— Так вы, Холмс, стало быть, как и Майкрофт, полагаете, что эти две смерти связаны между собой?

— А что, Майкрофт так полагает? — спросил Холмс.

Я спрятал газетные вырезки и опять показал Холмсу телеграмму.

— «Маккей и Синклер, совместный труд», — был мой ответ.

Холмс опять резко хохотнул, потом воскликнул:

— Ватсон, вы продвигаетесь такими темпами, что в поезде нам нечем будет заняться — идите и собирайте вещи!

— Очень хорошо, — ответствовал я, запихивая под мышку остальные газеты — лондонские, в которых также повествовалось о двух смертях. — Да, Холмс, мне надо знать еще одно. — Он опять обернулся, всем видом своим выражая нетерпение; но я был упрям. — Я должен знать, что такое вы сказали миссис Хадсон, тогда я хотя бы попытаюсь примирить ее с вами — я полагаю, что сами вы не собираетесь этого делать.

Холмс хотел было отказаться, поскольку им уже овладела лихорадка очередного расследования. Но, видя, что я не тронусь с места, не получив ответа, он пожал плечами и вздохнул:

— Хорошо, Ватсон, так и быть.

Он встал у окна, на фоне которого я увидел его, войдя в комнату, и я присоединился к нему. Мы выглянули наружу и увидели, как Бейкер-стрит затихает по окончании дневной суеты.

— Ватсон, вы когда-нибудь обращали внимание на тот магазин, через дорогу и чуть наискосок? Я имею в виду вон ту мелочную лавочку, принадлежащую некоему пенджабцу.

— Да, он вроде бы честный торговец, — отвечал я. — Я сам иногда у него кое-что покупаю.

— А вот наша хозяйка покупать у него не желает.

— Верно. Она утверждает, что не понимает его акцента.

— А вам-то он понятен?

— Да, но я бывал в тех местах, откуда родом хозяин лавки. На что вы намекаете, Холмс?

— Лишь на то, что миссис Хадсон понимает нашего индийского друга не хуже, чем вы, Ватсон. Ее отказ приобретать товары в этой лавке имеет совершенно иную причину…

— А именно?

— Нынешний владелец снимает помещение лет тридцать пять. До того магазин десять лет пустовал — ни один британец не решался открыть в нем свое дело, хотя любой магазин на такой людной улице, несомненно, имел бы отличный оборот.

— Но почему же? И при чем тут миссис Хадсон?

— В то время, о котором я говорю, миссис Хадсон только что вышла замуж и только что поселилась на Бейкер-стрит. В доме тогда жил некий колбасник с семьей, лавка принадлежала ему же. Колбасник пользовался прекрасной репутацией… пока соседи не заметили, что его жена куда-то исчезла, а потом и дети стали пропадать один за другим. Далее следует захватывающая дух история — короче говоря, пошли разговоры о том, что пропавшие домочадцы колбасника имеют какое-то отношение к превосходному качеству его колбас… потом как-то ночью сосед услышал крики в доме и вызвал полицию. Колбасника нашли в подвале, который к этому времени был больше похож на кладбище.

— Боже мой! Он был сумасшедший?

Холмс кивнул:

— Обычное дело — мания; он полагал, будто мир лежит во зле; он любил свою жену и детей и решил, что им не место в юдоли греха; и отправил их всех, одного за другим, в лучший мир, поручив их заботам Всевышнего…

Я покачал головой, глядя на оживленную улицу:

— Да, вы верно сказали — это ужасное помешательство, и притом довольно распространенное. Но все же я не вижу, какое отношение к этой истории имеет миссис Хадсон.

— Неужели? Представьте себе, какие слухи пошли в округе после страшной находки и как они должны были подействовать на молодую женщину, только что поселившуюся на этой улице и вынужденную проводить в одиночестве бо́льшую часть дня. Разумеется, какая-нибудь знакомая сплетница, что жила по соседству со злосчастным домом, не преминула рассказать, что ночной порой сквозь стены доносятся странные звуки: женские стоны, детский плач и явственный скрежет лопаты, взрезающей землю. Другая соседка, возможно, желая перещеголять первую, поклялась, что видела девушку в белой ночной рубашке, тоскливо блуждающую вечерами по дворику за домом. Слухи множились… и по сей день никто из обитателей Бейкер-стрит, живших здесь во дни, когда преступление было раскрыто, не ступит ногой в эту лавку.

Холод пробрал меня до мозга костей, хоть я изо всех сил пытался отреагировать как разумный человек.

— Но, Холмс, почему же вы мне раньше никогда этого не рассказывали?

— К слову не приходилось, — просто ответил Холмс. — А сегодня, когда я обнаружил, что у меня кончается табак, я, как вы совершенно верно догадались, попросил миссис Хадсон сходить в табачную лавочку и пополнить запасы. Она заявила, что слишком занята и не может предпринять это путешествие; тогда я предложил ей хотя бы перейти через дорогу и поглядеть, что есть у нашего друга пенджабца. Она стала отказываться, и я, боюсь, довольно кровожадно прокомментировал ее нежелание идти, а она сочла, что я над ней издеваюсь.

Я постарался ответить как можно более сурово — учитывая, что час был уже поздний и нам следовало торопиться:

— Знаете, Холмс, вы могли бы хоть немного уважать ее убеждения, даже если они отличаются от ваших.

С этими словами я поспешил к себе в спальню и начал торопливо укладывать свои скромные пожитки в чемодан.

До меня донесся голос Холмса, в котором явственно звучало недоумение:

— А почему вы думаете, Ватсон, что мои убеждения так уж сильно отличаются?

— Я только хотел сказать, — стал объяснять я, забравшись в чулан в поисках удочек и снастей, — что если миссис Хадсон придерживается верований в духов и привидения, зачем вам обязательно нужно…

— Да, но я и сам придерживаюсь таких верований, Ватсон!

Я на мгновение замер, ожидая услышать пронзительный хохот — и вдруг испугался, когда хохота не последовало.

— О чем вы вообще? — спросил я, возвращаясь в гостиную.

— Вот о чем: я верю — не так, как наша домохозяйка, по-иному, но все же непоколебимо верю — в могущество призраков. Должен вас предупредить, Ватсон, что в ходе нашего теперешнего расследования и вам придется пересмотреть свои взгляды на этот счет. — Теперь Холмс в свою очередь удалился в спальню и начал собирать вещи.

— Вы шутите, конечно же, — крикнул я ему вслед; я понимал, что мне хотелось — даже странно, почему так сильно хотелось — убедиться, что говорил он не всерьез. — Мы с вами расследовали множество случаев, в которых якобы действовали потусторонние силы, и вы никогда…

— Да, Ватсон, но нам не случалось вести расследование в месте, подобном Холируд-Хаусу!

— Ну хорошо, это королевский дворец — так что с того?

Я понял, что стою, уставившись на витрину лавки на той стороне улицы с гораздо большим ужасом, нежели раньше и нежели требует предмет нашей беседы, а Холмс говорит:

— Двое слуг королевы, которые должны были принять участие в реконструкции самой старой части дворца, комнат, в которых некогда обитала сама королева шотландская, — не успели эти двое приступить к работе, как были найдены мертвыми от бесчисленных ужасных ран. Неужели эти обстоятельства, эти ужасные совпадения вам ничего и никого не напоминают?

Я собирался заявить, что по-прежнему понятия не имею, о чем идет речь; но тут очертания старой, старой истории начали понемногу проступать в памяти, и я невольно содрогнулся.

— Да, Ватсон, — тихо сказал Холмс, подходя к моему окну. — Итальянский секретарь… — Он тоже выглянул в окно, и странным, завороженным голосом произнес: — Риццио…

— Но… — услышал я собственный голос, тихий и запинающийся. — Холмс, это же было триста лет назад! Какое…

— Однако люди говорят, что он до сих пор бродит по дворцовым залам, взыскуя возмездия…

Я опять невольно содрогнулся — и это привело меня в ярость:

— Чепуха! Но даже будь это правдой, зачем, во имя всего на свете…

— Вот это мы и должны понять, друг мой, — и желательно до того, как приедем на место назначения. — Холмс взглянул на часы на каминной полке. — Пора, Ватсон, пора — в дорогу!