затянуться. — Передавай Джоне привет.

— Передам.

Я отстраняюсь от нее и перевожу взгляд на Саймона, который сейчас исполняет роль носильщика чемоданов и занят тем, что поминутно поправляет воротник своего зимнего пальто, несмотря на то, что лицо его раскраснелось от жары. С тех пор как я вернулась с Аляски в сентябре, все больше замечаю признаки его солидного возраста: морщинки на лбу и у рта, его дряблые руки, редкие седеющие волосы. Он был единственным отцом, на которого я могла положиться в течение двенадцати лет своей жизни. А теперь, когда я пережила боль от потери моего родного отца — человека, которого я снова научилась любить, — остро осознаю, что однажды мне придется пережить потерю и Саймона.

Но я надеюсь, что это случится только через много-много лет.

— Попробуй загореть, ладно? — дразню я. Саймон, без сомнения, проведет все дни на островах, прячась под самым большим зонтом, который только сможет отыскать, намазавшись солнцезащитным кремом с SPF под сотню и с полоской цинка на переносице для дополнительной защиты.

— Ты тоже.

Я смеюсь, когда он крепко обнимает меня.

— С ней все будет в порядке. Я не дам ей хандрить, — говорит Саймон так тихо, чтобы услышала только я. — Ты можешь оставаться на Аляске с Джоной до тех пор, пока это будет важно для тебя. Но помни: всегда есть местечко здесь, если вдруг поймешь, что тебе это нужно. Мы не будем ничего спрашивать. Ну… только если пару вопросов, — подмигивает он.

— Знаю. Спасибо.

У меня в животе трепещут бабочки, когда я взваливаю рюкзак на плечи, испытывая облегчение от того, что три моих чемодана со всем необходимым для выживания уже благополучно грузят на самолет до Чикаго.

— Что ж, до скорого? — А что еще можно сказать родителям в день своего переезда на противоположную часть континента?

Мама кивает и с трудом сглатывает, ее рука слепо тянется к руке Саймона.

— Я всего лишь на расстоянии телефонного звонка, СМС или Фейстайма, — заверяю я ее, и подошвы моих ботинок скользят по полированной плитке, когда я начинаю отходить. — Удачного вам полета.

— И тебе, — ободряюще улыбается Саймон.

Достав из сумочки свой недавно переоформленный американский паспорт, пробираюсь вперед, чтобы вручить его проверяющему с каменным выражением лица. Это мой первый раз за двадцать четыре года, когда лечу как гражданка США. Мужчина едва заглядывает в документ и протягивает обратно, кивая.

Оборачиваюсь в последний раз и вижу, как длинная рука Саймона обхватывает плечи моей матери, притягивая ее к себе. Она и близко не испытывала подобных эмоций, когда я уезжала на Аляску в прошлый раз. Но тогда это была временная поездка. Для моего отца. И для меня.

А сейчас…

Сейчас я переезжаю на Аляску. К Джоне.

Грубому суровому йети, который превратил мою жизнь в ад, которого всего несколько месяцев назад терпеть не могла и с которым мне через многое пришлось пройти.

Теперь я оставляю позади все, что было мне знакомо, ради того, чтобы быть с ним. Глубоко вздохнув, делаю шаг через раздвижную стеклянную дверь.

* * *

— Его уже отменили.

Пялюсь на красное слово, мигающее на экране напротив моего рейса в Бангор, который должен был вылететь из Анкориджа через четыре часа.

— Да, я видел. С прошлой ночи стоит жуткий снегопад. Сильнее, чем прогнозировали. На этом конце штата все уже заблокировано, — хрипловато отвечает Джона мне в ухо.

Выглядываю в окна, выходящие на взлетно-посадочные полосы. Не вижу ничего, кроме голубого неба, искрящегося белого снега и инея на подоконниках, свидетельствующего о морозе на улице.

— Но здесь нет снегопада.

— Ну, между тобой и этим апокалипсисом шестьсот пятьдесят километров и горный хребет.

Джона ранее упоминал о возможности «небольшого снега» в прогнозе. Однако он ни разу не использовал термин «апокалипсис».

— Как думаешь, есть ли шанс, что он ослабнет?

Мы решили, что будет куда проще и дешевле, если я воспользуюсь коммерческим рейсом, вместо того чтобы вынуждать Джону проделывать весь этот путь самому, чтобы забрать меня. Однако, учитывая ситуацию, может быть, он смог бы запрыгнуть в самолет и…

— Не при таком раскладе. Предположительно, снегопад продолжится до завтра.

— Завтра? — Чувствую, как поникают мои плечи. А я-то все радовалась, как гладко проходит мое путешествие. — Это отстой!

— Расслабься. Так уж здесь заведено. Ты привыкнешь к подобному.

— Не хочу привыкать, — надувшись, отвечаю я.

Три аэропорта, два самолета и одиннадцать часов пути… Чувствую, как разочарование одолевает меня. Отчаянно хочу увидеть Джону — больше всего на свете.

Он смеется.

— Ну… Будем надеяться, что твой самолет вылетит завтра.

Я в недоумении. Завтра — это двадцать четвертое. Если он не вылетит завтра, то…

— Боже мой! Я проведу Рождество одна в аэропорту!

— Не беги вперед паровоза. Все может измениться в один миг. Слушай, я заранее снял тебе комнату в домике вниз по дороге. Ничего особенного, но большинство гостиниц уже занято, ведь сейчас праздники. Я знаю владельцев, Криса и Андреа. Они милые люди. Найми челнок, чтобы добраться до них.

— Благодарю, — с покорностью отвечаю я.

— Не за что, Барби.

Улыбаюсь, несмотря на кислое настроение. Раньше терпеть не могла, когда он так меня называл.

— Ты уже отрастил бороду? — спрашиваю снова, однако Джона продолжает увиливать. Надеюсь, что да — никогда не думала, что буду этого хотеть.

— Придется тебе подождать и посмотреть самой. Давай. Забирай свои двадцать пять чемоданов с перевесом и поезжай к ним. Набери меня позже.

— Хорошо.

Прикусываю губу, сдерживая желание произнести те три коротких словечка, которые удержала в себе месяц назад в аэропорту и которые заглушаю теперь при каждом телефонном звонке, уговаривая себя, что не могу произнести их впервые, находясь за сотни километров от Джоны.

В глубине души просто боюсь, что он не испытывает ко мне того же. Во всяком случае пока. Знаю, что его чувства ко мне сильны, — иначе мы бы не затеяли все это. Но если Джону что-то и характеризует, так это его прямота и бесстрашие, и все же он еще не сказал, что любит меня. Данный факт заставляет меня думать, что, возможно, он еще и сам не уверен в своих чувствах.

А я не могу стать первой, кто произнесет признание.

— Ну, поболтаем позже?

Джона усмехается.

— Да, разумеется. Увидимся, Калла.

Направляясь к багажной карусели, изо всех сил стараюсь не волочить ноги по полу. К счастью, чемоданы с чикагского рейса уже выгружают на ленту. Я пока не вижу своих, а потому останавливаюсь неподалеку и жду, и мое разочарование от того, что застряла в Анкоридже на ночь, да еще и вдалеке от Джоны, весьма сказывается на моем настроении.

Тридцать минут спустя, уже после того как окончилась выдача и последние пассажиры разобрали свои вещи, добавляю в свой список «вещей, которые пошли не так, когда я переехала на Аляску», еще и пропавший багаж.

Когда-нибудь посмеюсь над этим… но это будет когда-нибудь потом.