Камилла Гребе, Пауль Леандер Энгстрём
Спящий агент
Не пылит дорога,
Не дрожат кусты,
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.
И. В. Гёте [Перевод М. Ю. Лермонтова.]
Володя оступился. Нелепо, по-клоунски изогнулся, взмахнул руками, но удержался и торжествующе поднял над головой початую бутылку французского коньяка.
— Вуаля! В переводе на русский — «Ап!»
Карикатурное эхо пьяного хохота запрыгало по лестнице и замерло у дубовых дверей Министерства финансов СССР.
— Партком принял решение признать па де пуасон удачным. Особо отмечено изящество исполнения, — произнес Артем.
— Говорил же, надо в связке идти, — буркнул альпинист Игорь.
Леннарт Бугшё, не отпуская перил, взял Володю под руку. Коньяк «Камю» он купил в «Березке» — магазине, где торговали только за конвертируемую валюту или за так называемые сертификаты — эквивалент денег, заработанных советскими гражданами за рубежом. Если нет ни того ни другого — вход в «Березку» заказан.
Их пятеро: Леннарт и четверо его подопечных, все в шикарных пыжиковых, норковых и еще каких-то, кажется, ондатровых шапках. Насколько ему известно, такие шапки довольно дороги — как они могли позволить себе такую роскошь при зарплате двести-двести двадцать рублей?
Вахтер уже дважды поднимался к ним, угрожал написать рапорт, ругался на непонятном языке — по-абхазски, предположил Володя. Леннарт вручил ему две банки «Хайенекена», уловив в его взгляде ожидание, сунул в нагрудный карман пачку «Мальборо» и дружески похлопал по карману ладонью. Вахтер, ворча, удалился и больше не появлялся.
Леннарт открыл тяжелую дубовую дверь, и его толкнуло в грудь облако колючего морозного пара.
Не впервые они устраивали такие пирушки, но на этот раз мировой рекорд алкогольной сентиментальности побит. Никаких сомнений.
Может быть, потому, что Леннарт уезжал и собирался увезти в Швецию главный приз — Валентину.
Больше года он читал лекции, пытаясь втолковать основы финансовой политики в рыночной экономике.
— Не забывай, кому читаешь: все мы и каждый в отдельности — хомо советикус, — шутили ученики.
Но слушали с интересом.
Вся затея, разумеется, — так называемый жест доброй воли. Наверное, никому в огромной стране даже в страшном сне не могло присниться, что когда-нибудь Советский Союз перейдет к рыночной экономике.
Но он, как ни странно, замечал, что тут и там под ледяной коркой плановой экономики бьют гейзеры частного предпринимательства. То и дело в министерстве появлялись темноволосые элегантные люди с большими сумками. При оформлении пропуска они называли фамилию чиновника и цель визита: консультация.
Тогда Леннарт впервые услышал загадочное слово «цеховики».
После каждой «консультации» шли в ресторан. И обязательно приглашали Леннарта.
Поэтому он чувствовал себя обязанным устроить, как они это называли, «отвальную». Съездил в «Березку» на Большой Грузинской («Бэ-Грузинская», как ее называл Володя), купил водку, коньяк, пиво, копченого угря, креветки в чесночно-перечном соусе и огромный ломоть роскошного окорока под названием «Тамбовский» — все баснословно дешево.
Прочитал последнюю лекцию, улыбнулся.
— Прошу всех к столу, — сказал он, вынимая из огромной сумки бутылки и закуски.
Энтузиазм валил как пар из перегретого котла.
Володя произнес красивый тост — заверил, что советские люди ничего так не хотят, как хороших отношений между Советским Союзом и другими странами, особенно со Швецией. «Я горжусь, — сказал Володя, — что познакомил Леннарта с Валентиной».
— Надеюсь, они обретут свое счастье, — торжественно закончил он и потянулся чокнуться.
Объяснялись, как всегда, на школьном английском. Леннарт с гордостью то и дело вставлял русские фразы. За этот год он многому научился. Ему нравилось говорить по-русски, хотя до совершенства было как до луны.
Они вышли на улицу, провожаемые неодобрительным взглядом вахтера. Весь день шел снег, но к вечеру прояснилось, и температура упала до минус двадцати. Мороз сразу стянул лицо, но Леннарт уже привык к московским холодам.
— Валим ко мне? — предложил Володя. — Посидим…
Он жил в Армянском переулке, в километре, не больше.
Леннарт очень любил эти типично русские ночные посиделки, где никто ничего не изображал. Случалось, сидели до рассвета. Слушали яростные и печальные песни Высоцкого, Галича, Окуджавы, говорили о деградации культуры, о прочитанных книгах… спорили, пока со двора не доносились скребущие звуки — дворники начинали рабочий день в четыре утра.
— Машина во дворе н-нашего министерства н-наших иссык… иссякающих финансов, — заплетающимся языком пошутил Володя, даже не пытаясь скрыть, насколько он пьян. — Сейчас будет подана.
Сильный ветер заставил их пригнуться. Можно подумать, Москву построили не в центре России, а где-то на берегу Баренцева моря.
Артем поскользнулся и свалился в сугроб. Попробовал подняться, опять упал и под общий хохот грустно сообщил:
— Я остаюсь. Здесь очень мило.
И поднял воротник дубленки.
Отсмеявшись, Леннарт продолжал улыбаться. Ему представлялись смутные и сладкие картины его будущей жизни в Швеции с Валентиной. С Валей.
Ему повезло. Она работала с Володей в Госплане, и Володя решил скрасить одиночество Леннарта в чужом и малопонятном городе: пригласил ее на прием «Вольво» — концерн не терял надежды продавать в Советском Союзе свои машины. Оттуда втроем отправились в ресторан «Прага» на углу Арбата и Бульварного кольца. Было тихо и уютно. Народу мало, живая музыка. Пианист перебирал джазовые гармонии и охотно выполнял заказы публики: надо было подойти, сунуть в нагрудный карман трешку и попросить сыграть ту или иную мелодию. Собственно, оттуда Леннарт и позаимствовал этот жест, когда затолкал пачку сигарет в карман вахтера.
Володя о чем-то тихо переговаривался с Валентиной. Та отрешенно улыбалась и качала головой с видом английской королевы. Сама недоступность. Но в какой-то из моментов, когда пианист сделал перерыв, она решительно встала, подошла к пианино, взяла несколько пробных аккордов и сыграла небольшую пьесу завораживающей красоты.
— Что это? — шепотом спросил Леннарт.
— Ты не знаешь? — удивился Володя. — Шопен. Ноктюрн. Валя окончила музучилище, но продолжать не стала. Пошла учиться в Плешку [Московский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова, в наши дни — Российский экономический университет. — Здесь и далее прим. пер.].
Под жидкие аплодисменты Валентина вернулась за столик, смущенно улыбнулась, и всю ее недоступность как рукой сняло.
Он влюбился мгновенно. Просто-напросто никогда не видел таких женщин — красивая, одаренная, загадочная.
И теперь она принадлежит ему.
Они поженились месяц назад, с обязательной для всех русских молодоженов поездкой на Воробьевы горы, которые давно уже назывались Ленинскими.
«Подать машину», как выразился Володя, оказалось непросто. «Жигули» первой модели, которые в экспортном варианте назывались «Лада», а в обиходе — попросту «копейка», занесло снегом. На крыше — полуметровый слой, к тому же снегоуборщики нагребли прямо перед капотом огромный сугроб. Замки, естественно, замерзли, но у предусмотрительного Володи в кармане оказалась свечка. Разогрели ключ, подпалив при этом перчатки, и с третьей попытки водительскую дверь и багажник удалось открыть.
Достали лопату и с пьяным энтузиазмом за десять минут раскидали сугроб, пока Леннарт сметал снег с капота и лобового стекла.
— Ты сидишь впереди, — скомандовал ему Володя, потянулся к пассажирской двери, открыл, с трудом залез в машину и уронил голову на руль.
— Не заснешь за рулем? — с опаской спросил Леннарт.
— Я-то?! Всех развезу… No problem!
Леннарт уже не в первый раз оказывался в подобной ситуации. В первые месяцы его пребывания в Москве разум и шведское воспитание отчаянно протестовали, но потом он сообразил: если упрямиться и протестовать, придется ходить по огромному городу пешком.
— А у нас выпить нечего? — спросил Артем и тут же заснул.
Володя выпрямился, посмотрел на Леннарта орлиным глазом и выехал на Ильинку. Стекло немедленно запотело. Леннарту пришлось опустить стекло и натянуть на уши шерстяную слаломную шапочку.
Проехали не больше пятидесяти метров.
— Стоп, машина! — пролепетал Володя, свернул к бровке тротуара и резко затормозил. — Надо поблевать.
Он выскочил на улицу.
Леннарт повернулся назад. Артем мирно спал, а двое других смотрели на него остекленелыми от водки глазами.
И сколько им сидеть на таком морозе?
Он подошел к Володе. Лицо белее мела, вот-вот потеряет сознание.
Леннарт никогда раньше не сидел за рулем «жигулей». Мало того — единственный раз в жизни позволил себе вести машину нетрезвым, много лет назад. И то в деревне. Но ситуация безвыходная — мороз под утро еще усилился, пронзительный ветер, а одет он по московским понятиям очень легко. Голова совершенно прояснилась.
И ехать, действительно, очень близко.
— Садись, я вас довезу, — сказал он.
«Высажу всех у Володиного дома и как-нибудь сам доберусь, — решил он. — А остальные — как хотят. Хватит на сегодня».
Опять пошел снег.
Он посмотрел на часы — без пяти двенадцать.
Включил заднюю скорость — переднее колесо уперлось в бровку тротуара. Послышалось характерное жужжание.