Камилла Седер

Замерзшее мгновение

1

20 декабря 2006 года

Раньше, когда они оба работали, Оке Мелькер Рссон любил вставать на час раньше жены — она была сова — только для того, чтобы насладиться кофе и кроссвордом в утренней газете. За четверть часа до своего отъезда он будил Кристину. Полусонная, она одевалась, ковыляла к гаражу и падала на пассажирское сиденье с пледом на коленях. Она спала до самого въезда на деревообрабатывающий завод — там он выходил, а она ехала дальше, до Елльбу, где все эти годы работала на почте.

Вечером она забирала его без двадцати шесть у заводских ворот, каждый день, кроме четверга — по четвергам она приезжала на два часа позже, потому что встречалась после работы со своей сестрой за чашечкой кофе в кафе «Дальс». По четвергам он принимал душ в раздевалке на заводе, а не дома.

С тех пор как Кристина вышла на пенсию, машина оказалась в его полном распоряжении, и в первый раз за двадцать семь лет, что он проработал на заводе, ему пришлось арендовать парковочное место. Парковка стоила шестьдесят крон в месяц. Он раздражался не из-за денег. Просто это было так мелочно.

Сейчас, во всяком случае, он уже отказался от места. Он добросовестно оплатил его до конца месяца, но с сегодняшнего дня в нем уже не было необходимости.

Осознание пришло как удар током, когда зазвонил будильник и он открыл глаза. На секунду он задумался о возможности в первый раз за много лет взять больничный, сделать вид, будто у него серьезный грипп, чтобы избежать непременного торта и натянутой речи директора Энглунда-младшего — директора, хотя теперь тот и настаивал, чтобы называться каким-то звенящим иностранным словом, которое невозможно ни запомнить, ни выговорить.

Замерзшая ветка дерева наклонилась за ночь к окну гостиной и покрылась инеем. «Давно уже декабрь не был таким холодным». Он задержался над выпитой чашкой кофе и подумал об этом последнем мгновении: один, ранним утром, в тусклом свете подсвечников адвента, доставшихся Кристине по наследству.

Он решил выехать из дому чуть раньше, чтобы освободить шкафчик до начала рабочего дня, но поднялся слишком быстро и из-за этого пролил полстакана молока, стоявшего в опасной близости от края стола.

Когда он сел в машину, было уже почти половина седьмого. Первые робкие снежинки падали на ветровое стекло с неба, еще покрытого ночной темнотой. Он включил дворники и увидел, как они сметают снежинки, — на секунду это движение заворожило его.

Кристина предупреждала, что на днях будет снег, а скорее даже гололед: гололед всегда усиливается перед снегопадом. А снег всегда начинается, когда воздух больше всего щиплет кожу. На лицо попадают мельчайшие частички льда — их не видно, но ощущения от них словно от разбитого стекла. Воздух на губах как разбавленный, безвкусный сорбет.

Это из-за тех пяти лет, на которые она его старше. Эти годы играли большую роль, когда они собирались пожениться — почти пятьдесят лет назад. Разница в возрасте с годами сгладилась и не имела для них никакого значения на протяжении почти всей супружеской жизни. Теперь она снова стала заметна. Кристине в мае исполнилось семьдесят. Не то чтобы она хотела какого-нибудь торжества. Ей исполнилось семьдесят, но ему казалось, что не прибавившиеся годы изменили ее, а недостаток общения. Поселивший в ней растущую тревогу.

«Что же случается с людьми, которые выходят на пенсию? С такими, как мы, — задумался он на секунду. — С теми, кому нечем заняться с утратой обязанностей. Кто давным-давно уже исчерпал все темы для разговоров. И пришел к выводу, что достигнутые отныне добровольные занятия не стоят тех трудов, которые на них нужно затратить.

Последний подъем, самый крутой, был посыпан песком. Единственное преимущество шокирующего по объемам массового строительства и заселения в девяностые годы — дороги, посыпанные песком в зимний период. Это глухое место для дачной застройки вдруг облюбовали для проживания семьи с детьми. Виллы в пастельных тонах росли одна за другой как грибы.

Однако рытвины и ухабы, образовавшиеся прошлой весной, следовало бы выровнять — он поморщился, когда рама старого «опеля-астры» приняла сильный удар. Она продолжала ритмично стучать под ногами, когда он вошел в поворот около Юханссона слишком быстро и почувствовал, что колеса отрываются от дорожного полотна. «Нет, выравнивать рытвины и ухабы новая дорожная служба не торопится». Ведь молодое поколение передвигается на огромных машинах с такими же огромными колесами.

Когда он свернул на еще пустынную Гётеборгсвэген, ранние пташки уже начали зажигать свет на кухнях. Окна вилл мягко светились в темноте. Он притормозил и пропустил автобус, шедший по расписанию в половине седьмого, чтобы тот мог выехать с остановки. Автобус, как обычно, был почти пуст.

Бум-бум-бум. Звук как будто исходил от выхлопной трубы.

Сырое и холодное утро не располагало к тому, чтобы припарковать машину и дождаться следующего автобуса. Рассветет еще не скоро. Он понадеялся, что машина дотянет до работы, а в конце трудового дня можно отправиться прямиком в автомастерскую в Леруме и показать машину Кристеру.

Довольный принятым решением, он прибавил газ, насколько это возможно на извилистой, скользкой дороге. Редкие уличные фонари делали ее похожей на четки, лежащие над холмами до самого Улофсторпа. С одной стороны, приятно, что у него есть какая-то обязанность после того, как он выйдет с завода в последний раз, собрав свои личные вещи в картонную коробку, и поставит ее на пассажирское сиденье. Как своего рода страховка от того, что все там и закончится, а какие-то дела останутся невыполненными. Если ты их не сделаешь.

Предсказание Кристины о непогоде не сбылось — снег прекратился так же внезапно, как и начался. Он выключил дворники и включил радио, чтобы не слышать звуков, издаваемых рамой. «Чертово корыто». Он только что проехал Улофсторп — школа, детский сад, продуктовый магазин и магазин электротоваров. Краеведческий музей — и фонари кончились, он снова на пустом загородном шоссе. Он попытался протереть запотевшие изнутри стекла. Казалось, на радио невозможно найти частоту, на которой не передавали бы одновременно два канала.

В середине этой демонстрации синхронности «опель» затрясся. Сильный грохот заставил его громко выругаться. На дребезжащей машине удалось свернуть с дороги у закрытой заправки и заехать под навес, казалось, свободно паривший в воздухе над освещенными колонками самообслуживания. Выругавшись еще раз, теперь уже больше для порядка, он вздохнул. Хорошо еще, что выхлопная труба — а это, должно быть, выхлопная труба — отвалилась именно здесь, а не на каком-нибудь абсолютно темном участке дороги между поселками.

Он нашел мобильник и взвесил его в руке. Перспектива разбудить Кристину и попросить ее найти эвакуатор или номер телефона Кристера, потратив при этом полчаса на успокоение, не прельщала. Следовало решить проблему другим способом.

В багажнике он разыскал кусок промасленной веревки, с помощью которого сумел подвязать выхлопную трубу, — так, пожалуй, можно было бы доехать до ближайшей мастерской. Приободренный достигнутым результатом, он импульсивно покатился вниз по проселочной дороге навстречу сельскому пейзажу, вместо того чтобы продолжать движение к городу. Проселочная дорога пересекала речку Лэрьеон по небольшому каменному мосту и продолжала виться между холмами.

Он решил попытаться. Несколько лет назад они отвозили внука к какому-то приятелю, жившему здесь неподалеку. Он смутно помнил, что в одной из усадеб за мостом была автомастерская.

Теперь на память нельзя было слишком полагаться, и ехать пришлось довольно далеко. Большой отрезок пути, за каждым поворотом которого обнаруживалось лишь продолжение дороги между пустыми полями и лугами. Он обрадовался, что забрезжил рассвет и над узким проселком обозначились верхушки деревьев.

«Совсем не обязательно, что эта автомастерская по-прежнему существует», — подумал он и пожалел о своем спонтанном решении. Машина тем временем преодолела еще один изгиб дороги, и фары осветили старый, разваливающийся сарай. Вилла напротив него тоже выглядела не лучшим образом, а во дворе между ними стояло большое количество сломанных машин. Самая настоящая забытая Богом дыра, но железная вывеска с надписью «Томас Эделль. Мастерская и утилизация» по-прежнему висела. Приблизительно так он и запомнил это место.

Он с облегчением припарковал гремящую машину во дворе, между двумя древними пикапами. Стояла мертвая тишина. Он вылез из машины, размял ноги, несколько раз глубоко вдохнул сырой и холодный утренний воздух и пошел к серо-белому деревянному дому. Ни одно окно не светилось. Сильный электрический свет лился из плоской пристройки, сделанной вдоль короткой стены сарая: гараж с открытыми воротами.

Было уже больше семи часов, и его не удивило, что в мастерской горит свет. Настоящие трудяги начинают рано — это он знал точно. Однако немного странно, что никто не обратил внимания на его шумное появление. Вокруг по-прежнему было тихо как в могиле. Он попытался заявить о своем присутствии — громко откашлялся и прокричал приветствие, идя по газону.