3

За девять минут до телефонного звонка Сейя поставила будильник на повтор — на случай если снова заснет. Один глаз скользил по растрескавшемуся потолку, другой еще спал. Она вздрогнула, когда сначала тихо, но настойчиво затренькал будильник, а потом резко зазвонил телефон. Звуки проникали внутрь черепа, и на секунду ее охватил страх. Дневной свет уже просачивался в щели между шторами, но дом еще был погружен в темноту.

Старый экземпляр журнала «Рекорд» упал на пол, когда она скатилась с кровати и на цыпочках побежала по холодному деревянному полу.

— Алло!

— Алло, да. Ты спишь?

— Кто это?

— Сосед. Ты уже встала?

— Оке, это ты?

Она вздохнула. С тех пор как Мартин переехал, она дорожила хоть каким-то общением с ближайшими соседями. Это создавало ощущение, что она не полностью отдана во власть страха темными вечерами, можно было выглянуть из-за занавесок, и хотя она видела лишь силуэты елей на фоне ночного неба, но все равно знала: за этими елками находится торфяник, а за ним — еще один маленький домик, в котором живут Оке и Кристина Мелькерссон.

Оке иногда бывал по-стариковски болтлив и раздражал ее своими попытками легкого флирта, но они все равно нашли общий язык. Неплохо встречаться с кем-нибудь по утрам у почтовых ящиков. Она также не имела ничего против, чтобы иногда немного помочь Кристине по хозяйству в будние дни, когда Оке был на работе. Чаще всего речь шла о каких-то мелочах. Купить что-либо в магазине или отправить письмо. Сейя подозревала, что Оке страшно признателен ей за то чувство защищенности, которое она давала его жене, тратя при этом столь незначительные усилия. Пару раз он, немного смущаясь, даже предложил заплатить ей за готовность помочь. От чего она, естественно, так же смущенно отказалась. Она ведь жила одна, и хотя наполовину осилила университетский курс журналистики после нескольких лет бессистемных занятий, имела массу свободного времени.

Однако Мелькерссон, разбудив ее утром, явно нарушил баланс в их соседских отношениях.

— Что ты хочешь, Оке?

— Мне нужна твоя помощь. Я оказался… в странном положении. Мягко говоря.

Он был взволнован.

— Что я должна сделать, где ты сейчас?

— Забери меня у магазина «ИКА» в Гуннельсе. У меня машина сломалась, но дело не только в этом. Я расскажу тебе, когда приедешь. Не хочу по телефону. Кладу трубку.

— Оке! — закричала она. — Я никуда не поеду, если ты не скажешь, в чем дело. Что? У тебя машина заглохла? Почему ты не звонишь в службу эвакуации?

Он понизил голос и заговорил прямо в трубку:

— Послушай! Человека убили. В мастерской, здесь, неподалеку. Я его нашел. Его казнили, выстрелили в голову, скорее всего так, было очень много крови. Но не только это, Сейя, его еще и переехали. Черт, просто в кашу раздавили. Кто-то… Ты должна отвезти меня туда, я обещал полицейским, а машина…

— Оке! Полиция! Что…

— Я отключаюсь.

В трубке щелкнуло.

— Не вопрос, — сказала она кошке, которая недовольно отвернулась к стене и снова заснула.

Он был бледен и стоял, как и сказал, возле своего старого «опеля». Сейя съехала на обочину рядом с ним и одновременно открыла дверцу пассажирского сиденья.

— Садись. И объясни, в чем дело.

Резкий запах окружал Оке, когда он тяжело опустился в кресло.

— Я только хотел попросить его взглянуть на машину.

Казалось, он сконцентрирован на своем дыхании. Сейя заразилась его подавленным состоянием.

— Черт, ты говоришь, что в мастерской труп, а я, как идиотка, еду с тобой туда. Только неизвестно почему — ты же мог позвонить в службу эвакуации. Или вызвать такси.

— Да, здесь налево. Ты что, не понимаешь, Сейя? Я слишком стар для такого. Ты же можешь поехать со мной, чтобы поддержать меня?

Она промолчала. Первые лучи солнца ударили по боковым зеркалам, когда она немного быстрее, чем следовало, прошла поворот. Оке вцепился в верхнюю ручку и странно посмотрел на нее. Сейя сглотнула, думая, что понеслась сломя голову неизвестно куда, не покормив коня и не выпустив его на пастбище. Она не могла долго отсутствовать: эта мысль слегка успокоила.

Она часто раздражалась, когда ей становилось страшно. Легче чувствовать страх и раздражение, чем страх и собственную слабость. Легче увлечься какой-то идеей, чем отдаться на волю случая. Напряжению, а оно, несомненно, присутствовало, способствовало ночное чтение криминальных репортажей в журналах «Рекорд» пятидесятилетней давности. Она нашла кучу журналов в подвале, где их оставил прежний хозяин дома. Сперва хотела пустить их на растопку, но потом увязла в чтении старых, написанных невинным языком статей о всеми забытых преступлениях. Они заинтересовали ее как отражение перемен, произошедших в обществе, или, возможно, показатель всеобщего интереса к темным сторонам человеческой личности. В последнее время она подумывала, не взять ли их за основу своей курсовой работы — исторический обзор криминальной журналистики. Или, может, это просто причина, которой она пользовалась, чтобы не готовиться к следующему экзамену. Сейчас мысль о размытых черно-белых фотографиях и кричащих заголовках позволила ей дистанцироваться от ситуации.

Ей было тридцать, и она недавно поняла, чего хочет от жизни; по крайней мере вдруг пришло осознание, что это возможно. Сочинительство всегда было для нее абсолютно естественным, и раньше она не задумывалась о том, что авторство может стать ее профессией. Но до сих пор имела только несколько незначительных публикаций. Как-то у нее купил рассказ ежемесячный журнал. Местная газета опубликовала ее бойкий репортаж о юбилее Общества любителей беговых коньков; отчет о мероприятиях муниципалитета по уборке снега. Она радовалась, когда удавалось получить деньги за материал.

И вдруг она увидела то самое место. Никаких сомнений, что преступление совершено именно здесь. Несколько машин уже блокировали въезд во двор.

Пришлось припарковаться на обочине неподалеку.

Это была старая, облезлая крестьянская усадьба. На слабом ветру раскачивалась вывеска, сперва она заметила ее лишь уголком глаза, — «Томас Эделль. Мастерская и утилизация».

Ее как будто ударили током. Она была совершенно неготова к такой реакции. Слабое чувство неудобства перешло в сердцебиение, от которого завибрировала грудная клетка. Руки затряслись, и она вынуждена была глубоко вдохнуть, чтобы вновь обрести контроль над телом.

Оке, казалось, вовсе не замечал ее, погруженный в собственный страх. Он вылез из машины и со всей внушительностью, на которую был способен, направился к группе людей, являвшихся, как он полагал, одетыми в гражданское полицейскими. В голове Сейи лихорадочно проносились мысли. Не слыша слов, она видела, как Оке направили к человеку, который стоял в конце двора, глядя на холм, как гончая собака.

«Мертвый мужчина, убитый». Она открыла дверцу машины и поставила ногу на землю. Вокруг царила активность, но мертвого не было видно. Сердце продолжало бешено биться. Влекомая силой, природу которой она не могла ни понять, ни проанализировать, Сейя приблизилась к Оке и мужчине в пальто. Сосед не обернулся, когда она принялась сверлить его спину взглядом. «Помоги мне, Оке. Помоги мне остаться и посмотреть на убитого. Я не могу объяснить почему, это будет слишком сложно, просто должна его увидеть».

Полицейский заметил ее, и она нерешительно шагнула к нему.

— Извините, думаю, меня должны допросить. Я была вместе с Оке, мы нашли тело.

Она сделала вид, что не видит удивленного лица Оке.

— А вы кто?

— Кажется, произошла оши…

— Сейя Лундберг, — прервала она Оке; ей удалось говорить уверенно, когда она встретила взгляд полицейского. У него были изящные черты лица — тонкий прямой нос, длинные ресницы. Это лицо можно было бы назвать женственным, если бы не слишком густые брови. Они надвигались на глаза, когда он морщил лоб. Сейе показалось, что она чувствует его дыхание — кофе, сигареты и чуть-чуть мяты.

Рука, протянутая ей, была теплой и сухой.

— Кристиан Телль, комиссар криминальной полиции. Вот как? Мелькерссон рассказал, что вы нашли тело вскоре после семи часов, и потом поехали к шоссе, чтобы позвонить. Гм…

«Его удивляет, почему Оке дал понять, что был один». Сейя уже пожалела о своем наивном обмане.

— Кажется, здесь все сходится, — продолжал Телль после короткой паузы, — поскольку сигнал о происшествии был получен в половине восьмого.

Он казался слегка рассеянным, вжимал голову в плечи и дрожал, словно вдруг заметил, что этой ночью температура опустилась намного ниже нуля. Неудивительно, что он мерз. Пальто слишком тонкое для такой погоды — типичное городское пальто, в каких перемещаются лишь от квартиры до машины и от машины до работы.

— Я постараюсь найти здесь место, куда мы могли бы зайти и поговорить. Черт возьми, на улице такой дикий холод, простите.

Сейя молча кивнула — уже после того как он отвернулся. В царящей вокруг сумятице она вдруг подумала, что уже встречала этого мужчину раньше, в других обстоятельствах.

«Его лицо до смешного знакомо». Густые черные брови, сросшиеся на переносице, казалось, никак не сочетались с пепельного цвета волосами, падающими на уши и воротник. Глубокий голос и явный, но сильно сдерживаемый гётеборгский диалект. Она узнала голос и, как ей показалось, вспомнила, к какому вечеру относилось это воспоминание.