Она отказывалась говорить со мной, и именно поэтому я купила ей ее первый дневник. Я решила, что это даст ей возможность делиться новыми, необычными для нее чувствами, — даже теми, что она испытывала ко мне, — никого не смущая.

— Не правда ли, Сью? — Оливер уже несколько минут что-то говорит, но я отвлеклась. — Ты вообще меня слушаешь?

— Прости, я прослушала, — я смотрю сначала на Оливера, потом на Брайана, потом опять на Оливера. — Что такое?

— Папа только что пошутил. Ну… — Оливер смешно двигает бровями, — он как бы думает, что пошутил, а я хотел тебя вовлечь в наш разговор, потому что… — он замолкает и смеется, видя, что я побледнела.

— Сью спрашивала тебя о Кейше? — интересуется Брайан, чтобы наконец уже сменить тему разговора.

Оли кивает, он как раз доел последнее пирожное и не может ничего проговорить с набитым ртом.

— Да, — говорю я. — Оли ее знает, она подружка Дэнни, но вот Шарлотта о ней никогда не упоминала.

— М-да, — Брайан тянется к пустой тарелке, относит ее в раковину и возвращается к столу. — А о том, что разбежалась с Эллой, Шарлотта ничего не говорила? Были какие-то подробности или, может, недовольство с ее стороны?

Оли отрицательно качает головой.

— Шарлотта редко писала мне эсэмэс, почти ничего не рассказывала о своей жизни. Обычно она обращалась ко мне, если ей нужен был совет или… — Оливер прервался.

— Или что? — мы с Брайаном спросили синхронно.

Оли заерзал на стуле.

— Или если ей что-то надо было купить по Интернету.

Мы с Брайаном обменялись многозначительными взглядами.

— А что она покупала через Интернет? — спросил Брайан.

— Да ничего особенного, пап! Билеты, подписки на журналы, что-то на Ebay — в общем-то, что нельзя купить без кредитки или счета на PayPal.

Я блуждаю взглядом по комнате, ничего конкретного не ища, просто пытаясь осмыслить, что сейчас говорит нам Оливер. У Шарлотты был собственный ноутбук и мобильник, но мы не решились открывать на ее имя кредитку, пока ей не исполнится шестнадцать. Мы давали ей деньги раз в месяц. Если то, что говорит Оливер, правда, тогда понятно, почему ей стал приходить по почте каждые две недели журнал «Хит-мэгэзин». Я снова смотрю на Оливера. Я слишком ошарашена его рассказом, чтобы разозлиться за то, что он помогал сестре совершать покупки через Интернет, не предупредив об этом нас.

— А было что-то странное или необычное, что она попросила тебя купить, перед тем, как случилась авария?

— Да нет, как я и сказал, она покупала билеты и фотографии знаменитостей с их автографами, ну и вроде того. — Оливер хочет что-то взять со стола, но потом вспоминает, что пустую тарелку из-под бисквитов уже убрали. Морщинка пролегает между его бровями.

— Что такое? — спрашивает Брайан.

Оливер смотрит сначала на него, потом на меня. Губы его дрожат, словно он собирается что-то сказать, но не решается.

— Да что такое наконец?

Теперь я тоже начинаю раздражаться.

— Оливер, ты можешь рассказать нам все, мы не будем тебя ругать и сердиться, я обещаю, — я говорю, кажется, убедительно. Но это я не буду сердиться и ругать, а вот Брайан… он сидит на самом крае стула, локтями уперся в стол, смотрит на сына не моргая.

— Я… — Оливер не выдерживает взгляд отца, отводит глаза.

— Ну, прошу тебя, — говорю я, — я могу помочь…

— Ладно, — Оливер садится поудобнее, кладет руки на стол, а на них — подбородок. — Ладно, — он снова на секунду замолкает, чтобы прокашляться, но если он промедлит чуть дольше, я просто взорвусь. — Шарлотта просила меня оплатить номер в отеле для нее и Лиама.

— Она ЧТО?!!

Милли, всегда особенно чувствительная к настроениям Брайана, вбегает в комнату с крыльца и немедленно кладет мужу голову на колени. Смотрит на него преданными глазами и этим напоминает Кейшу, которая точно так же смотрела на Дэнни.

— Шарлотта сказала, что не хочет терять девственность в машине на заднем сиденье или на футбольной площадке, за школой, как почти все делают…

— Номер в отеле?

У Брайана краснеет шея.

— Ей же, черт возьми, всего пятнадцать лет, о чем она вообще думала? Если ты, мать твою…

— Да я ничего не успел сделать, пап! — Оли даже поднимает руки вверх в знак примирения и самозащиты. — Клянусь, я не сделал бы ничего такого!

По тому, как он напуган, я уверена, что он говорит правду.

— А чего ты раньше нам не сказал обо всем этом? — спрашиваю я.

— С чего бы мне вам об этом говорить?

— Да хотя бы потому, что твоя пятнадцатилетняя сестра собиралась заняться сексом с ее семнадцатилетним дружком в номере какого-то отеля! — Брайан сполз со стула, повис на руках над столом, костяшки пальцев побелели.

— Брайан, прошу тебя, — я хочу успокоить мужа, но он не слышит, приходится еще раз позвать его по имени. — Прекрати кричать, Оливер ни в чем не виноват!

Тут оба они — Оливер и Брайан — оборачиваются, чтобы посмотреть на меня. Словно они только что заметили, что нас трое.

— Прости, дорогая, — Брайан еще зол, это чувствуется по голосу, но он садится на стул, потирая шею. Закрывает глаза. Потом снова открывает их и пожимает мою руку. — Прости, Сью.

Он смотрит на Оливера. Щека у него дергается, губы сжаты в гримасе раскаяния.

— И ты, сын, прости, просто я так всем этим удивлен…

Оливер ничего не отвечает, только пожимает плечами, — он взрослеет и умнеет.

Я накрываю руку супруга своей:

— Я знаю, Брайан.

Брайан смотрит мне в глаза.

— Сью, кажется, ты не очень удивлена всем этим.

— Не очень, ты прав, — я глажу его руку, — я читала дневник Шарлотты и в курсе их с Лиамом отношений.

Брайан хмурится.

— Она вела дневник? И когда ты об этом узнала?

— Сегодня утром, — соврала я.

Брайан выпрямляется. Если он как-то замешан в том, что произошло с Шарлоттой, то ведет себя странно — совершенно спокоен, не волнуется, что я могла что-то прочесть в дневнике дочери?

— И это как-то… — он подается вперед, — как-то объясняет, почему она хотела себя…

Он не может заставить себя произнести слово «убить», даже боится подумать о том, что наша дочь была столь несчастной, решив покончить с собой и не длить больше муку. И я могу разделить его чувства, совершенно точно могу.

— Нет, — говорю я и вижу, как муж успокаивается.

Разумеется, это снова ложь, но я не могу рассказать ему правду о дневнике, пока не буду на сто процентов уверена, что он никак не замешан в произошедшем, что «секрет» Шарлотты не связан с ним. Именно сейчас я не знаю, кому верить.

— А мне можно взглянуть на этот дневник? — просит Брайан.

Когда я удивленно приподнимаю брови, он поспешно качает головой.

— Нет-нет, конечно, ты права, как всегда права. Шарлотта даже в коме заслуживает того, чтобы мы уважали ее право на личную жизнь. Но… — Брайан замечает Оливера, который изучает его и меня взглядом, потому что мы впервые при нем обсуждаем аварию, в которую попала Шарлотта. Видимо, декорация благополучия совершенно разрушилась, и Оливер наконец увидел истинное положение дел.

Брайан сутулится, сидя на стуле, мы все погружаемся в молчание, и я таращусь на крошки, разбросанные по скатерти.

Я не удивилась, когда прочла вступление к дневнику Шарлотты. Она писала, что больше всего на свете хочет потерять девственность с Лиамом, но она была и воодушевлена, и напугана одновременно. Я была этим тронута, но особого значения не придала. И, разумеется, не связала это обстоятельство с ее возможным «секретом», о котором она упоминает в последней записи дневника. Я думала, «секрет» связан с Брайаном, но вот сейчас, когда Оливер рассказал про затею с номером в отеле…

Переводя взгляд с тарелки на Милли, я вижу, как она уже перебралась на мое колено и тихо посапывает на нем. Похоже, нам стоит прогуляться — навестить Лиама…

...

Воскресенье, 30 сентября 1990

Вчера вечером Джеймс наконец-то признался мне в любви, спустя четыре недели после того, как мы сходили на первое свидание. Он привел меня в пафосный мексиканский ресторан в Камдене — там все столики светились от расставленных на них мерцающих свечей. Атмосфера была интимной, по углам я не заметила ни одного засохшего кактуса, как это иногда бывает в мексиканских ресторанах. Я старалась есть фахитос так, чтобы не забрызгать все вокруг себя, но чем усерднее я пыталась найти правильный угол наклона этой вкусной лепешки по отношению ко рту, тем больше содержимого вываливалось с другого ее конца и тем больше меня это веселило. Но когда я посмотрела на Джеймса, то поняла, что выражение его лица было чрезвычайно серьезным.

Возможно, за моей спиной случилось что-то ужасное — и я обернулась туда, чтобы тоже увидеть это, но нет: по улице за окном точно так же, как всегда, ехали машины и сновали люди.

Тогда я отложила лепешку, я уже не была голодна, доедать ее почему-то расхотелось.

— Джеймс, что с тобой?

Поерзав на стуле, он ответил немногословно:

— Со мной — ты.

— А со мной что-то не так?

— Ты — самая невероятная женщина из всех, кого я встречал в своей жизни!

Он смотрел, не моргая, губы вытянулись в прямую линию, руки прилежно сложились на коленях. Я чувствовала, как он не просто разглядывает мое цветастое красное платье, черные бусы и кудрявые волосы, — а смотрит внутрь, забираясь, кажется, в самые мои мысли.