— Должен признаться, сэр, — не без вызова ответил я, — что действительно так думаю.

— Помню, и я так думал. — Его сарказм внезапно сменился искренней добротой, и мне даже показалось, что в глазах у него заблестели слезы. — В чем же дело, как вы считаете? Неужели мир действительно все глубже погрязает в пороках? Неужели «человек разумный» и впрямь вырождается как вид?

— Этого я не знаю, сэр, — на сей раз более мирно ответил я. — Единственное, что могу сказать: на непредвзятый взгляд современный преступник становится все более умным, уверенным, дерзким, а наука предоставляет в его распоряжение все более изощренный арсенал средств.

— Понимаю. И, не имея на своей стороне способных парней вроде вас, вы полагаете, что будущее выглядит сомнительно? — Он печально покачал головой. — В этом, наверное, есть резон. Легко насмехаться такому старику, как я. Возможно, вы и правы, мой мальчик. Возможно, мы позволили всему этому слишком далеко зайти. Ох!

Мой седовласый собеседник снова кивнул проходившей мимо Саре Хеммингз. Она пробиралась сквозь толпу с надменной грацией, поводя глазами слева направо в поисках — так мне показалось — кого-нибудь, кто, по ее представлениям, был достоин ее общества. Заметив джентльмена рядом со мной, она послала ему такую же, как прежде, холодную улыбку, но не остановилась. На какую-то долю секунды ее взгляд задержался на мне, но тут же — не успел я улыбнуться в ответ — она отвела глаза, выкинув меня из головы, и продолжила путь, направляясь к кому-то в другом конце зала.

Тем же вечером, позднее, когда мы с Осборном сидели в такси, уносившем нас назад, в Кенсингтон, я попытался разузнать что-либо о Саре Хеммингз. Осборн, хоть и притворялся, что на вечере нестерпимо скучал, был чрезвычайно доволен собой и охотно, в подробностях, пересказывал мне беседы, которые вел с разными влиятельными особами. Нелегко было переключить его на Сару Хеммингз, не показавшись при этом неуместно любопытным. Однако в конце концов я заставил его заговорить о ней.

— Мисс Хеммингз? Ах да. Она была помолвлена с Хэрриот-Льюисом. Ну знаешь, он дирижер. Потом он поехал дирижировать оркестром, исполнявшим концерт Шуберта в Альберт-Холле прошлой осенью. Помнишь тот провал?

Я вынужден был признаться в своем невежестве, и Осборн объяснил:

— Публика, правда, не бросалась тогда стульями, но только потому, что они были привинчены к полу. Парень из «Таймс» назвал тот концерт «какой-то пародией». Или он даже предпочел слово «надругательство»? Так или иначе, сам дирижер не слишком огорчился.

— А мисс Хеммингз?

— Разорвала помолвку. Судя по всему, она бросила ему в лицо обручальное кольцо и с тех пор на пушечный выстрел к нему не подходит.

— Неужели все из-за этого концерта?

— Ну, вообще-то все это действительно было весьма неприятно. И породило всякие разговоры. Я имею в виду расторжение помолвки. Ох, Бэнкс, что за унылое сборище стариков было сегодня! Как ты думаешь, когда достигнем их возраста, мы станем такими же?

В течение первого года по окончании Кембриджа, главным образом благодаря дружбе с Осборном, я стал едва ли не завсегдатаем подобных приемов. Обращаясь мыслями к тому периоду своей жизни, я нахожу его на удивление легкомысленным. В домах в районе Блумсбери и Холборна постоянно устраивались званые ужины, обеды и коктейли. Я был решительно настроен избавиться от неловкости, которую позорно продемонстрировал на вечере в клубе «Чарингуорт», и манеры мои раз от разу становились все более уверенными. Можно сказать, что со временем в фешенебельных лондонских кругах я занял определенное место.

Мисс Хеммингз не входила в мое окружение, но я заметил: стоило лишь упомянуть ее имя, как оказывалось, что все мои друзья с ней знакомы. Более того, время от времени я видел ее на разного рода торжествах, а чаще в чайных залах роскошных отелей. Кончилось же все тем, что я начал собирать любые крохи информации о положении этой женщины в лондонском свете.

Как забавно вспоминать, что было время, когда все, что я о ней знал, сводилось к недостоверным сведениям, полученным из вторых рук! Много времени не понадобилось, чтобы выяснить: большинство моих приятелей относились к ней с неодобрением. Еще до расторжения помолвки с Энтони Хэрриот-Льюисом она, судя по всему, нажила себе немало врагов по причине своей, как это называли, прямолинейности. Друзья Хэрриот-Льюиса — а их объективность, сказать по правде, едва ли заслуживала безоговорочного доверия — описывали, как немилосердно она преследовала дирижера. Другие обвиняли ее в том, что она манипулировала его друзьями, желая приблизиться к нему. Последующий разрыв с дирижером, учитывая неимоверные усилия, затраченные на то, чтобы завоевать его, одних озадачивал, другим казался явным свидетельством ее неприкрытого цинизма.

С другой стороны, я встречал людей, которые отзывались о мисс Хеммингз неплохо, говорили, что она умна, обворожительна, что у нее сложная натура. В частности, некоторые женщины защищали ее право расторгнуть помолвку, каковы бы ни были причины сделать это. Однако даже ее защитники сходились на том, что она страдала «чудовищным снобизмом» и напрочь отказывала человеку в уважении, если тот не обладал громким именем.

Я же, наблюдая за ней в тот год издали, почти не находил подтверждения подобным обвинениям. Иногда у меня складывалось ощущение, будто мисс Хеммингз просто не в состоянии дышать иным воздухом, нежели тот, что окружает выдающихся личностей. Какое-то время она была связана с Генри Куинном, адвокатом, но отдалилась от него после провала дела Чарльза Браунинга. Потом пошли слухи о ее крепнущей дружбе с министром Джеймсом Биконом, считавшимся в то время весьма многообещающим правительственным чиновником. К тому времени мне стал абсолютно ясен смысл слов седовласого джентльмена, говорившего, что «такому парню, как я», бессмысленно терять время, пытаясь завоевать внимание мисс Хеммингз. Поначалу я, разумеется, не понял его слов, а позднее, когда понял, обнаружил, что с особым интересом слежу за мисс Хеммингз. Однако, несмотря на это, мы впервые заговорили с ней только через два года после первой встречи в клубе «Чарингуорт».

Приятеля, с которым я пил чай в отеле «Уолдорф», внезапно вызвали по какому-то неотложному делу, и я, оставшись один на один с булочками с джемом, заметил мисс Хеммингз, сидевшую также в одиночестве за одним из столиков на балконе. Как я уже сказал, то был отнюдь не первый раз, когда я встречал ее в подобных местах, но к тому дню ситуация изменилась, поскольку не прошло и месяца после окончания дела Мэннеринга и я все еще парил в облаках. В дни, последовавшие за моим первым триумфом, я был опьянен успехом: передо мной вдруг открылось множество дверей, совершенно неожиданные приглашения сыпались на меня, как из рога изобилия, люди, которые прежде выказывали лишь вежливую любезность, теперь при моем появлении не могли удержаться от восторженных восклицаний. Неудивительно, что у меня слегка закружилась голова.

В тот день в «Уолдорфе» я неожиданно для самого себя вдруг оказался на лестнице, ведущей на балкон. Сам не знаю, чего я ожидал. Просто для моего тогдашнего состояния подобная самонадеянность была в порядке вещей — я даже не задумался, обрадуется ли мисс Хеммингз знакомству со мной. Быть может, слабая тень сомнения промелькнула у меня в голове, лишь когда я, миновав пианиста, приблизился к столику, где она сидела, читая книгу. Однако, помнится, я остался весьма доволен тем, как светски прозвучал мой голос, когда я обратился к ней:

— Простите, но я подумал, что пора мне представиться вам. У нас столько общих друзей. Я Кристофер Бэнкс.

Имя свое я произнес весьма эффектно, но моя уверенность начала исчезать, поскольку мисс Хеммингз смотрела на меня с холодным удивлением. Выдерживая паузу, она с немым упреком и раздражением бросила быстрый взгляд на книгу, которую читала, и произнесла наконец в полном недоумении:

— Вот как? Что ж, здравствуйте.

— Дело Мэннеринга, — как полный глупец пояснил я. — Вероятно, вы о нем читали.

— Да. Вы были следователем?

Сухой тон, которым это было произнесено, напрочь выбил меня из колеи. В нем не было и намека на восхищение — лишь констатация факта, что она с самого начала знала, кто я, и по-прежнему не понимала, почему я оказался возле ее столика. Я внезапно почувствовал, как исчезает эйфория, владевшая мной последние недели, и именно в тот момент, нервно рассмеявшись, осознал, что дело Мэннеринга, при всем его блеске и несмотря на все похвалы, расточавшиеся мне за отлично проведенное расследование друзьями, многим отнюдь не кажется таким важным событием, каким представлял его я.

Не помню уж, но вполне вероятно, что мы обменялись общепринятыми светскими любезностями, прежде чем я начал позорный отход к своему столику внизу. С позиции сегодняшнего дня я вижу, что у мисс Хеммингз были все основания прореагировать на мою выходку подобным образом — глупо было воображать, будто дело Мэннеринга может стать достаточным основанием для того, чтобы произвести на нее впечатление! Но в тот момент я вернулся на место рассерженным и подавленным. Мне пришло в голову, что я не только перед мисс Хеммингз и не только теперь выставил себя ослом, но точно так же я выглядел весь предыдущий месяц и в глазах других людей и мои друзья, невзирая на весь их энтузиазм, тайно посмеивались надо мной.